Теперь вдвоем

Это сводило с ума. Он не понимал, что ему делать и как себя вести. Он подолгу не мог заснуть, мечась по кровати, не зная, как сможет с утра посмотреть Коннору в глаза, который давно перестал казаться ему бездушной машиной. Он начинал пить, едва успев бросить, хоть и старался держать себя в руках. Рядом с Коннором все становилось проще. Работа затягивала, не давала сосредоточиться на чем-то постороннем, пусть это что-то давно перестало быть отдаленным и чужим. Они сближались постепенно, шаг за шагом, преодолевая условности, с каждым делом, с каждой опасностью, преодоленной трудностью становясь роднее, и Хэнк практически кожей чувствовал, как рушатся стены, которые он долгие годы выстраивал вокруг себя. Они стали близки достаточно, чтобы проводить время и вне работы. Хэнк отвечал на всевозможные вопросы, иногда глупые, иногда странные, и старался избавиться от ощущения, что говорит с ребенком, которым Коннор никогда не был. Хэнк слишком хорошо помнил, как твердо его руки держали пистолет, как стреляли на поражение, без промаха, каким уверенным он выглядел в такие моменты. Первое время неприятные мурашки пробегали по коже от осознания контраста. Особенно в моменты, когда они сидели на диване в его доме и смотрели какое-то глупое шоу, и Коннор постоянно о чем-то спрашивал, улыбался и даже смеялся его не всегда удачным шуткам. Он казался таким спокойным и расслабленным, что и Хэнк невольно отпускал себя рядом с ним. «Рядом с вами я чувствую себя живым, лейтенант». Он никогда не забудет взгляд Коннора в этот момент. То, что он волновался о машине и, более того, пытался о ней заботиться, первое время слишком сильно выбивало из колеи. Хэнк не любил отрицать факты, и с этим пришлось смириться. Как и со многим другим. Привычка засовывать инстинкт самосохранения куда подальше слишком въелась, но теперь ему почему-то отчаянно хотелось прожить как можно дольше. «Я будто начинаю жить заново, Коннор». Андроид улыбался ему. Слишком живо, чтобы можно было усомниться — ему приятно. Им еще столько предстояло пройти вместе, но Хэнк был благодарен и за это время, которого с каждым днем становилось все меньше. Он мог обнять его в любое время, но делал это слишком редко, будто боялся, что начнет привыкать. Он уже слишком привык, только признаваться даже самому себе было слишком сложно. Он был пьян, но хотелось напиться еще, до полной отключки. Ему ничто не мешало, ведь он был дома, вот только… Коннор сидел рядом, держал его за руку и говорил, что все будет хорошо. И он, старый дурак, ему верил. Они давно перестали быть просто напарниками, Хэнк это понимал. Друзья. Нет, что-то определенно большее, он чувствовал это. Было что-то, объединяющее их на совершенно ином уровне, но у него никак не получалось найти определение этому понятию. Он ценил Коннора, как коллегу, как настоящего сослуживца, как ценил бы человека, он звал его к себе после работы, хоть и знал, что андроидам не нужно ничего из того, что требовалось людям после тяжелого рабочего дня. И Коннор всегда соглашался, кивал с улыбкой и забирал планшет со стола. Они могли подолгу сидеть на кухне и говорить или гулять с Сумо по вечерним улицам. Хэнк почти не чувствовал границ, и ему было страшно от того, к чему это в итоге может привести. Стены рушились, и Хэнк был готов к чему угодно. А Коннор почти научился обращаться к нему по имени.