***
Проходит неделя, вместо двух обещаемых дней, и Ксюша бы не волновалась и решила, что все просто затянулось, если бы Дима отвечал на ее звонки, и не исчезал из контактов. Но Ларина просто нет, уже который вечер, и ее съедает изнутри тихая паника. День за днем, от утра к ночи, плохое предчувствие давит на мысли, и Ксюша прогибается под этим давлением все ниже, почти незаметно для себя из спокойного состояния дойдя до ебаной паранойи. Этой хуйни не должно было случится, Дима должен был просто вернуться, или хотя бы написать ей что-нибудь, но не молчать вот так пугающе. Этот тупой игнор на него совсем не похож, и это еще сильнее заставляет напрячься. У Ксюши вообще-то дела, у Ксюши универ и домашка, куча текучки с которой надо разбираться, а она просто сидит и ждет сообщение, перезагружая телефон каждые 5 минут. У нее совсем нет на это времени, а еще это вредно — не спать по ночам и глотать кофе литрами. Но тем не менее кровь течет по венам быстрее от кофеиновой стимуляции, и она не ложиться во время, вырубаясь от усталости к рассвету. Спустя пару часов просыпается и вновь хватает телефон — ничего. То и дело Ушакова скачет по эмоциональной лестнице: она то злиться, и почти ненавидит Ларина, строя в голове как наорет на него когда он все же явится, то чуть не плачет и отчаянно хочет хоть какую-то весточку, хоть слово, и сгорает от желания прижать к себе, и выбить обещание не уезжать больше никуда (хотя и знает, что это невозможно). Еще несколько дней, и под глазами залегли круги, а руки подрагивают от нервных тиков. Ксюша пытается себя убедить, что просто загоняется, и все на самом деле в порядке, и вообще ничего такого прям ужасного не случилось. Ну подумаешь пропал на пару дней! Ну на неделю! На полторы… От стресса окончательно пропал аппетит, и следы голодания уже становятся заметны если посмотреть в зеркало. Сильно заметны. Она и так то от природы тощая, теперь же — смотреть больно. Нервы съедает изнутри, Ксюша не любит плакать и редко это делает, да и вообще, сильные эмоции не в ее темпераменте, но сейчас (уже две, сука, недели его нет) глаза не высыхают, и все время на мокром месте. Уже понятно, что у Димы явно что-то пошло не так. Слишком надолго он пропал. Непонятно только, что, и насколько плохи дела. Голова трещит от гипотез и метаний по предположениям (разумеется, от тех самых мыслей об известном биологическом процессе на букву «с», на тему которого Дима шутит без конца, девушка бежит) Ксюшу жутко тянет пойти и написать заявление о пропаже без вести, но даже в таком состоянии она осознает — привлекать полицию к Ларину нельзя категорически. И осознание что никто не поможет, что не к кому обращаться бьет. Она продолжает бездействовать. Три недели Ксюша одна в квартире. Кажется, это истерика.***
Никиту трясет. Он просыпается в своей квартире, и уже не первый день перед глазами одни и те же события, один и тот же плохой сон. Сколько уже времени прошло? Почти месяц? А он все никак не может отойти. Убийца. Никите всегда казалось, что он будет видеть их только в кино, на больших экранах, а не в зеркале по утрам. От одного только взгляда на кухонные ножи начинают дрожать руки, и Кузьма через пару мгновений впадает в панику с потерей ориентации в пространстве и просто шлепается на пол. Помнится, Юре потребовалось время, чтобы его растормошить когда это случилось в первый раз. Хованский кстати, так и не покинул его квартиры с тех пор как они приехали сюда первым ближайшим поездом, с половиной забытых вещей и глазами на выкате, шарахаясь от каждого резкого звука. Сейчас он выглядит гораздо лучше чем раньше, исчезли синяки и ссадины, цвет лица стал чуть лучше, и конечно, он снова может нормально сидеть. К сожалению, такой прогресс с ним происходит лишь снаружи. У них у обоих — тяжелейшие отходняки, которые, по ощущениям, и не думают прекращаться. Вроде все уже хорошо, и бояться нечего, но то ужасное, отвратительное состояние с которым они возвращались в Питер не утихло, а просто-напросто переросло в настоящую депрессию. Когда ничего не хочется делать, и просто немыслимо, до слез херово. Никита начал пить. От алкогольного марева перед глазами не легче, но Кузьма просто боится, что без него станет еще хуже. А сейчас, когда он почти на стену лезет от щемящей боли в груди, «еще хуже» в его понимании звучит как: «ты просто сдохнешь, Никита». Поднимается и плетется на кухню, видит там уныло опущенную кудрявую макушку. Садится рядом с Юрой. Тот пододвигает к нему тарелку с яичницей, и возвращается глазами в свою кружку. Они редко разговаривают, почти все время молчат, но тем не менее не могут без друг-друга. Без мнимой поддержки и ощущения еще одного человека в лодке. Лодке, в которой ебаная пробоина, и в которой все больше воды. А они бездействуют и тонут. Просто надеятся что время и в правду лечит, и когда-нибудь все будет снова в порядке. Что Кузьма снова сможет готовить, а Юра перестанет цепенеть рефлекторно от любого вхождения в личное пространство. Что они смогут спать по ночам нормально. Но правда в том, что некоторые шрамы не затягиваются никогда, сколько не жди. К ним конечно можно привыкнуть и смириться, но прежняя жизнь уже не вернется в своей полной форме. Некоторые дорогие сердцу вещи теперь утеряны навсегда. Юра больше не пошутит про такое смешное когда-то изнасилование, и не вернется на порнохаб чтобы забить излюбленные запросы. Не теперь, когда он знает что это такое по настоящему, в реальной жизни. Блокбастеры? Боевики? Новинки от киностудий Марвел и ДС? Острые стендапы от западных комиков про смерть? Помаши ручкой, Никита. Забудь про этот пласт своей жизни, если, конечно, ты не против бегать в туалет поблевать при виде бутафорской крови и всплывших в голове воспоминаний. Хуй знает, как теперь жить. Столь многое для них растеряло куда-то весь смысл, куча интересов испарилось (на самом деле, обсалютно все). Теперь всю голову занимает только одна до невозможного навязчивая тема. Мысли о ней. Мысли как можно быстрее забыть, и не мучаться от мыслей обо ней (никак). Мысли о том, как хуево жить и справляться с последствиями этой хуйни, как жутко жить в кашмарном сне. Мысли о том, как ахуительно было раньше спать. Мысли о том, как ахуительно раньше было есть. Мысли о том, как клево было нормально разговаривать и гулять по улицам. Как же круто было записывать видосы по фану, а не потому что деньги нужны пиздец как. Раньше было так просто дышать. Без давящего чувства вины или стыда в легких. Просто на автомате вдыхаешь и выдыхаешь, не это ли величайшее счастье? Теперь даже просто отвлечся от проблем не получается. Везде эти сраные блоки о которые так неожиданно спотыкаешься, и сидишь потом по пол дня в шоке, переваривая потерю. И всюду только непроглядная, вязкая, сводящая с ума и набившая оскомину горечь.***
На самом деле, Ксюша не удивлена. По прошедствию всех этих ебаных стадий принятия, истерик, появившихся в сети роликов с участием Хованского и Кузьмы. По прошедствию слез и долгих выдавливаний из себя признания вслух. «Дима мертв». Теперь, когда все это позади, и она рассуждает почти что трезво, Ксюша не удивлена. Это было закономерно. Когда-нибудь это ведь должно было случиться, да? Нельзя просто делать то, что делает Дима и оставаться целым. Вроде как Ушакова должна была это понять сразу, еще тогда, давным-давно. А отчего не поняла? И не дура ведь, и реалист, а не романтик… Как там говорится, любовь слепа и сносит нахуй логику? Да, совершенно не удивительно. Но это не мешает полуостывшим и почти задушенным антидепрессантами чувствам больно царапать изнутри. Она страдает все равно, и уже не только от горечи. Теперь, когда Ларина нет постоянно рядом, она осторожно пробует посмотреть на все вещи глазами нормального человека. Смотрит и ужасается. Не столько тому, что делал Дима, сколько тому, что не делала она. Хотя должна была, чертовски обязана была, но мораль проиграла в неравной схватке с мастерским увиливанием от мыслей обо всем, еще и любовь дополнительно кружила голову, не позволяя смотреть под ноги, на землю, пока Ксюша витала где-то на небесах в кругу из облаков. Хуево от того, что даже злиться на Хованского (или Кузьму, черт знает как все было) она не может. Потому что они правы. Потому что это они — жертвы, а Ларин — Мудак с большой буквы. На самого же Диму она сердиться тоже не может, хоть и причин на это уйма, просто не может. Видимо все еще продолжает любить этого урода, который подарил ей столько счастья. Как там говориться? Любовь зла, полюбишь и садиста маньяка? Ксюша варит себя черный кофе без молока. Сердце жмется, тихонько охая от боли — сучья настальгия. Когда уже отпустит?