Тот другой

Джон не знал, что побудило его зайти по дороге в супермаркет и купить обычный набор еды, который он брал последние шесть лет. В какой-то момент доктор решил, что его бывшему соседу не помешает действительно вернуться домой — а для полного возвращения нужно было вернуть все отсутствующие компоненты на место. Поэтому он заявился на Бейкер-стрит с вещами, едой и глупой мыслью приготовить рагу, от которого его старый друг ни разу по доброй воле не отказывался. Шерлок был ему другом, почти братом — в любом случае, семьёй. Семью можно недолюбливать, с ней можно ссориться, но её нельзя бросать. Об этом он думал и сейчас, вспоминая дрожь, которая прошила тело детектива, стоило ему подойти ближе. Шерлок был не из пугливых и не страдал показательной чувствительностью, и это беспокоило Джона сильнее прежнего. Что должно было произойти с Холмсом, чтобы тот так остро реагировал на другого человека? Тем более на него? «А как бы ты сам отреагировал на того, кто набросился на тебя с кулаками?», зазвучало в голове, и Джон сердито мотнул головой. Потом. После ужина. Руки механически сжали тряпку и стали протирать стол, покрытый пылью без единого следа чего-либо. Неделю дома, и ни одного эксперимента? Или Шерлок предпочёл морг Бартса? Когда всё было готово и тарелки заняли своё место на отмытом обеденном столе, Джон крикнул: «Шерлок, ужинать!» и включил чайник. По дороге сюда он вспомнил про ту чайную лавку и взял успокаивающий снотворный сбор. Им обоим не помешает курс успокоительных, но начинать надо с чего-то менее очевидного. Выглянув в гостиную, он увидел Холмса замершим всё в той же позе с чашкой в руках. Он действительно выглядел озабоченным, и Джон закусил губы, чувствуя, как что-то внутри болезненно сжимается. Шерлок не должен был выглядеть таким потерянным, как будто у него выбили землю из-под ног. — Идёшь? Мужчина на диване встрепенулся и с тихим стуком поставил чашку на сиденье рядом с собой. — Я не голоден. — Голоден. Неимоверно. Я даже отсюда слышу, как урчит у тебя в животе. — Всё в порядке, Джон, ужинай один. Тяжёлый день, неприятный разговор, не высыпаешься уже неделю, если не больше. Я не помешаю. Джон нахмурился и покачал головой. — Ну уж нет. Хочешь-не хочешь, а я твой врач, и сейчас тебе прописан стол №5, ужин, чай и постель с грелкой. Шерлок хотел спросить, какой врач станет душить своего пациента, Джон — добавить, что даже слегка легкомысленная Мэри заметила, что всё плохо. Оба промолчали. Вместо этого Шерлок отставил чашку, медленно покачал головой и повернулся на бок, осторожно опуская голову на подушку. Это стало последней каплей. Два года тишины, ни слова, ни знака, и отмалчивается сейчас, как будто его вообще не существует! Да в конце-то концов!!! — Довольно, устроил тут детский сад, — прошипел Джон, бросая на столешницу полотенце, которое он мял в руках, и решительно шагая к дивану, — Уильям Шерлок Скотт Холмс, ты порядочная скотина! Пропадаешь на два года, притворяешься мёртвым, появляешься чуть ли не с хлопушкой и шарами, а сейчас строишь из себя недотрогу! На последних словах он подхватил что-то мямлящего Холмса под мышки, и тот отчаянно вскрикнул, хватаясь рукой за спину. Джон тут же отпустил руки, позволяя Холмсу осесть на диван и припасть к спинке. Рваное дыхание исходило из его лёгких толчками, на висках выступил ледяной пот, и Джон, не говоря ни слова, метнулся в ванную за аптечкой. Дьявол. Что бы там ни было, всё было ещё хуже, чем он предполагал. В наборе первой помощи кое-чего не доставало, но антисептик и всё, что было нужно для перевязок, остались с последней операции, на которой Шерлока подстрелили в руку. Тогда Джон ругался, на чём свет стоит, а этот подлец смеялся и говорил, какой шов будет лучше смотреться на его предплечье. Сейчас Шерлок не мог говорить от острой боли, и Джон боялся, что придётся использовать что-то сильнодействующее. «Я не стану говорить, на что он пошёл и чем пожертвовал», вдруг вспомнились ему слова Майкрофта. Что случилось, что даже он, Британское Правительство во плоти, говорил об этом с тенью содрогания? — Прости. Можешь повернуться? Мужчина замер, дыша длинными вдохами и мучительно жмурясь. Серебристые глаза с лопнувшими капиллярами пару раз моргнули, и Шерлок еле заметно кивнул, сжимая губы и сглатывая. Джон заставил себя сидеть неподвижно и подготавливать всё для перевязок, пока детектив медленно опёрся рукой на спинку и выпростал из-под себя ногу, разворачиваясь к нему полубоком. — Начать со спины или с переда? — Давай со спины, а там посмотрим, — не своим голосом произнёс Шерлок, когда дрожащие пальцы попытались расстегнуть пуговицы. Даже в состоянии болевого напряжения он стремился контролировать ситуацию, и Джон решил начать с того, чтобы помочь детективу высвободить из рукавов руки, не прикасаясь к пуговицам. Очевидно, что мелкая моторика причиняла физическую боль, но Джон знал: пока Шерлок в сознании, он не дастся, чтобы его кто-то раздевал. Даже при огромной кровопотере его упрямство и уверенность в способности всё вынести нельзя было поколебать. Ватсон расширенными глазами следил за тем, что скрывала медленно снимаемая рубашка. Он сразу узнал вывих локтя и два перелома, которые всё ещё должны были заживать, потому что рука почти не гнулась. Что с тобой было, думал Джон, осторожно обходя пальцами края особенно глубоких царапин, проверяя чувствительность. — Джон, — выдохнул Шерлок и вскинул голову, — Это всё терпит. Если хочешь что-то сделать, займись спиной. Он тяжело дышал и смотрел на него, как в тот день, когда их чуть было не арестовал Лестрейд: не скрывая ни капли боли от мысли, что Джон поведётся на всеобщий обман, веря ему, как себе. Так он смотрел на него, когда рана была особенно дурной или расследование — слишком безумным, чтобы объяснять его Скотланд-Ярду. Семья, подумал Джон. И пересел так, чтобы свет падал на спину. Он с силой втянул носом воздух, чтобы сдержать неосторожные ругательства. Руки были иссечены, как будто кожу вспарывали когтями, и уродливые шрамы наползали один на другой, перебираясь на предплечья, усыпая кожу красными рваными пятнами. Всё было в крови: разошлось несколько длинных зигзагообразных швов. Гематомы наводили на мысль о бубонной чуме. Спина была покрыта ожогами, рубцами и порезами, как старая разделочная доска, и Джон не представлял, как Шерлок держится в сознании при таких травмах. Дыхание было затруднено, значит, мог быть перелом ребра или ребёр, скорее всего, отбиты почки. Переломы рук и вывих уже заживали, раз Шерлок так живо жестикулировал в ресторане… Ресторан. Кровь ударила в голову, и Джон, что-то незаметно для себя бормотавший по поводу того, что всё не так страшно и вполне пройдёт после пары перевязок, резко замолчал. У него затряслись руки, и чтобы унять их, он вцепился в волосы, закрывая глаза и отчаянно надеясь, что Шерлок даст ему пару минут. Там, в ресторане, Шерлок был подвижен и шутлив, но стоял, опершись на стол. Уже это должно было быть сигналом. Вместо этого Ватсон опрокинул его на спину, душа и нанося хаотичные удары по всему, до чего мог дотянуться, едва ли не сидя на детективе. — Джон… Прекрати, — раздался тихий хрип, — Ты не виноват. Просто наложи повязки. Это привело Ватсона в чувство. Шерлоку сейчас был нужен врач, а не опомнившийся псих и не страдалец с проснувшейся совестью, поэтому он начал знакомую процедуру обработки. Шерлок зашипел, когда на рассечённую кожу попал спирт, но в остальном был поразительно тих. Если бы он стонал, Джону было бы легче, потому что он даже представлять не хотел, чего Холмсу стоило сдерживаться. За окном вспыхнул фонарь, когда Джон отложил последнюю окровавленную кипу ваты на стол и начал сматывать оставшиеся бинты. Перевязанный Шерлок осторожно перевалился лицом к столу и сел, разочарованно глядя на безнадёжно испорченную рубашку. — Я принесу тебе футболку и халат, хорошо? Подожди меня здесь, — попросил Джон, поднимаясь на ноги. — Ну конечно, куда же я такой уйду? Меня арестуют за непристойное поведение в общественном месте, — немедленно откликнулся Шерлок, многозначительно оглядывая свои повязки и обмотанный бинтами торс. Джон хмыкнул, прикрывая за собой дверь в гостиную. Шутит, значит, жить будет. Тем не менее, голос у него был по-прежнему измождённый, и док догадывался, что одной спиной травмы не заканчивались. — Вот, держи. Должно быть удобно. И не закатывай глаза, эти несколько дней ты всё равно красуешься только передо мной, — твёрдо заявил Джон в ответ на выразительно поднятую бровь, когда спустился обратно в гостиную с футболкой в руках. Мягкая ткань не натрёт и даст коже дышать, а огромный нарисованный ёж… Что ж, у Джона не было других футболок, а Шерлок ничего подобного не носил, пусть теперь терпит. Знала бы Гарри… Холмс с его взъерошенными кудрями, прилипшими ко лбу, и в этой футболке выглядел бы комично, если бы не испарина на лице и слегка подрагивающие руки. Когда Джон спустя пару минут вернулся с компрессами и полез с ними под футболку, находя наощупь отбитые почки и прикладывая приятный холод, он вздохнул и с благодарностью откинулся на подложенную подушку. Боль почти ушла, оставшись только фоном и уже не заставляя до крови кусать губы. — Что ещё я не видел? — тихий голос Джона заставил его резко открыть глаза. Доктор сидел на журнальном столике в окружении лекарств, бинтов и растворов, сложа руки на коленях и целеустремлённо разглядывая свои пальцы. Шерлок бы сказал, что он выглядел виноватым. — Всё в порядке, Джон. Хорошая работа. — Ты так сказал и до того, как я увидел весь этот ад. Я знаю, как выглядят пленные, побывавшие в концлагерях под пытками, Шерлок. Я спрашиваю, что я не увидел. — голос Ватсона был ровным, но обмануть Шерлока это не могло, правда, и переубедить — тоже. — Раз знаешь, зачем спрашивать? А сейчас, будь добр, принеси чаю. В горле пересохло. Джон кивнул, осторожно похлопывая больного по плечу и поднимаясь на ноги. Не ему, с его ПТСР, было судить друга, у которого явно было то же самое. Не хочет говорить — пусть не говорит. Всё равно эти несколько дней они проведут на Бейкер-стрит в полном одиночестве. — Чай после ужина. Не двигайся, я принесу. Шерлок нахмурился, провожая Джона взглядом. Приступ боли от снова разошедшихся ран был таким острым и внезапным, что он абсолютно не мог контролировать себя. От каждого движения опытных рук веяло покоем, чем-то давно забытым, как в те времена, когда Джон прикрывал ему спину, и это обманчивое ощущение прощения действовало лучше всех обезболивающих, которые он мог бы достать. Но это не могло продолжаться вечно. Судя по темноте за окном, уже около девяти; Джон вряд ли сменил больницу, с его рабочим стажем не так легко искать новое место, и его смены шли по нечётным числам, значит, завтра у него рабочий день. При всей абсурдности происходящего, даже если допустить тот факт, что ему внезапно захотелось пожить старым манером на Бейкер-Стрит, где его не было два, нет, полтора года, завтра его здесь не будет. Люди, которые делают предложения, проводят время со своими наречёнными. Значит, раз Джон здесь, его отпустила Мэри. – Когда у Мэри следующий выходной? — негромко спросил он, зная, что Джон его расслышит даже через шум столовых приборов. — В пятницу, между двумя сменами, — машинально ответил Джон, заходя в гостиную, и замер, глядя поражённым взглядом. Холмс ухмыльнулся. Ему действительно не хватало этого выражения лица, которое предвосхищало череду вопросов и восклицаний. — Как ты… — Банально, Джон, мог бы сам догадаться. Ммм, пахнет прекрасно. Добавил прованские травы, или меня нюх обманывает? — Розмарин и базилик в соусе. Я бы поостерегся сейчас с солью, опасно для почек. Только съешь немного, после твоего очередного голодания может вырвать. Шерлок кивнул, не желая спорить. Еда пахла изумительно, и он не ел как будто целое столетье, так что молча принял тарелку и вилку и медленно принялся за рагу. Первый кусочек на языке зазвучал лучше Голдбергских вариаций. Такое же, как Джон готовил после удачного завершения дел, с чуть более густой подливой, чем надо бы, но сейчас было решительно всё равно… Джон тихо усмехнулся, замечая на осунувшемся лице тень удовольствия. То, что надо. Теперь, пока они ели, сидя бок о бок на диване, он мог украдкой осмотреть соседа, и ему абсолютно не нравились впалые щёки, бледность и синяки под глазами. Разбитая губа с небольшим кровоподтёком и почти сломанный нос красноречиво напоминали о том, чем Ватсон встретил друга после двухлетнего траура. — Я подумал, что снова брежу, когда услышал тебя там. Французский акцент был забавным, но твой голос мало с чем спутаешь, — через какое-то время вдруг заговорил Джон, продолжая гонять кусочки картофеля вилкой по тарелке. Шерлок замер и повернулся, пристально глядя на друга, — И ты стоял там, с этими идиотскими усами и в бабочке, как будто ничего не произошло. Как будто я не похоронил тебя два года назад. Как будто не я тебя хоронил. Ватсон не хотел сейчас смотреть на друга. Он не знал, за что ненавидел сейчас себя сильнее: за то, что набросился на Шерлока с кулаками или что пришёл сюда и обнаружил его изрезанным и избитым. — Можешь не говорить сейчас. Не говорить, как это произошло, как вы всё спланировали и сколько людей было в курсе твоего плана. Но тебе придётся сказать, почему ты это сделал. Мне нужны объяснения, Шерлок, потому что я не понимаю. «Мне нужны объяснения» прозвучали почти как «Мне нужна информация» на ломанном английском. Фраза-ключ, которая открывала дверь пыткам. В мозгу мигом пронеслись десятки воспоминаний, настолько мучительных, что Шерлок до боли закусил губу. Нет, нет, нет; тот подвал в Сербии зачистили, а он в Англии, в Лондоне, на Бейкер-Стрит; сконцентрируйся на вязке джемпера Джона: выпуклая резинка, мохеровые нити, возможно, с добавлением хлопка, цвета кофе с молоком, сравнительно новый, судя по степени вытянутости, куплен, а не подарен… Джон с тревогой наблюдал за тем, как стекленел взгляд, прикованный к его свитеру. Осторожно, стараясь не делать резких движений, он забрал тарелку из подрагивающих пальцев и вложил в них чашку, поддерживая его руку своей. Искусанные губы что-то забормотали, но разобрать что-то было совершенно невозможно. — Тише, Шерлок, тише. Пей. Ну же, несколько глотков. Ты дома, в Лондоне, всё это в прошлом. Всё кончилось. Зубы стучали о кромку чашки, захлёбывающиеся звуки чередовались с прерывистым дыханием, когда Шерлок пытался взять себя в руки. Неосмотрительно брошенная фраза спровоцировала выброс воспоминаний, он осознавал это, но ничего не мог с собой поделать, организм и мозг вышли из-под контроля. Как тогда в Дартмуре, когда он мог только дрожать от бессильного ужаса, ненавидя себя за слабость и не имея никаких возможностей с ней справиться. — Всё кончилось, хорошо, всё хорошо. Забыли. Всё хорошо. Ты дома, — тихо повторял Джон, аккуратно поддерживая судорожно подёргивающуюся кудрявую голову на тонкой шее. К чёрту объяснения, их проще вытрясти из Майкрофта, но заставлять друга снова проходить через такой приступ паники он не собирался. Посттравматический синдром во всей красе. И как он, Джон Ватсон, прошедший через Афган, мог об этом не подумать? Через какое-то время Шерлок успокоился. Руки, стискивающие мягкую ткань домашних брюк, расслабились, глаза блестели от слёз, но смотрели довольно осмысленно, дыхание выровнялось. — Прости, — искренне проговорил Джон, — мне следовало самому догадаться. Но ты же знаешь, какой я идиот. Холмс слабо улыбнулся, откидывая голову на спинку дивана и расслабленно глядя в потолок. — Все люди — идиоты, — почти мечтательно проговорил он, слыша весёлый смешок и скрип дивана: его сосед поднялся на ноги и унёс посуду. В голове было блаженно пусто, в отличие от живота, и Джон, шуршащий чем-то на кухне, негромко о чём-то рассказывал, прекрасно зная, что Шерлок, как всегда, его не слушает. Просто потому, что он всегда так делает, всегда о чём-то говорит. Чертоги всё сводили к факту, идее, абстрактным единицам, никак не связанным с реальностью, поэтому в них так просто было теряться, как в музее, где всё так понятно и где нельзя жить. Джон обладал редким свойством наполнять собой пространство: разговорами, ухмылками, смешками и хихиканьем, запахом одеколона и лекарств, с которыми возвращался из больницы, как сейчас, чашками чая и тарелками с едой. Неважно чем. В этом ему не было равных, и к этому Шерлок подсознательно тянулся. Теперь не хотелось думать ни о чём. Шерлок закрыл глаза, позволяя себе небольшой отдых. Пять минут, не больше. Затем он откроет глаза, встанет, поможет Джону с посудой и спросит его о Мэри, Лестрейде и Молли… Пять минут…