Черновики

      Девчонка в чужой камуфляжной куртке, зарывшаяся в воротник почти до самых глаз, и парень, поёживавшийся иногда от пробиравшей мелкой дрожи, то и дело поправлявший очки, и без того сидевшие на носу, как им положено и вполне ровно — двое сидели в единственном на весь парк пятне фонарного света, укрывшись от дождя, и слушали музыку. Двое из совсем разных миров. Троечница и отличник, не в школьных оценках, нет, в отношении к жизни. Найдя компанию этих ребят сегодня, Лёня будто вернулась домой, хотя и не знала никого здесь. Для неё подобные посиделки были несколько позабытой, но милой сердцу памятью о временах, когда… Брр, опять в сон клонит! Неторопливая музыка и впрямь нагоняла лёгкую дремоту. Лёня вздрогнула, встряхнула головой и встретила несколько понимающих взглядов — многие из присутствующих уже зевали, непринуждённо улыбаясь, а Саня, будто назло, выбрал какую-то успокаивающую, так и льющуюся невесомым, чистым потоком, мелодию. Парк вокруг был окутан непроглядной предрассветной темнотой, и казалось, что не только парк, но и весь город, и весь мир погружён сейчас в эту темноту. Всё, кроме крохотного пятна в перекрестье лучей — маяка для тех, кто умеет слушать и смотреть.       Если Лёня встретила сегодня что-то родное и близкое, то Гриша нашёл гораздо больше. Сегодня он открыл для себя новый мир, как бы пафосно это не звучало. Конечно, он прекрасно знал, что люди собираются компаниями и поют под гитару песни, что гуляют по ночам, сидят в обнимку, встречаются, ищут, находят… Но никогда не был настолько близок к этому, никогда не прикасался. Он только сейчас понял, что за девятнадцать лет жизни впервые услышал, как пахнет ночь и как она звучит. Впервые решился на то, чего совершенно не планировал, повиновался внезапному душевному порыву, будто наконец долетевшему издалека зову. И впервые ощутил абсолютную, искреннюю свободу. Он смотрел и слушал, и наслаждался песнями, и удивлялся тому, что мог не знать их раньше, особенно те, что все остальные так вдохновенно пели хором. А может и знал, да забыл?..       У парнишки, сидящего рядом, то и дело загорались глаза, словно он вспоминал что-то большее, чем строчки, которые пел. Кто знает, что связано у каждого здесь с каждой из этих песен. Кто знает, что чувствовал этот парень с гитарой, когда писал свои стихи. Кто знает… Гриша когда-то думал, что знает практически всё. Особенно после школы, когда так легко поступил в вуз, о котором мечтал, на нужный факультет. А теперь он сидит здесь, замёрзший, промокший и неимоверно счастливый, и точно понимает, что не знал ровным счётом ни-че-го. Какое это счастье, осознать, что ты ничего не знал! Как здорово узнать наконец, насколько глупы все твои «верные» правила, все советы других, друзей, знакомых. Гриша понял это как-то сразу и вдруг, наверное, ещё тогда, когда наскоро допивал на балконе дымящийся чай. Он не думал теперь, что будет потом — завтра, через час или в следующую минуту — хотя давно привык планировать всё наперёд и неукоснительно следовать плану. Отличник — это несложно, это так нужно, это правильно. А он просто вышел ночью из дома, и всё рухнуло. И кто знает, что случилось бы, очнись он раньше. Кто знает… Никто не знает.       Саша накрыл струны ладонью и движеньем головы отбросил со лба пряди волос. Музыка стихла, продолжая ещё несколько мгновений эхом отдаваться в ушах; народ задвигался, встряхнулся.       — Ну что, пора бы и расходиться, светает скоро, — Саня встал, потянулся и оглядел публику вокруг. — На сегодня концерт окончен, всех присутствовавших благодарю, до новых встреч и тэ-дэ и тэ-пэ, ну, вы сами знаете, — парень делано раскланялся на четыре стороны, ребята в ответ хлопали, что-то говорили, смеялись. Неожиданно поднявшийся шум взрезал плотную, мягкую тишину, и в тот же миг тьма рассеялась первыми лучами поднимавшегося солнца. Невольно толкаясь, люди начали по очереди выбираться из беседки, прощаться, жать руки и хлопать по плечам, и расходиться поодиночке, парами и целыми компаниями. Лёня, извернувшись, перепрыгнула через перила беседки, всё еще не очнувшись до конца от ощущения полусонного транса, из которого выводил разве что холод, пробравшийся даже под тёплую одежду. Надо бы возвращаться домой — родители скоро проснутся, а им ни в коем случае нельзя просыпаться до того, как в своей постели окажется она, а не свёрнутое для отвода глаз одеяло.       — Сколько время? — спросила она на всякий случай, нарочито заниженным, хрипловатым голосом, что, впрочем, было совсем не сложно. Блеснувшие на руке Гриши часы девчонка заметила, когда он пожал ей руку. Ещё удивилась — на правой носит.       — Четыре ноль семь, — откликнулся парень, тоже перебравшийся через перила беседки.       Чёрт, точно пора! Здесь ещё до дома идти порядочно, а им на работу!.. Резкое движение развеяло остатки сна. Стало не жалко даже расставаться с этим местом — захотелось идти дальше.       Они простояли несколько секунд, не зная, что ещё сказать и что делать. Редко моросил оставшийся дождь. Вдруг рядом оказался Саня, с гитарой на плече и сигаретой в зубах:       — Ребят, огоньку не найдётся?       — Я не курю, — быстрее, чем нужно, ответил Гриша, вспомнив свои недавние «подвиги» и попытки самому себе что-то доказать. Пожав плечами, гитарист перевёл взгляд на Лёню. Та похлопала по карманам — сигаретами не баловалась, но в этой, походно-полевой куртке многое могло случайно найтись. Отстегнув липучку на рукаве, девчонка вытащила почти новый коробок спичек. И только тогда Гриша вспомнил, что человек с разбитым лицом тоже оставил ему «на память» свои спички…       А человек с разбитым лицом, то бишь Лёха, определённый романтически-мечтательным Лёниным настроением в безвестные, но талантливые поэты, сидел в ванной, с наслаждением умываясь ледяной водой, подставляя пылающее лицо и горячую голову спасительно-холодным струям. Вода, стекая, окрашивалась багрянцем, а голова по-прежнему нещадно болела. Катька, сестра, так удачно приехавшая в гости на несколько дней, не закатывала истерик, не суетилась и не причитала о том, какой он непутёвый или, хуже того, бедный и разнесчастный. И Лёха был благодарен ей за это. Конечно, испугалась сначала — он и сам вздрогнул, разглядев в зеркале кровавую опухоль вместо лица, но быстро взяла себя в руки и пыталась помочь или хотя бы не мешать. Приняв первую помощь и убедив сестру в конце концов ложиться спать, Лёха зачем-то ушёл на кухню, выпил чуть ли не целый литр воды — в глотке нещадно пересохло.       В окна легонько постукивал дождь — промокнет куряка-академик. Почему он опять вспомнил об этих встречных? И почему у новых соседей вдруг ночью нараспашку открыто окно? Что, совсем головы на плечах нет? Даже если и не жили никогда на первом этаже, надо бы понимать, небось не маленькие. Эдак ведь любой залезет, и не заметишь. А он что, должен им окна охранять?.. Лёха чувствовал себя ужасно уставшим, и ни сил, ни желанья уходить с кухни уже не было. Он опустился на стул, привалился боком к стене и прикрыл глаза, а точнее, один, не заплывший глаз. Если кто придёт — он конечно, обязательно, непременно услышит. А соседям надо сказать при встрече, чтоб не валяли больше дурака… А то вечно приходится всех спасать — то мир, то таких вот непутёвых соседей…