На кончиках пальцев

Сказочное — вроде — AU, которое посвящается Найто, поселившему в моей голове мысль о Казе-драконе. Спасибо тебе. :) Как только Селина попрощалась с теми, кто пришёл проводить её — Инеж слышала за стенкой приглушённые рыдания, причитания и даже крики, — она оказалась в том маленьком тёмном коридоре, где её ждала Инеж. Мгновение — и вот уже Селина стоит в потайном шкафу, в котором до этого пряталась Инеж, а та заняла место купеческой дочки и идёт к карете. Нет ничего проще. Плотная чёрная вуаль ужасно мешала Инеж, как и нелепое очень длинное платье того же цвета. Одинаковую одежду для Инеж и Селины сшила тётка последней — кроме самих девушек и купца, только эта женщина с узловатыми пальцами знала об их плане. Кажется, она даже сочувствовала Инеж. Вчера, подшивая рукава наряда, она протянула задумчиво: «И не повезло же тебе в жизни. Сколько, говоришь, провела в срамном месте — год?». Инеж тогда кивнула, едва подавив истерический смех: да, совсем немного не повезло. Чуточку. Я должна быть сильной, верно? Потом она просто молчала, слушая, как тётка Селины — они решили, что представлять её Инеж не стоит — рассказывала о платьях, сшитых в молодости. Эта сухая сморщенная женщина так и не привыкла к тому положению, которого достиг её младший брат — купец Гамсун, — она, кажется, искренне сожалела о временах, когда зарабатывала на жизнь своим трудом, принимала клиентов и сыпала просторечными словечками на сулийском. Она и сейчас то и дело вплетала их в речь, а Селина каждый раз морщилась. Потом она сказала больше самой себе, чем Инеж: «Вот поэтому мы и не выводим её в свет». «Ну и зря», — подумала в тот момент Инеж. Она не знала, что зовётся светом в Гаянополе, но в Кеттердаме всё скрывавшееся за этим словом было отвратительно. Такие вещи лучше всего видны из тени — в этом Инеж не сомневалась. Мысли проносились в её голове одна за другой — вихрем, натыкались друг на друга и толпились, пока она шла к карете, наблюдала, как охранник скручивает того мускулистого фьерданца, обожавшего Селину, принимала помощь от лакея в фиолетовой ливрее, смотрела на закрывающуюся дверцу. Гамсун занял своё место через секунду. Согласно ритуалу, к драконьим вратам девушку должен был привезти один сопровождающий — это облегчало план купца, но его, видно, не успокаивало. Карета покатилась за город. Гамсун сидел напротив Инеж и то и дело поглядывал на часы с длинной цепочкой. Потом он достал из кармана расписку. — Я отправлю вторую часть твоим родителям, как только всё закончится. Какая хорошая формулировка. Всё закончится — дракон получит Инеж вместо Селины, съест её и успокоится на год. Инеж больше не могла бояться. «В конце концов, увидеть дракона не так уж плохо. Он, наверное, красивый». Вероятно, если бы Гамсун или кто-нибудь другой прочёл её мысли, он бы расхохотался. Конечно, ей стоило обратиться к святым, помолиться, а не вспоминать покрытые пылью легенды о драконах, свободно бороздящих небо, сжигающих деревни и уносящих вдаль прекрасных девушек. Последняя часть нравилась Инеж меньше всего, пусть она и не могла назвать себя «прекрасной». Когда Танте Хелен сказала Инеж, что её покупают, та почти ничего не почувствовала, хотя год назад наверняка бы умерла от таких слов. «Хозяин борделя «Красный риф» даёт за тебя кругленькую сумму, — произнесла Танте, ощупывая грудь Инеж сквозь тонкое платье. — Неплохо было бы, если бы сиськи подросли, но кожа ещё не испортилась. Кофе с молоком, шёлк. Да ты стоишь таких денег». Инеж смотрела на Танте, на её цепкие руки — она оценивала свою собственность, проводила ревизию. Она довольно улыбалась. Танте не знала того, что хозяин «Красного рифа» был всего лишь одним из перекупщиков. Гамсун боялся, что его раскроют, и хорошенько запутал цепь из покупок и продаж, связавшую два города Керчии. В те дни, состоящие из дорог, крохотных комнаток и людей с пустыми или горящими жадностью глазами, Инеж совсем ушла в себя. Только так она могла спастись от неизвестности. Сейчас реальность не давала ей забыться. Она смотрела на Инеж чёрными глазами Гамсуна — внешне он был типичным сулийцем, разве что слегка полноватым. — Молись святым, — сказал Гамсун по-сулийски, а потом добавил уже на керчийском. — И я, и Селина будем молиться за тебя. Инеж не верила в то, что Селина скажет о ней хоть одно хорошее словечко и уж тем более обратится к святым. Да и стоит ли их тревожить? — Хорошо, — наконец сказала она, не зная, что тут можно ответить, и всё-таки действительно начала молиться. Это была молитва предкам, святым, всем, кто мог её слышать. Может быть, она и не была достойна их внимания, но она ведь готовилась к смерти. Инеж надеялась, что духи поймут её. Лишь бы это помогло маме, лишь бы Гамсун не обманул меня… Лишь бы всё закончилось быстро. Я больше не хочу терпеть боль.

***

Когда они вышли из кареты, Гамсун разыграл целое представление для своего немого кучера. Он трогательно прижимал Инеж к себе, плакал — наверняка при мысли, что такое могло произойти с его Селиной — и делал вид, что пытается удержать её. Инеж пришлось деланно сопротивляться (ведь это священный долг), а потом наоборот — кидаться к Гамсуну. Правда, расплакаться она не смогла. Наконец они вдвоём подошли к драконьим вратам. Рука Гамсуна лежала у Инеж на плече — он ведь был заботливым отцом, — и ей всё время хотелось освободиться от тяжести, сбросить её прочь. Она забыла об этом, когда увидела вблизи врата — огромную арку, сложенную из цельных кусков чёрного и белого мрамора. Непонятно было, что удерживает их вместе, почему не падает самый верхний, нависающий над землёй блок. Саму поляну явно выжгли — Инеж и Гамсун стояли на пепелище. Перед воротами громоздились два больших, будто обтёсанных морскими волнами камня. Один из них начал светиться, как только они оказались рядом. — Ты должна дотронуться до валуна, — сказал Гамсун. — Так рассказывал Сакриели. Сакриели? Наверное, один из тех, кто действительно отдал свою дочь на съедение дракону. Хотя, может, и тут имела место подмена. Кто знает этих купцов. Когда Инеж спросила, почему именно фактические правители города — купцы — должны были нести эту страшную повинность, Гамсун пожал плечами: «Так велел дракон. Много лет назад». Как проходило оглашение требований? Вряд ли речь шла о мирном договоре. Это интересовало Инеж, но спросила она о другом. — Разве не нужно пройти через врата? Такой вариант казался логичным. — Нет, — Гамсун снова указал на камень, который теперь отчаянно пульсировал синим. Инеж сглотнула. Страх всё-таки захлестнул её — липкий, омерзительный. Видно, Гамсун что-то почувствовал. Она не снимала вуаль, так что видеть её лицо — наверняка изменившееся от мысли о скорой, очень скоро смерти — Гамсун не мог. — Ты можешь мне довериться. Твоя мать получит крюге на лечение. Ты ведь знаешь, сулийцы не врут друг другу. Сомнительное утверждение. Гамсун готов был наговорить, что угодно, лишь бы она не сорвала план. Он открыл рот, пытаясь сказать что-то ещё, но Инеж больше не могла его слушать. Он принадлежал миру живых, она уходила к мёртвым. Инеж последний раз взглянула на холодное октябрьское небо, застывшее над безжизненной поляной, над Гаянополем — городом, носящим титул вице-столицы Керчии, городом, обречённым платить страшную дань за относительный покой. В этой серости только камень перед ней по-настоящему выделялся, горел синим. Инеж положила на него руку и широко раскрыла глаза, которые так и норовили сомкнуться. Правда, как оказалось, она напрасно старалась: во время перемещения Инеж не успела ничего заметить. Она даже не была уверена, что камень действительно унёс её куда-то, пока не заметила беззастенчиво голубое, слишком безмятежное небо. Под небом стояли деревья, укрытые снегом, расстилались белые, искрящиеся в свете солнечных лучей поля. Где бы ни жил дракон, это место находилось очень далеко от Керчии. И ещё тут было холодно. Инеж поняла, что замерзает как-то с опозданием. Она смотрела на свои руки, затянутые в несколько слоев чёрного кружева, и отмечала, что чувствует пальцы всё хуже. Голова начала кружиться, и Инеж пришлось схватиться за стоявший перед ней камень. Ветер хлестнул её по щекам. Может быть, я просто замёрзну, и он съест меня в замороженном виде. Почему бы нет? В этот момент Инеж накрыла тень — она подняла глаза и увидела над собой что-то чёрное, громадное. Дракона. «Дракон. Настоящий дракон». Она знала, что встретится с ним, что он не плод воображения купцов Гаянополя (такой вариант казался невозможным), и всё же не могла по-настоящему поверить в увиденное. Дракон тем временем сделал круг над поляной. Он летел довольно низко и пристально смотрел на Инеж. Глаза у него были чёрные — Инеж ожидала, что они напомнят ей янтарь, огонь, что-то жёлтое, может, красное — и совсем человеческие. Это пугало не хуже четырёх мощных лап, перепончатых крыльев и хвоста, роднящего его с морскими змеями, о которых любили рассказывать сулийцы. Дышит ли он огнём? Раскусит ли меня за один раз? Вопросы исчезли, когда дракон подхватил Инеж и стал всё больше удаляться от земли. Она не успела заметить, как именно он сделал это, как смог вцепиться в неё задними лапами. Слишком быстро. Она лишь ощутила прилив боли, а потом её резко потянуло вверх. Дракон летел вперёд, совершенно не думая о своём грузе. Конечно, Инеж не боялась высоты — она была её отрадой, её любовью, — но только, когда шла по своему канату, когда чувствовала опору под ногами. Тысячу лет назад. Висеть почти вниз головой, чувствуя когти дракона, вцепившиеся в тело — совсем не то же самое. Она точно знала, что вид, открывающийся с такой высоты, должен быть захватывающим и действительно прекрасным, но не могла им насладиться. К горлу подкатила тошнота, в висках стучала кровь, руки и ноги онемели, по телу разливалась боль — слишком много всего. Инеж не успела привыкнуть к этому, как дракон стал снижаться. «Сейчас он просто скинет меня вниз», — тоскливо подумала Инеж, поглядывая на серовато-чёрный замок с островерхими крышами, венчающими высокие башни. Она живо представляла, как её тело висит на одной из них. В реальности дракон отпустил её, когда они перемахнули за высокую толстую стену, окружавшую дворец, и оказались на поляне. Инеж ударилась, но всё-таки не умерла. Она зарылась в сугроб, не желая вставать. Двигаться она вообще могла с трудом, но дракона такой вариант явно не устраивал. Его голова придвинулась к ней — Инеж могла разглядеть каждую чешуйку, её обдало паром, вырывающимся из крупных ноздрей. Дракон взглянул на неё и, казалось, проник в самое сердце, прочитал все потайные мысли, и потом Инеж услышала в своей голове низкий, грубый голос: «Иди в замок». Инеж не знала, что драконы способны на такое. Предположение о чтении мыслей перестало быть невероятным. Кое-как собравшись с силами, Инеж встала, охнула и поковыляла в замок.

***

От девушки пахло не так, как от Гамсуна. Она вообще не походила на этого увальня — Каз хорошо знал всех купцов Гаянополя. И то, что она совсем не плакала, не жаловалась, не кричала, казалось странным. Я не наелся. Когда девушка сама разожгла огонь в камине — Каз наблюдал за ней из окна, — он выдвинул две теории: либо Селина Гамсун была очень необычной купеческой дочкой, либо кто-то решил обмануть Каза. Глупый человек. Между тем сулийка села в кресло — то, которое так любила мать Каза, а потом из-за этого и отец, — и через несколько минут её сморил сон. Каз долго смотрел на её аккуратные губы — не полные, но и не слишком тонкие, скорее всего, очень нежные, — на длинные пушистые ресницы, загибающиеся на кончиках, на чёрные волосы, почти полностью скрытые тканью. Кожа у девушки имела приятный шоколадный оттенок — он мог бы коснуться её, если бы не его бабка. «И если бы не она, я бы уже сейчас узнал, действительно ли это Селина Гамсун». Но какая же хрупкая, изящная. Купеческие дочки, а Каз благодаря деду повидал их очень много, в большинстве своём были круглыми, пухлыми, с массивной грудью. Каз всегда считал, что их кормят определёнными продуктами, чтобы они становились такими. А здесь что — отступление от диеты? Солнце меж тем всё-таки начало опускаться вниз. Это немного успокоило Каза, хотя он и спалил стоявший у замка дуб: дерево ему давно мешало. И как же он был голоден.

***

— Просыпайся, — сказал кто-то до странности знакомым голосом, и Инеж тут же очнулась. Она давно не могла похвастаться крепким сном, а всё произошедшее совсем не располагало к спокойствию. Но кто меня разбудил? Где я слышала этот голос? Перед Инеж стоял молодой человек — скорее всего, её ровесник — высокий, затянутый в чёрный костюм, даже с галстуком. На руках его были перчатки того же цвета. Инеж скользнула взглядом по бледному лицу юноши, выбритым вискам и очень тёмным волосам. Он показался Инеж странным. Особенная загадка таилась в его взгляде — слишком пронизывающем — и самих глазах: чёрных и каких-то… звериных. Да, Инеж остановилась на этом слове, а потом наконец спросила: — Кто ты? — Помощник дракона. Меня зовут Каз, — представился он, и голос его прозвучал очень грубо. — А я… — она хотела уже назвать своё имя и прикусила язык. — Селина. Селина Гамсун. — Вот как. Селина, значит, — Каз обошёл по кругу её кресло, и Инеж вспомнила, как кружил над поляной дракон, как трепал её ужасное платье подвластный его крыльям ветер. Инеж кивнула, попыталась заглушить сковывающую тело, тупую боль и затем решилась: — Где сейчас дракон? Что это пробежало по его губам? Ухмылка? Инеж не успела различить в неверном свете камина. Свечи в комнате не зажгли. — Он на охоте. — Ему что мало меня? — не выдержала Инеж и, только спросив, поняла, что следовало молчать. «Я слишком устала, чтобы выбирать слова. Если он хочет убить меня, почему не сделает это сейчас? Зачем прислал своего странного помощника?» — Значит, по-твоему дракон тебя съест? Нет, у Инеж был ещё один вариант развития событий, подсказанный легендами, но она очень надеялась, что до такого не дойдёт. Да и вообще увидев дракона сегодня, она убедилась в том, что создатели таких историй — те ещё извращенцы. — Разве нет? Каз покачал головой: — У него есть к тебе предложение. К тебе и твоему отцу. Мой отец не знает, что я здесь. Как и моя мать, но, может быть, им всё-таки придут крюге, и она останется жива. — Какое? Голос прозвучал слишком надрывно. Судя по выражению лица Каза, он её раскусил. Убьют ли её за обман? — Очень простое: твой отец заплатит дракону крупную сумму и получит шанс отправить тебя в другую, далёкую от Керчии страну, где выдаст замуж за какого-нибудь богатея, чем компенсирует свои затраты. Конечно, и ты, и он будете молчать об этом, а ты ещё до замужества сменишь имя. На всякий случай. — Другим девушкам дракон делал такое же предложение? — В сущности да. Истерический смех снова пришёл к Инеж. Сдержаться было невозможно. Отец Селины опередил события, отправив её к быстро найденному жениху — вряд ли его план что-то разрушило. Инеж вспомнила, как Гамсун бормотал: «Герхард отдал свою дочь дракону два года назад и так спокоен. Когда я вытянул жребий, он посоветовал мне верить в лучшее… Думаю, он спятил». Нет-нет, спятил не он. Хотя разве важно, что купеческих дочерей здесь не едят, а продают их же отцам? Инеж всё равно ждёт смерть за обман. «Только покормите сначала. Ужасно хочу есть», — с тоской подумала она, а потом снова встретилась взглядом с Казом. Он по-прежнему стоял рядом с креслом, и Инеж вдруг поняла, что он опирается на трость. Почему я не заметила её с самого начала? Хотя если учитывать эти его нечеловеческие глаза… Инеж хотела признаться во всём, когда Каз вдруг наклонился к ней: — И всё-таки как тебя зовут? Ты ведь не Селина Гамсун? Как ты попала сюда? Инеж вжалась в кресло, но Каз тут же отодвинулся сам. Может быть, ей показалось, но он тоже, судя по всему, не чувствовал себя комфортно, когда находился так близко к ней. Правда, причины у него точно другие. — Да, ты прав. Моё имя — Инеж Гафа, — дальше было сложнее, но она сказала, не отводя взгляда. — Гамсун купил меня в публичном доме, где я работала, чтобы я исполнила роль его дочери. Не знаю, почему он выбрал меня. — Вот как. Он не выглядел рассерженным или особо удивлённым. Спросил точно между прочим: — Ты по собственной воле работала в борделе? Вопросы у него ещё более странные, чем он сам. — А такое бывает? В смысле, конечно, нет. Он несколько раз стукнул пальцами по набалдашнику трости. — Дракон убьёт меня за ложь? — спросила Инеж о том, что её на самом деле волновало. Правда, она так хотела есть, что скорее могла умереть от голода, чем от когтей и зубов мифического создания. Каз тяжело вздохнул. Наконец он сказал: — Я не могу решать за него. И с этими словами направился к выходу из зала. — Подожди! — она встала и буквально подбежала к нему. Кажется, Каз удивился, но не рассердился. Он ждал, что она скажет. — Если ты и твой хозяин не собираетесь убивать меня сейчас, нельзя ли выдать мне корочку чёрного хлеба и стакан воды? Буду очень благодарна. Не то что она могла наесться этим, но о большем Инеж просить боялась, а в такой трапезе, насколько она знала, не отказывали даже узникам. Каз склонил голову. — Ты этим питаешься? — заинтересовано спросил он. — Да. — Серьёзно? — не унимался Каз. Инеж кивнула. Сколько можно издеваться над ней? Инеж очень хотелось спросить что-то в духе, а чем питаешься ты, помощник дракона, воздухом? Конечно, она промолчала. Каз тем временем произнёс: — Через полчаса ты сможешь поесть. Сейчас я отведу тебя в ванную, ты ведь хочешь помыться. — Да. Ещё неплохо было бы найти лекарство, способное облегчить боль в теле, смазать чем-то раны, оставленные драконом, но о таком Инеж боялась просить. Она молча шла за Казом, пытаясь запомнить дорогу: поворот налево, выход на узкую лестницу, спуск на два этажа, поворот направо. Когда они остановились у двери ванной, Каз задал Инеж ещё один странный вопрос: — Что ты от меня скрываешь? — он втянул воздух рядом с её лицом так, точно рассчитывал, что это поможет ему уловить мысли Инеж. «Может, бедняга просто свихнулся от общения с драконом. Что вообще заставило его выбрать это место? Деньги?» — Ничего. Он скривился: — Никогда не ври. Ты делаешь это бездарно. Так… что тебе ещё нужно? Ванная, еда, — перечислил он. — Может, одежда? Её могут принести позже: у тебя проблемный размер. При этом Каз так оглядел её фигуру, что Инеж вспыхнула. Потом она непроизвольно потянулась к ране на бедре, которая давала о себе знать с особенным упорством. — Что там? — строго спросил Каз. — Думаю, рана. Я ещё не смотрела. — Как ты… — он запнулся и открыл перед ней дверь. — Мойся. Инеж не услышала, как он уходил. Помощник дракона мог потягаться в таинственности со своим хозяином. Она обвела взглядом большую комнату с лоханями, полными горячей и холодной воды, собственно ванной и куском ткани, которым недавно кто-то вытирался. Надо было скорее помыться и срочно пойти поесть.

***

Своего постоянного поставщика, жившего в ближайшей деревне, Каз давно настроил на одну волну с собой. Этот человек — жадный и ловкий — мог принимать заказы Каза на весьма значительном расстоянии. Когда он отдавал ему мешок хлебных корок, то выглядел несколько неуверенно. — Держите пленника, господин? Человек думал, что Каз — опасный гриш, практикующий чёрную магию. Каза вполне устраивала такая версия. Обычно он не вступал в диалог с поставщиком, но тут всё-таки ответил: — Нет. Потом заплатил человеку, велел ему позже доставить какую-нибудь заживляющую мазь и пару платьев. С этим Каз удалился, зная, что поставщик удивлённо глядит ему вслед. Он немного подпитался привычной эмоцией — в целом заряд, полученный от Инеж, был сильным, но лишний корм никогда не помешает. И оставив на столе мешок корок — Инеж же нужно было поесть не только этой ночью, но и завтрашним днём, — спустился в пещеру. Каз пообещал себе, что точно решит, как поступит с девушкой после пробуждения. Пока он знал только, что не хочет убивать её. От Инеж головокружительно пахло, и она была такой искренней, пусть и пыталась скрываться, Каза накрывало её эмоциями — сомнением, страхом, удивлением, надеждой, — он съедал каждую, чувствуя, как его переполняет сила. Если Каз оставит её в замке, то ему на какое-то время не придётся заботиться о пропитании, можно будет чуть меньше разъезжать по ночам, не летать днём, выискивая счастливых или хотя бы не поражённых злобой людей. Это была непростая, выматывающая задача. Нет, Каз не тронет Инеж, но обязательно накажет Гамсуна: нельзя хитрить с тем, кто сильнее тебя. Нельзя хитрить с ним. Каз скинул одежду и взглянул на первый рассветный луч, его тело выгнулось и запело — превращение началось.

***

За три недели, которые Инеж провела в замке, она так и не увидела дракона. Каз говорил, что его хозяин — он почему-то всегда едва заметно улыбался, называя так дракона — решает важные дела и не хочет общаться с простыми смертными. Инеж вроде бы и не возражала, но её не оставляли сомнения, вопросы, подозрения. Последние разрастались с каждым днём. Вообще всё, произошедшее с ней, казалось странным, почти нереальным. Когда в её вторую ночь в замке, в дверях зала появился Каз, Инеж напряглась. Она целый день думала о том, что её ждёт, гадала и прикидывала, удастся ли сбежать — тело болело слишком сильно, и от этого варианта пришлось отказаться. По замку она не ходила, опасаясь реакции дракона, но к моменту новой встречи с Казом успела несчётное количество раз измерить зал шагами. Засыпала она лишь на несколько часов — кресло было довольно неуютным, а пол — слишком холодным, чтобы лежать на нём. Да и сама мысль о сне вытеснялась тревогой. И на лице Каза, который вошёл в зал, неся в руках куль и, всё так же опираясь на трость, Инеж попыталась прочитать свой приговор. Спросить она не могла — язык точно прирос к нёбу. Одно дело, когда смерть мгновенна, другое, когда ты готовишься к ней так долго. И ведь, по-настоящему, я не хочу умирать. Инеж точно убедилась в этом тогда — бесконечным, томительным днём. Каз не стал издеваться над ней. — Дракон решил не убивать тебя, — произнёс он. — У него к тебе есть предложение. — Ко мне? Вот это было действительно удивительно. Что могло понадобиться от Инеж такому могущественному созданию? Тем более если у него есть затянутый в чёрное, таинственный помощник? — Замок пришёл в запустение, тут много лет никто не наводил порядок, — Каз обвёл рукой комнату, которая и правда выглядела довольно уныло и, судя по дневным наблюдениям Инеж, заросла пылью, на стене висели какие-то ковры, но девушка не могла различить их цвет и рисунок. — Если бы ты согласилась остаться и отмыть тут всё, а взамен получить хорошие деньги, дракон был бы доволен. — Отмыть? Подожди, он мне заплатит? Каз ухмыльнулся: — Предпочитаешь работать бесплатно? — Конечно, нет… Потом они обсуждали детали, Каз отдал ей куль, в котором, как она выяснила позже, оказались два платья её размера и заживляющая мазь, и повёл по замку, чтобы примерно обозначить фронт работ. Он был громадным: требовалось отмыть все комнаты замка, начистить столовое серебро (Инеж никак не могла понять, зачем дракону столько ложек и ножей, зачем ему вообще замок, если на то пошло — для временных пленниц?), выбить ковры, расставить книги в библиотеке по алфавиту («Дракон читает?», — не удержалась Инеж, и Каз одарил её тяжёлым взглядом). Каз так долго перечислял задания, что Инеж начала засыпать на ходу. Он резко развернулся, и свеча, которую он нёс перед собой, погасла. Не обращая на это внимания, точно его вовсе не смущало, что они остались в полной темноте, Каз спросил: — Что с тобой? — Ничего. Он втянул воздух так же, как делал это вчера. Судя по звуку, Каз был совсем близко. Инеж по-прежнему ничего не видела, и темнота разговаривала с ней грубым, царапающим голосом: — Инеж, бросай это. Я, — он добавил после небольшой паузы, — и дракон не переносим лжи. Утаивание тоже считается ложью. — Каз, — она впервые обратилась к нему по имени, и на секунду отвлеклась, наслаждаясь этими звуками. — Я не люблю врать, но могу ли я быть полностью честна, если ни в чём не уверена? Вдруг я скажу правду, а ты от имени своего хозяина бросишь меня в темницу? Пока они молчали, глаза Инеж немного привыкли к темноте. Каз всё так же стоял рядом, свечу он успел куда-то деть. — Этого не будет. Я обещаю. Так, вернёмся к моему вопросу. Почему он считал, что дракон разделит его мнение? Позже она внесла это в свой список улик, но в тот момент просто доверилась Казу. — Я устала, — призналась Инеж. — В кресле мне почти не удалось поспать, и сейчас меня стало клонить в сон. Всё очень просто. Каз издал неопределённый звук — потом Инеж поняла, что ей напомнил: сдавленное глухое рычание. — Тебе нужна комната, — сказал Каз, потом он быстро пошёл вперёд по коридору, Инеж едва поспевала за ним — тоже мне калека. — Я напишу тебе список обязанностей. Плату буду выдавать каждый месяц, только укажи валюту. Ещё ты получишь план замка, чтобы не потеряться тут. В этот момент Инеж вдруг с ужасом поняла, что под её ногой ничего нет — видно, они добежали до лестницы. Да как Каз так уверенно двигается в темноте? Магический дар, полученный за хорошую службу дракону? От падения Инеж спас Каз, схвативший её за руку. — Спасибо, — пробормотала она. — Тебе темнота совсем не мешает, да? — Привык. Он вёл её за руку, и когда они спустились вниз, хотя в этом уже не было необходимости. Кожаная перчатка слегка тёрлась о ладонь Инеж. Интересно, почему Каз всегда ходит в них? Перчатки казались очень тонкими — Каз вряд ли носит их, чтобы согреться. Каз разжал ладонь, только когда они остановились у одной из дверей. — Будешь жить тут, — сказал он. Инеж не успела ничего ответить, потому что он тут же продолжил. — Есть кое-что, Инеж, что тебе следует знать. Если ты зайдёшь в сокровищницу, то умрёшь. Она кивнула. Сокровищница дракона Инеж совсем не интересовала, поэтому предостережение её совсем не напугало. Драконы были помешаны на своём золоте, драгоценностях и магических вещах — об этом говорилось почти в каждой сохранившейся легенде. — Хорошо. Только отметь её на плане, пожалуйста, Каз, — поняв, что он хочет возразить, Инеж добавила. — Чтобы я случайно туда не забрела. Уголки его губ слегка приподнялись. — Я спрошу у дракона. — Передай ему мою благодарность, — попросила Инеж. — И тебе тоже большое спасибо, Каз. Он ушёл, ничего не ответив, а следующей ночью принёс ей план — сокровищницы на нём не было, но Каз сказал, что поговорил с драконом и тот обещал не убивать Инеж мгновенно, если она окажется в его святая святых случайно («И если ты докажешь свою невиновность»). С тех пор Каз появлялся каждую ночь, днём он, по его же словам, занимался делами. Зато каждое утро Инеж находила в кухне, где теперь ела, очередную порцию хлебных корок. Видно, дракону это казалось забавным, а, может, над ней издевался его помощник. «А, может быть, тут что-то другое». В первый раз эта мысль возникла у Инеж на четвертые сутки пребывания в замке, когда она уже почти освоилась в драконьем доме. Каз обратился к ней, и Инеж вдруг поняла, где до этого слышала его выразительный низкий голос. В своей голове. Именно так говорил с ней дракон. Теперь Инеж не понимала, почему не вспомнила раньше — наверное, на память хорошо повлияли новое чистое платье голубого цвета, относительная сытость, возможность поспать в мягкой постели (большую часть ночи она обычно проводила в разговорах с Казом, поэтому в кровати находилась где-то с четырёх-пяти до десяти-одиннадцати утра) и вера в будущее. С помощью заработанных денег она планировала найти родителей и отправиться к ним. Жаль, что Гамсун не раскрыл ей место, где они сейчас были, однако Инеж надеялась самостоятельно справиться с задачей. Да именно об этом ей стоило волноваться, а вовсе не задаваться странными вопросами. Почему дракон совсем не появляется рядом с замком? Как Казу удаётся днём решать какие-то дела, а ночью говорить со мной так, будто он вовсе не устал? Почему он постоянно втягивает воздух так, будто принюхивается — причём в какой-то животной манере? Почему глаза дракона были такими человеческими, и почему во взгляде Каза так много звериного, хищного? Почему иногда Каз, точно забываясь, решает что-то за дракона, говорит о замке, как о своей собственности? На самом деле, вопросов было куда больше, Инеж задавалась ими, пока выскребала замок — она начала с верхних этажей, потому что там вероятность наткнуться на сокровищницу казалась незначительной. Сегодня, на двадцать первый день пребывания Инеж в доме дракона, случай подбросил ей новый повод для размышлений. Позавтракав, как обычно, горой хлебных корок — Инеж пообещала себе, что наконец прекратит стесняться, и попросит у Каза нормальной пищи или хотя бы продуктов, чтобы приготовить себе какое-нибудь незатейливое мясное блюдо, — она вооружилась тряпкой, водой и тем чистящим раствором, который ей выдал Каз, и пошла в левое крыло замка. Толкнув дверь комнаты, запланированной на помывку, Инеж обнаружила кабинет. У одной из стен стоял большой дубовый шкаф с книгами — опять очищать их от пыли и расставлять по алфавиту, — у другой Инеж увидела массивный стол и кованое кресло, наверняка, очень неудобное. Его подлокотники венчали крупные витиеватые шишечки. Ещё в кабинете был камин, который не топили тысячу лет, и плотно зашторенное окно. Под своими ногами Инеж обнаружила нечто, бывшее когда-то великолепным ковром. Только отодвинув штору — кажется, тёмно-бордовую — в сторону (для этого ей пришлось приложить немало сил), Инеж заметила ещё кое-что, в высшей степени интересное: над креслом висел портрет. С холста на Инеж смотрела женщина с роскошными золотистыми волосами, заплетёнными в длинную небрежную косу. Лицо у дамы было круглое нежного розоватого оттенка, губы — пухлые, сочного алого цвета (наверное, художник немного преувеличил). Её улыбка показалась Инеж очень неестественной, нервической, в широко раскрытых голубых глазах и вовсе таилась угроза. Красное платье с большим декольте подчёркивало выдающуюся грудь женщины, её руки почти полностью закрывали длинные расклешённые рукава. Только на одном из пальцев можно было различить массивное золотое кольцо с рубином. Дама с портрета произвела на Инеж сильное впечатление — очень красивая, но вместе с тем опасная, скрывающая что-то тёмное, злое. Инеж хотела отвернуться от неё и не могла. Наконец она всё-таки перевела взгляд на спутника дамы, и тут сердце её закололо: как он был похож на Каза. Инеж нервно сглотнула, всматриваясь в облачённого в чёрный камзол мужчину. Только успокоившись, она разглядела, что незнакомец на портрет был явно старше Каза, щёку его пересекал длинный шрам — у Каза она заметила другой, прямо под челюстью. Лоб у мужчины, кажется, был меньше, а брови — мощнее, кустистее. И всё-таки сходство казалось очевидным, особенно глаза — слишком чёрные, с характерным хищным блеском. Правда, более пугающим, чем у Каза. Незнакомец не улыбался, одну руку опустил вдоль туловища, а второй стискивал пальцы дамы — на одном из них как раз и горел мастерски прорисованный художником рубин. У самого мужчины на пальце было надето кольцо с крупным чёрным камнем — наверное, агатом. Каз не носил такое, разве что под перчаткой. Наводя порядок в комнате, Инеж то и дело посматривала на портрет, потом она нашла на столе несколько счётных книг, а в одном из ящиков целую стопку старых писем. Мог ли их написать мужчина с картины? Или дама? Куда больше её интересовало другое: кто они? Если родственники Каза, то выходит, что их семья уже давно служит дракону. «Они одеты так богато, Каз всё-таки выглядит скромнее. Странно, если тот мужчина во фраке был всего-навсего управляющим…». Теории переплетались одна с другой, Инеж то и дело возвращалась к мучившей её мысли, возникшей из-за одинаковых голосов, некоторых привычек Каза, его странного распорядка дня, исчезновения дракона, самого замка: что если мифическое чудовище — это Каз? Возможно ли такое? Но тогда, кто эти люди с портрета? Инеж допускала многое, даже что мужчина с картины всё-таки — Каз, только подправивший свою внешность. Или что тот джентльмен — родственник Каза, не имевший никакого отношения к мифическим созданиям, самого же Каза просто прокляли. Пусть это и выглядело фантастично, но когда-то ей и драконы казались забытыми сказками. Кабинет был в настолько плачевном состоянии, что на его уборку Инеж потратила весь день. Она даже забыла пообедать (да и, по правде говоря, хлебные корки не особо её прельщали). Инеж выбралась из таинственной комнаты ближе к девяти вечера и, дойдя до кухни, выпила воды, поела и уснула тут же на стуле. Очнулась она, услышав лёгкий стук трости. Каз был тут. Несмотря на все окружавшие его загадки, на то, что она почти не знала Каза, Инеж почувствовала облегчение, увидев его. Она улыбнулась и поздоровалась. Каз кивнул и присел на стул. Только тут Инеж заметила, что выглядит он неважно. — Простыл? — спросила она. — Что-то в этом роде, — ответил он, не глядя на неё. — Если достанешь мне некоторые травы, могу сварить сулийское средство от простуды. Он хохотнул (в первый раз Инеж услышала его смех два дня назад, когда спросила, запугивал ли дракон Каза, чтобы заставить служить ему — это стало ещё одной уликой). — Спасибо, не надо. Каз оттёр лоб ладонью всё в той же чёрной перчатке. Он вообще их снимает? — Как ты сегодня? — Насчёт сегодня, — начала она, не зная, как и что лучше спросить. — Каз… а этот замок… дракон убил его владельца? Такой вариант показался ей самым удачным, хотя, увидев выражение лица Каза, она засомневалась в этом. Он выглядел не на шутку оскорблённым: — Разумеется, нет. Это его родовое владение. Каз сказал это очень резко, точно Инеж обидела его лично. Неужели я всё-таки права? Тут он посмотрел на неё в упор: — С чего ты взяла такое? — Нашла вещи, которые точно принадлежали людям. Расчетные книги. Ей почему-то не захотелось говорить ни про портрет, ни про письма. — Это мои. «Ты врёшь мне», — сразу поняла Инеж, теперь уже обидно стало ей. Сам требует правдивости и при этом беззастенчиво врёт ей в лицо. И, наверняка, не только сейчас. — Понятно. Она замолчала, да и он не пытался возобновить разговор, хотя и не уходил никуда. Взгляд его был затуманен болезнью и не казался таким зловещим, как обычно. А ещё он не втягивал воздух рядом с Инеж — наверное, насморк мучил. «Так тебе и надо», — подумала Инеж. Обида на Каза, правда, не мешала всё возрастающему любопытству. Она ужасно хотела узнать, правдива ли её теория. «Меня это не касается», — говорила себе Инеж, глядя на изящную трость, которую Каз прислонил к столу. «Это не моё дело», — повторила она, когда Каз наконец встал со своего места. Время уже близилось к рассвету. Каз всегда исчезал в этот час или раньше. И, несмотря на обиду, Инеж, выждав совсем немного, проследовала за ним. Инеж всегда умела ходить бесшумно — у Танте Хелен она отточила этот навык, — а замок уже не казался таким враждебным, поэтому она смогла пойти за Казом, не вызвав у него подозрений. «Если он действительно дракон, — сердце застучало чаще при этой мысли. — То выходит, что болезнь притупила его обоняние или как у него это называется, иначе почему он не принюхивался? Значит, сейчас лучший момент, чтобы проследить за ним, узнать, куда он уходит перед рассветом». Инеж собиралась поглядеть одним глазком — она подозревала, что тут имеет место превращение — и незаметно исчезнуть. Азарт и любопытство, обычно несвойственные Инеж, захватили её. Возможно, Каз и его судьба интересовали её куда сильнее, чем Инеж хотела признавать. «Вдруг ему нужна помощь?» Инеж не знала, какая конкретно, и пыталась найти подходящую легенду, но все они молчали. Драконы нуждались только в золоте и жертвах, но в чём нуждались обращённые в драконов люди? Следуя за Казом — она была благодарна замку за то, что в нём было столько закоулков, потайных ниш и мест, полных теней и пыли, — Инеж спустилась вниз и оказалась в коридоре, который он ей не показывал. Тут Каз обернулся, но она успела скрыться за скалистым выступом — как оказалось, под землёй замок соединялся с горными хребтами. Наконец он повернул направо, и аккуратно выглянув, Инеж увидела выход наружу и чуть поодаль пещеру — тёмную, на первый взгляд очень глубокую. Притаившись, Инеж ждала, что будет дальше. Холодный ветер касался её лица и волос, Инеж поёжилась. Как же тут было холодно. Она почти не сомневалась в том, что замок дракона находится во Фьерде, и вчера Каз неохотно подтвердил это. Сейчас Каз скрылся в пещере, и ей пришлось подойти чуть ближе, пройдя по тонкому перешейку. Она сильно рисковала, но, помедлив, посомневавшись, всё-таки заглянула внутрь. Дракона она не увидела, а вот Каз… Каз был голым. К счастью, он стоял к ней спиной. Инеж заставила себя смотреть только на его плечи, руки и пальцы, которые, имели самый обыкновенный вид, но всё равно вспыхнула. Как бы смеялись девочки из заведения Танте Хелен, узнай они, что Инеж, видевшая столько мужских тел — накаченных, заплывших жиром, обезображенных, дряхлых, слишком юных, — смутилась, взглянув на спину Каза. Инеж попыталась успокоить себя этим, но, кажется, стало только хуже. Как она вообще могла подумать, что воспоминания о борделе помогут ей? Образ наваливающегося на неё дряхлого старика, который не был ни на что способен, но заставлял девочек кричать, выворачивая им соски, а потом, вдоволь насмеявшись беззубым ртом, приказывал опуститься на колени, привиделся Инеж внезапно. Горло схватил спазм. «Нет. Нет. Нет». Инеж мутило, и она, не в силах контролировать себя, упала на колени. Раздался шум, а, может, ей только показалось. Конечно, Каз тут же обернулся. Он сделал шаг к ней и сказал что-то, но Инеж не смогла его услышать. А потом первый рассветный луч осветил Каза, и на её глазах он стал изменяться: расти, покрываться чешуёй. Через секунду вместо рук у него были мощные лапы, а за спиной — крылья. Чёрный хвост бился о стены пещеры. Он мотнул головой — огромной головой с желтоватыми клыками в приоткрытой пасти — и двинулся к Инеж. Непроизвольно она дёрнулась назад: одно дело — предполагать, другое — увидеть. Каз-дракон мешался со стариком, любившим навещать Инеж, всё это разрывало её сознание на части. Вскрикнув, Инеж полетела вниз.

***

Каз подхватил Инеж за секунду, опустил на каменный пол, а потом выругался про себя — наверняка, опять оставил на её теле кровоточащие следы. Он не хотел этого. Даже после того как она проследила за ним, беспардонно раскрыла его тайну, мысль о том, чтобы отомстить ей, сделать Инеж больно, вызывала у Каза отвращение. И не потому что так бы он превратился в своего деда (дед в чём-то был прав, пусть отец и обвинял его во всех грехах сразу), а потому что Инеж и без того перенесла слишком много боли. Даже сейчас, за секунду до его превращения и её падения — как можно было потерять контроль над собой, стоя на такой ненадёжной узкой площадке — Инеж задыхалась от боли. Из-за драконьей хандры, приходившей к Казу, как и к его прародителям, на несколько дней каждую осень, он не заметил, что Инеж шла за ним, не обратил внимания на то, что она подглядывала (тут он улыбнулся про себя — кто бы мог заподозрить в таком набожную сулийку), но её страдания накрыли его. Она сразу выдала себя. Конечно, он съел немного — непроизвольно. В этой непроизвольности была главная драконья беда, сгубившая его мать, но остальное сразу попытался отмести прочь. Такая боль давала насыщение, но и отравляла. Каково же приходилось Инеж? Наверняка, переживания охватили её из-за открывшейся правды — его спуск в пещеру, видимо, был весомой уликой, — но откуда столько боли? Каз терялся в догадках. Ещё он заметил отвращение, однако какое-то давнее, будто не к нему относящееся. «А, может, ты только утешаешь себя. Конечно, ей должна быть противна мысль о том, что человек, с которым она общалась, на самом деле — дракон. Для людей мы чудовища, ты же знаешь. Они слишком неразумны, чтобы понять правду», — заговорил в голове Каза дед. «Тогда почему не было страха?», — спросил у мёртвого деда Каз, и тот, конечно, не ответил. Каз посмотрел на Инеж, а потом, решившись и двигаясь очень осторожно, прилёг рядом с ней. Он изогнулся так, чтобы свить кольцо вокруг Инеж. Возможно, ей действительно противно было бы принимать от него помощь, но подобным образом Каз мог дать ей немного тепла — нужно только настроить своё тело на верный тон, — а Инеж нуждалась в нём. Отнести её в комнату Каз не мог. Попытался бы положить на своё крыло, но боялся опять покалечить. «Какая красивая, какая хрупкая, — думал он, согревая её. — И вместе с тем бесстрашная, как можно было следить за кем-то, подозревая, что он дракон? Может, она сумасшедшая?» Правда, уже то, что Инеж догадалась о его сути, говорило о её уме. Каз совсем не злился, только удивлялся и неохотно, но всё-таки гордился ей. Он оставил её в замке, чтобы стабильно питаться, но секунду назад, когда она падала вниз... почему его на мгновение охватил страх, он боялся потерять свой корм — её эмоции? Или всё же нет? Почему мне хочется заботиться о ней? «Я убью тех, кто пытался сломать тебя, как расправился с этим идиотом Гамсуном, — пообещал Каз Инеж. — Ты, правда, уйдёшь отсюда, как только очнёшься. Должен ли я задержать тебя?» Дед в его голове кивал — хотя ему точно следовало бы помолчать, — отец мрачно качал головой, а мать возражала. Каз выкинул их всех прочь, увидев, что Инеж наконец зашевелилась и открыла глаза. Если бы она только захотела остаться, я бы больше ничего не скрывал от неё. Каз слишком трезво мыслил, чтобы надеяться на подобное.

***

Плечо саднило, спина тоже отдавала болью — я лежу на камнях? — но вместе с тем Инеж было уютно. Очень тепло. Открыв глаза и увидев сбоку от себя голову дракона, Инеж всё вспомнила. Кажется, он не собирался убивать её. Возможно ли, чтобы это он грел её? Инеж всегда думала, что драконы холодные и, может, даже склизкие. Легенды молчали на этот счёт. «Но если драконы действительно дышат огнём, как они могут быть холодными?» Собственные мысли Инеж прервал голос дракона, голос Каза, прозвучавший в её голове: «Как ты?» Для начала Инеж хотела уточнить кое-что, она спросила вслух: — Ты можешь читать мои мысли? «Нет. Тебе придётся говорить, — он помедлил. — Если, конечно, захочешь». Раньше Инеж не слышала, чтобы в голосе Каза было столько неуверенности, едва уловимой грусти. Нет, он вовсе не злился на неё, он, кажется, тосковал, но из-за чего? У Инеж было одно предположение. — Ты огорчён тем, что я всё узнала? — она присела и охнула. — Я… подожди, я забыла поблагодарить тебя за то, что ты спас меня. И… — она взглянула в его глаза. — Каз, прости меня, я поступила неправильно. Но ты бы ведь не сказал мне сам, да? «Разве я должен был?» — Ты попросил меня ничего не скрывать, я думала, что ты ответишь мне тем же. «Это было важно для тебя?» — Это и сейчас важно. Он вздохнул, из его ноздрей вырвался пар. Прошло много томительных минут, прежде чем он спросил изменившимся, глухим голосом: «Ты бы осталась на тех же условиях, если бы я пообещал быть всегда честным с тобой?» — Ты сможешь простить меня? Мог ли он усмехнуться или это ей только показалось? «Я бы не стал спасать тебя, если бы не простил. Скоро я не смогу говорить с тобой так — на это уходит много сил, так что ответь на мой вопрос». Инеж хотела заявить, что он забыл про «пожалуйста», но, возможно, проклятье, тяготевшее над Казом и заставлявшее его обращаться в дракона, лишило его представления о вежливости. К тому же он действительно спас мне жизнь, пусть тело и болело от такой помощи. — Я останусь, но не обманывай меня. Он кивнул. Золотистые лучи прошлись по чёрной чешуе — Инеж невольно залюбовалась. Его глаза светились радостью, которая передалась и Инеж. Почему для него это было так важно? Неужели исключительно из-за её таланта уборщицы? Инеж спросила о другом: — Когда ты не сможешь говорить со мной, ты продолжишь понимать меня? Он ещё раз кивнул. Как всё это странно и интересно. — Я могу дотронуться до тебя? Каз пододвинул голову поближе к ней, и Инеж смогла коснуться чешуи на его переносице, она аккуратно обвела её пальцами, и Каз зажмурился, как довольный кот. Инеж улыбнулась, а потом Каз сам ткнулся горячими ноздрями ей в руку, и она с удовольствием гладила его, пока сон не сморил её.

***

Он очнулся, как всегда, перед самым заходом солнца, увидел, что Инеж спит, и аккуратно отодвинулся от неё. Каз вспомнил, как она аккуратно изучала его лицо своими нежными пальчиками, и подумал, что это непременно нужно повторить. Хорошо, что в бабкином проклятье был изъян. Каз представил, как Инеж могла бы касаться его человеческого лица, и не только лица. Она сняла бы с него рубашку и провела пальцами по груди, очерчивая каждый шрам. «Размечтался. Она ласкала тебя как дракона, потому что для неё ты был просто зверушкой. Мужчины, кажется, внушают ей отвращение, и, судя по её недавней реакции, ты не исключение». Каз скрипнул зубами. «Ладно, — подумал он, стараясь не слушать тот голос в своей голове, который всегда портил всё веселье, отрезвлял его и в большинстве случаев принадлежал покойному деду. — Но если ей так нравятся зверушки, — а ей ведь точно понравилось — может, в следующий раз она бы опустила руку немного ниже, хотя бы на шею или…». Он додумал эту мысль, уже превратившись, рыкнул, потом взял Инеж на руки и понёс её в кухню. Она, наверняка, проголодалась. «Интересно, остались ли у неё ещё корки, и почему она питается только ими? Обычно люди всё-таки выбирают что-то более сытное и вкусное. Или Инеж из-за них такая… такая Инеж?». Мать часто твердила, что всё дело — в корме. Казу нравилось нести Инеж на руках, потому что он мог беспрепятственно вдыхать её запах, чувствовать безмятежность — ей снились хорошие сны, — слышать, как бьётся её сердце. Их разделяла одежда, эти перчатки, сейчас казавшиеся ему оковами, но Каз помнил, как нежна её кожа, и упивался каждой секундой. Даже боль в ноге, всегда обострявшаяся в человеческом обличье, не могла отравить это удовольствие. Теперь, когда Инеж знала его тайну, она стала ещё притягательнее. Каз и хотел бы обмануть себя на этот счёт, но не мог. Может, он и без того обманывал себя слишком долго. Она открыла глаза, когда он зашёл на кухню. Каз предупредил: — Сейчас посажу тебя на стул. — Каз, я… — начала она и замолчала, позволив опустить себя на стул. Он бы с удовольствием продержал её на руках до следующего превращения, но вряд ли бы Инеж одобрила эту затею. Родовая жадность протяжно завыла в нём, когда ему пришлось отойти. Каз вздохнул. Она оставалась с ним, зная правду, разве могла Инеж дать ему больше? Человек бы был доволен, но люди всегда хотят слишком малого. Каз вытащил кружку, налил в неё воды из чана и поставил перед Инеж. Потом он заглянул в мешок с корками — они заканчивались, а поставщик продолжал странно поглядывать на Каза, принимая очередной заказ — и насыпал горку на одну из чистых тарелок. Инеж помыла на кухне только «необходимые зоны», как она это назвала. Каз протянул Инеж тарелку и тут же ощутил её негодование, разочарование, обиду? Смесь эмоций, подкреплённых чем-то ещё… Каз не мог распознать это, но оно было тёплым. — Каз, скажи, ты издеваешься или действительно забыл? — спросила она, глубоко вдохнув и постепенно успокаиваясь. Даже эта претензия звучала довольно деликатно. Каз улыбнулся про себя, но спросил очень серьёзно: — В чём проблема? — Ты действительно думаешь, что я ем только хлебные корки? — Ты так сказала. Инеж приподняла бровь: — И ты мне поверил? В смысле не знаю, чем ты питаешься сейчас, но до проклятья… Он резко перебил её: — Откуда ты знаешь про проклятья? Инеж не могла знать. Каз сверлил её взглядом, прикидывая, насколько вероятно то, что она из тех безумцев, охотящихся на драконов, ради их сокровищ или по религиозным мотивам. Такая картинка не укладывалась в его голове. Или я просто не хочу верить в её вину. Инеж продолжала довольно спокойно: — В смысле откуда? Ты же на моих глазах превратился из человека в дракона, вот теперь — обратно. Вот, значит, как. Каз мотнул головой. Он-то думал, что они всё решили, но Инеж поняла всё иначе, вообразила, будто он прекрасный принц, заколдованный каким-нибудь безумным гришем. Конечно, только поэтому она и осталась: наверное, хочет спасти его, освободить от чар. Теперь Каз действительно злился, но не на Инеж, а на себя. Идиот. Как он мог решить, что она действительно примет его? Каз молчал, не зная, как начать и что вообще говорить. Он обещал не врать ей и сейчас отчаянно жалел об этом. Но драконы держат своё слово. Я должен сдержать слово, данное Инеж. Он не учёл, что она была очень догадлива. — Я всё не так поняла? — её голос дрожал совсем немного. — Это не проклятье, верно? — она набрала в лёгкие воздух, Каз не мог сориентироваться в клубке её эмоций. — Ты таким родился? — Да, — он спросил, хотя знал, что не стоило, что это было жалко и недостойно его имени и его предков. — Ты теперь уйдёшь? Каз мог бы рассказать, что успел привыкнуть к Инеж за столь незначительный даже по человеческим меркам срок, что её эмоции перестали быть просто пищей, что ему хотелось говорить с ней и узнавать её, что он жалел о своей грубости и собирался купить ей пару новых платьев, что те секунды в пещере, когда она гладила его, были лучшими в его жизни, пусть и короткой для дракона. Вместо этого он просто молчал и смотрел в стену — на ней висела паутина, видно, не вошедшая в «необходимую зону». Он вздрогнул от неожиданности, когда Инеж протянула руку через стол и коснулась его пальцев: — Почему я должна уйти? Ты ведь не хочешь этого, и я не хочу: у меня есть планы на твоё золото. В смысле то, что я заработаю. Её слова были так хороши, пока она не упомянула золото. Впервые мысль о нём не принесла Казу радости, но он не мог винить Инеж за желание подзаработать. Вероятно, он чем-то выдал себя, потому что Инеж провела пальцем по его перчатке так же, как до того водила по его чешуе. — Слушай, Каз, я не буду врать и говорить, что не удивлена или что мне не страшно, — «Но я не чувствую твоего страха», — подумал Каз, а Инеж продолжала. — Я никогда до этого не встречала драконов, и я действительно подумала, что дело в злых чарах, но мне нравилась моя жизнь в эти недели, по правде говоря, они были лучшими с тех пор… мне давно не было так хорошо, знаешь? И мне нравились наши разговоры, понимаешь? — Да. Всё в порядке. И это было правдой, потому что Инеж дала ему больше, чем он рассчитывал. Только упоминание о её прошлой жизни заставило Каза ощутить кратковременный приступ злобы — определённо стоило сжечь бордель, где ей пришлось работать. Надо обязательно узнать название. Она отодвинула свою руку от него и выпила воды, а потом снова посмотрела на стоявшую на столе тарелку с корками. — Возвращаясь к еде. Я ем не только корки. Честно говоря, до встречи с тобой я вообще их почти не ела. — Зачем тогда ты убедила меня в этом? Инеж вздохнула — теперь ей было неуютно. — Я подумала, что стану пленницей дракона, то есть… твоей, получается. Я считала, что умру на следующий день, как я могла просить о большем? И почему он тогда поверил ей? — А потом почему молчала? Да ещё так долго. Она пожала плечами, потом наклонила голову и всё-таки взяла корку с подноса, хотя теперь Казу было неприятно смотреть, как она их ест. Он казался себе мучителем похуже деда. «Отец всегда говорил, что я на него похож». — Ты, правда, не догадывался? Ну, что я не ем такое? Драконы что все едят одно и то же? Каз кивнул: — В принципе да. Мама вот любила человечину. Лицо Инеж не изменилось, но с эмоциями она всё-таки не справилась. Надо было выбрать пример получше. — А ты? — тихо уточнила она. Кажется, в детстве была парочка эпизодов с маминой подачи. Каз не хотел говорить на эту тему и выбрал наиболее приятный для Инеж ответ — по крайней мере, так ему казалось. — Очень давно не ел. — О, это успокаивает, — пробормотала она. — Ладно, короче, я была бы благодарна, если бы ты достал мне что-то другое, если это трудно, то, конечно, не надо. — Я принесу тебе еды, — пообещал Каз, радуясь предстоящему простому, но полезному для Инеж делу. — И ещё мази. Я не хотел тебя ранить. Она улыбнулась так искренне и светло: — Я знаю, Каз. Никто не произносил его имя так, и он позволил себе ответную улыбку.

***

Они проговорили до рассвета. Инеж порядком смутило сообщение о том, что Каз, как и другие драконы, питается человеческими эмоциями и чувствами — то есть её эмоциями и чувствами. Она даже не знала, как отнестись к этому, просто смотрела на него, вероятно, тупо хлопая глазами. Для начала она не могла поверить, что такое огромное создание, как дракон может довольствоваться столь скромной пищей. В ответ на это Каз усмехнулся: — Тебе только кажется, что эмоции и чувства непитательны. На самом деле, это совсем не так — некоторые из них более сытные, некоторые — менее. Чем искренней человек, тем обильнее трапеза, чем позитивнее его эмоции, тем безопасней и полезнее для меня, — потом он взглянул на Инеж и сразу же перестал улыбаться. — Тебе противно, да? Но тебе это не вредит, честно. И… — он запнулся. — Откровенно говоря, я мало могу контролировать процесс. Так странно было видеть его сомневающимся, почти смущённым. — Я ведь только из-за этого получила работу? Он помолчал, прежде чем признаться в очевидном: — Да, но замок действительно нужно отмыть, — потом Каз повторил вопрос, который, видимо, очень волновал его. — Думаешь, это мерзко? Инеж смотрела на лоб Каза, на котором обозначилась морщинка. Он рассказал ей обо всём, пусть и с опозданием, а мог бы и промолчать, оставить её в неведении. К тому же она и правда не ощутила каких-то последствий за прошедшие недели. Было ли ей мерзко? Нет, всё-таки нет. Инеж сказала Казу правду: — Нет. Я привыкну. Просто странно всё это, понимаешь? «И мог бы сразу во всём признаться», — хотела добавить она, но не стала. Знала, что не мог. — Ну, не более странно, чем составить себе меню из хлебных корок, — тем временем заявил он и снова стал собой — язвительным и жёстким, но добрым к ней. Инеж улыбнулась, думая о том, что он решил пронести её на руках через весь замок, а не будить. Очевидно, если она хочет остаться, действительно придётся ко многому привыкнуть, но есть во всём происходящем и свои плюсы. — А… в таком случае зачем вы иногда едите мясо? — спросила Инеж, вспомнив недавнее сообщение Каза о пищевых пристрастиях его матери. — Ради вкуса, но эмоции и чувства намного лучше. Во всех отношениях лучше. Каз объяснил ей, что негативные эмоции по-разному влияли на драконов, в некоторых случаях они могли быть смертельны. — Многое зависит от самого дракона, — добавил он тихо. Видно, тут было скрыто что-то личное. Инеж не стала спрашивать сегодня. Потом он объяснил ей, что жертвы из купеческих семей приносили ему отличный заряд эмоций (и, конечно, золото), в основном же он добывал пропитание в селах и городах Взятый однажды ради корма слуга так разозлил Каза, что он выгнал его на третий день. Инеж кивнула и решила не уточнять, что в таком случае произошло с Гамсуном (она была уверена, что ничего хорошего) и почему, обжёгшись с тем слугой, Каз решил сделать исключение для неё. Зато прежде чем отправиться спать, она узнала, сколько Казу лет — этот вопрос волновал её. — Сто двадцать, если я не сбился со счёта, — сказал Каз. — Для дракона это очень мало. Вот тебе сколько? — Почти семнадцать. — Можешь считать меня своим ровесником. Инеж показалось, что Каз слукавил ради её спокойствия, но потом она отмела эту мысль. Каз обещал не врать ей, и она верила ему. Мужчины из её прошлой жизни обманывали, предавали и всегда были злы к ней. Каз был драконом, и она, посомневавшись, решила на него положиться.

***

Дни шли, и Каз всё больше привыкал к новой жизни, в которой у него была Инеж. Он приносил ей разную еду — вскоре Каз узнал, что особенно Инеж любила мясо птицы, шоколад и апельсины, — рассказывал о своей жизни, выспрашивал о том, кем она была до борделя. Иногда он видел во сне её на канате — прекрасную и завораживающую. Если бы Каз, как его дед когда-то, мог менять облик с человеческого на драконий по своему желанию, он бы в таких снах не переживал за Инеж — с крыльями он сумел бы подхватить её за секунду, если бы она оступилась. В человеческом теле его возможности были ограничены, зато он мог говорить с Инеж и иногда сжимать её руку сквозь перчатку. Каз убеждал Инеж не слишком торопиться с помывкой комнат. — Будешь бежать, сделаешь всё отвратительно, оставишь кучу грязи. Кто это будет перемывать за тебя, я? — ворчал он, подчёркивая, что платит ей за хорошо сделанную работу. В одну из ночей — прошло почти два месяца с тех пор, как Инеж узнала его тайну — она выслушала его ворчание, а потом сказала: — Знаешь, давно хочу спросить… — Тогда почему не спрашиваешь? — Не хотела лезть не в своё дело. Забавная женщина. Сегодня они сидели в маленькой гостиной, которую Инеж недавно отмыла. Она всё-таки работала слишком быстро. В камине горел огонь — Каз зажёг его, хорошенько дохнув, что произвело на Инеж сильное впечатление, хотя она и не призналась в этом. Как и Каз — в том, что вообще-то вытворять такие фокусы в человеческом теле он мог исключительно благодаря тому теплу, которое источала Инеж и в котором он с удовольствием купался много дней подряд. Инеж, кажется, смирилась с тем, что он ел, но всё ещё не понимала, как питательны её эмоции. — Спрашивай. Инеж повертелась в кресле, подыскивая удобную позу, в конце концов, она села так, что одна её нога оголилась выше колена. Каз прошёлся по ней взглядом и ещё раз проклял свою бабку — в последнее время он делал это слишком часто, но в принципе она вполне заслужила такое отношение, если не брать во внимание некоторые детали. «Небольшие такие». — Почему ты всё время в перчатках? У тебя ведь самые обычные руки, я видела. — Слова «самые обычные» определённо мне не подходят. Она показательно возвела глаза к небу. — Больше никогда не буду работать на драконов. При мысли, что Инеж может трудиться у какого-нибудь другого дракона и дарить ему свои эмоции и истории, и этот запах, и искренний смех, и возможность ласкать взглядом кожу шоколадного оттенка, Казу стало не по себе. В подобные моменты мысль запереть её в сокровищнице казалась не такой уж дикой. — Я в перчатках из-за проклятья, — наконец сказал Каз, пока не зная, как далеко готов зайти в своих признаниях. — Проклятья? Видно, она вспомнила тот момент, когда узнала правду, и охнула: — Так вот что ты имел в виду тогда? Когда спросил, откуда я знаю про проклятье? — На самом деле, их больше. Два действующих и одно вроде недействующее. В последнее время он всё чаще думал о последнем проклятии и том, могло ли оно подействовать через поколение. Его бабка была сильным гришем. Инеж смотрела на него очень внимательно: — Расскажешь? Или не хочешь? Каз не знал, хочет ли он. Может ли. Он встал и прошёлся по комнате, вычертил несколько кругов. Инеж вдруг рассмеялась: — Знаешь, твоя любовь к нарезанию кругов была одной из моих улик. — Вот как. Он подошёл к её креслу со спины и позволил себе посмотреть на густые чёрные волосы Инеж. Сейчас их скреплял золотой гребень с сапфирами, который Каз достал из сокровищницы. Сначала, когда Инеж упомянула, что волосы мешают работать, а ленту она потеряла, Каз принёс ей безделушку с поддельными камнями, но Инеж не могла носить такое. Он положил драгоценную вещицу рядом с первым подарком — немного стыдясь, что вообще пытался всучить ей такую безвкусицу — и испытал неизведанное ранее удовольствие, когда при следующей встрече увидел в её волосах настоящие камни. Инеж знала, что нужно выбирать. «Их что было два в наборе, а ты сначала пожадничал?», — пошутила она, сама не зная, что в сущности была права. — Если я расскажу тебе эту историю, ты поделишься своей. Она поняла, какую историю он имеет в виду. — Если я скажу, что мне стыдно? — наконец тихо спросила она. Казу хотелось обвиться вокруг неё кольцами и не отпускать. — Я отвечу, что ты слишком умна, чтобы стыдиться того, в чём не виновата. — Я хотела покончить с собой, ещё до того как попала в бордель и не смогла. Разве можно считать меня невиновной? Он замолчал, было трудно принять это решение, но Каз всё-таки смог совладать со своей жадностью, с яростью, разжигающей его любопытство. Из надёжных источников он уже знал, где держали Инеж, но пока не хотел оставлять её надолго — уже пара отлучек на несколько дней далась ему нелегко, — поэтому Танте Хелен ещё была жива. Эта глупая, грязная женщина не знала, что дышит только по милости Инеж. — Я отменяю обмен. Можешь сохранить свою историю при себе, а я расскажу. Комнату наполнили удивление, благодарность и нежность. Каз надеялся, что не ошибается насчёт последнего. Инеж подняла ладонь и поймала его руку: — Я попробую, Каз. Может, не всё сразу. Если деда мучила хотя бы половина тех чувств, что преследовали Каза, когда Инеж оказывалась рядом и говорила такие вещи, то, наверное, его не стоило винить в содеянном слишком сильно. «Хотя именно из-за него я не могу ничего проверить, только строю теории, надеюсь и вспоминаю, как несколько месяцев назад она гладила меня по чешуе». И сжимая руку Инеж, поглаживая её, Каз начал говорить: — Я знаю, что ты уже мыла кабинет моего деда и, как понимаю, это именно из-за висящего там портрета, ты спросила, не своровал ли я у кого-нибудь замок. То есть ты имела в виду — не убил ли я кого-нибудь ради жилья? Инеж фыркнула: — Вот только не изображай святую невинность. — Почему ты, кстати, не спросила снова? — Честно говоря, я забыла. Слишком много всего произошло, чтобы думать о таинственном потрете и чьих-то письмах. Но, ты говоришь, кабинет принадлежал твоему деду? Каз с сожалением отпустил её руку, подумав, что ей, наверное, не очень удобно так сидеть, вернулся в своё кресло. — Да, деду. Он был могущественным драконом и отличался крутым характером. Инеж посмотрела на него вопросительно, и Каз решил не затушёвывать правду: — Дед любил пугать людей, сжигать деревни, требовать дань, уничтожать гришей, грабить, наводить ужас. В другом обличье он был в два раза больше и сильнее меня. Рот Инеж открылся от удивления. Потом она опомнилась и спросила: — А ты сжигал деревни? — Пару раз, одну как раз вместе с дедом. Ей было трудно принять это, но наконец она взглядом попросила его продолжить свою историю. — Однажды, лет четыреста тому назад, дед влюбился в дочку одного купца из Гаянополя. Её звали Айлин, и она была гришем. Дед увидел это, когда как-то ездил в город по делам… — Постой, — прервала его Инеж. — Она что, ночью шла с какого-то обряда? — Ночью? — переспросил Каз и вдруг понял, что не упомянул о главном. — О, эта зависимость от времени суток — ещё одно проклятье. Мой дед и его предки могли выбирать обличие на своё усмотрение в любой момент. Каз уловил сожаление, исходящее от Инеж, и теперь пытался понять, чем именно оно было вызвано. Вариант, пришедший ему на ум, был слишком приятным, чтобы оказаться правдой. — И вот дед увидел Айлин, может, даже в доме её отца. Он говорил потом, что она была безумно прекрасна. Инеж кивнула, видно, вспомнив о портрете. Самому Казу бабка никогда не казалась особо красивой — слишком большегрудая и надменная. К тому же он испытывал неприязнь к блондинкам, но, возможно, в этом как раз и была виновата Айлин. — Говорил, что от неё очень вкусно пахло, что потом в своей жизни ни до, ни после встречи с Айлин, ему не попадался человек или другое создание с таким запахом. Инеж взглянула на Каза с удивлением. Ему показалось, что она хотела спросить о чём-то, но потом передумала. Инеж сменила позу в кресле и теперь сидела, сложив ногу на ногу. — Что он сделал? — спросила Инеж, возвращая Каза к реальности, мысль о незабываемом запахе и возможность ощущать его отвлекали. — Дед? Сначала он посватался, как положено, но у Айлин уже был жених. К тому же люди хоть и не знали о сущности деда, считали его странным. Короче, он ничего не добился, похитил её и взял силой. Каз уже ощущал это однажды: Инеж накрыло отвращением. Каз скрипнул зубами — надо было выбирать слова. — Давай закончим на этом. Она покачала головой: — Нет, просто… просто если он её любил, то как мог… он ведь изнасиловал её, да? — Инеж смотрела в пол, если бы Каз был человеком, он бы ни за что не услышал. — Я думала, драконы выше этого. «С чего ты это взяла?», — хотел спросить Каз, но не стал. В конце концов, её слова были почти признанием. Инеж доверяла ему. Казу хотелось отлить этот момент в золото и запереть в своей сокровищнице. Когда Инеж справилась с собой, Каз продолжил: — Прежде чем всё свершилось, он женился на ней, призвав в свидетели духов леса. Церемония прошла у арки в Гаянополе. — Врат дракона? — Да. Дед стал последним драконом из нашего рода, который заключил брак на этой земле. Отец отказался вести мать туда. Инеж посмотрела на него с подозрением, и Каз чуть было не принялся убеждать её, что отец не принуждал мать к браку, но решил, что всему своё время. — А как Айлин это допустила? Каз сглотнул: — Есть тёмные практики, к которым могут прибегать только драконы и то, хорошенько наевшись. Они позволяют ненадолго подчинить сознание человека, даже гриша. Каз ждал, что среди эмоций Инеж промелькнёт испуг, но его не было. Она действительно настолько мне доверяет. Он смотрел на неё во все глаза, думая, что, может быть, стоило проявить к Гамсуну немного снисхождения: план этого идиота определённо принёс Казу пользу. По крайней мере, он предпочёл охарактеризовать происходящее именно так. — Айлин возненавидела деда, он иногда ещё окутывал её сознание, питаясь её же чувствами, благодаря этому появился портрет, и она родила моего отца, — Каз уточнил на всякий случай. — Если дракон выбирает себе человеческую самку, то их дети рождаются в человеческом обличье, так что Айлин было не особо больно. Инеж скептически подняла бровь, но ничего не сказала. — Но дед знал, что чувства Айлин могут отравить его, а сеансы магии источить его силы, — Каз смотрел на пляшущий в камине огонь, вспоминая деда, который до конца дней, превращаясь в человека, надевал камзол и раскуривал трубку. Дед говорил о бабке не очень часто, но в его голосе всегда появлялись особые нотки. Он называл её особенной, он мог часами смотреть на тот самый портрет. Он обожал её и ненавидел, он сыпал проклятьями, а потом, обратившись, улетал, и Каз, будучи детёнышем, знал, что завтра отец и мать будут обсуждать очередное «преступление Гарта», «безумие Гарта», его «помешанность» и «сумасбродство». В те времена Каз всегда принимал сторону деда. Тот любил проводить с ним время, много шутил, не запрещал поджаривать людей, животных и любые строения ради эксперимента, с удовольствием летал наперегонки (мать и отец считали подобное глупостью), объяснял, какие пытки лучше применять к пленным, учил Каза руководствоваться инстинктами даже в человеческом облике, советовал действительно интересные книги — а не те, что давали родители — и иногда вдавался в пространные рассуждения о том, что именно драконы должны править этим миром. Дед был остроумен и заставлял Каза верить в невозможное. Когда Каз немного подрос, то понял, почему негодовали отец и мать — её, правда, уже не было в живых, — почему они никогда не жалели деда, но не мог полностью согласиться с ними. Он пару раз поссорился с Гартом, но быстро помирился, и до его последних дней дед и внук были неразлучны. Дед оставался верен себе и — как ни странно — бабке. Каз хорошо знал, что в его жизни не было других женщин (и не только из-за порчи Айлин), пусть он и завёл мрачный обычай отбирать раз в год девушку — купеческую дочь — из Гаянополя и убивать её. Конечно, он брал каждую из них, но к любви это отношения не имело. Для Каза оставалось загадкой, как дед пересиливал проклятье — скорее всего, опять обращался к тёмной магии. Каза он ей так и не научил, хоть тот и просил не раз. «Они пахнут страхом и глупостью», — говорил дед, выбрасывая труп очередной «невесты» в лес — на съедение волкам и другим зверям, которых Гарт очень любил. Перед смертью он взял с Каза обещание продолжить «гаянопольское дело», и тот уже десять лет выполнял волю деда. В первый раз он попытался взять вверх над чарами, но не смог, и девица рассмеялась — она заплатила за это жизнью. Потом Каз придумал свою схему. Он не знал, одобрил ли такое дед, но сейчас, глядя на Инеж, радовался, что на его счету не было полноценных изнасилований. Как будто остального мало. — Ты сильно любил деда? — вдруг спросила Инеж вместо того, чтобы попросить продолжить рассказ, который он прервал, углубившись в воспоминания, в себя. Каз кивнул и поинтересовался, добавив яду в голос: — Думаешь, не стоило? Инеж ласково улыбнулась: — Разве любящим задают такие вопросы? — потом её лицо помрачнело. — Твой дед убил Айлин? Каз закашлялся от такого предположения: — Драконы не убивают своих жён. Мы и женимся-то всего один раз. И любим тоже — один раз. Потом он продолжил: — Однажды Айлин попыталась убить моего отца в колыбели, она ненавидела его и называла адским порождением. Ей было противно, что он мог обратиться в дракона, задумавшись. Она отказывалась кормить его и всё время проводила в своей башне, — Каз внимательно следил за реакцией Инеж. — В ту ночь, когда она чуть не расправилась с отцом, дед сильно накричал на неё. Он никогда не говорил, что конкретно сказал, но, судя по всему, что-то насчёт того, что это обязанность самки — выкормить детёныша. Тогда она схватила кинжал, которым и собиралась совершить сыноубийство, произнесла три проклятья и проткнула своё сердце. — Вот как… Первым проклятьем Айлин лишила драконов возможности менять обличье по своему желанию, навеки привязав их ко дню и ночи, вторым — способности касаться других в человеческом виде. Может, она замахивалась и на драконий облик, но не смогла наложить чары. Ни отец, ни дед не знали точно. От первого проклятья не было спасения — они перепробовали всё. Второе — дед обходил раз в год, отец же смог пересилить его только благодаря матери Каза — Делии. При этом тут видно требовалась особая сосредоточенность, которой Каз, будучи детёнышем, не мог достичь. В результате прикосновения матери, когда он был человеческим младенцем, причиняли Казу боль, из-за них его охватывало тяжелейшее отчаяние, сковывал холод. Взрослые быстро поняли это, но Каз запомнил ощущения и через много лет испытал их вновь — в ночь с той не в меру смешливой девицей. Мать Каза была доказательством того, что третье проклятье Айлин не сработало. Или не подействовало на её сына. Каз не мог знать точно. «Никто никогда не сможет полюбить ни одного дракона вашего рода», — так, по словам деда, оно звучало. Самого Гарольда эти чары совсем не волновали, а вот его сына — Эльруса — приводили в отчаяние. Отец сам признавался Казу в том, как горько ему было, пока он, летая, не встретил Делию — чистокровную драконицу, последнюю из своего рода. Она полюбила Эльруса, прожила с ним две сотни лет, но никак не могла зачать дитя. Когда чудо всё-таки произошло, Делия даже надеялась, что это знак прощения, что Каза не коснутся родовые проклятья («В нём ведь половина от меня», — говорила она). Мать желала ему добра и не желала покидать его и отца так рано, но когда Казу было всего двадцать лет, Делия напиталась чьей-то злобой и не смогла справиться с ней. Она быстро угасла, а вскоре не стало и отца: он обратился в камень от тоски. «Вот идиот», — выругался тогда дед и озлобился ещё больше. Всё это, кроме ночи с девицей и некоторых подробностей своего воспитания, Каз рассказал Инеж. Потом он посмотрел за окно: утро приближалось. — Мне надо идти. — Я провожу тебя, — сказала Инеж. Каз хотел попросить её остаться и снова заснуть с ним, как в ту единственную их общую ночь, но не решился. Инеж ушла задумчивая и печальная. Сердце её болело. Каз хорошо это чувствовал.

***

Последние три недели Инеж плохо спала — да она вроде бы вставала с постели вполне бодрой, но сны её были мучительными и изматывающими. Ей виделась больная, умирающая мать, которая кричала, что Инеж забыла о ней ради чудовища. Но Инеж не считала Каза чудовищем, и, работая у него, она собирала деньги на поездку — Инеж повторяла это по утрам, но ничего не помогало. Иногда ей виделась Танте Хелен. Она морщилась: «Мечтаешь лечь под него, верно? А от нормальных мужиков нос воротила». Во сне Инеж сгорала от стыда и потом малодушно радовалась, что встречалась с Казом, уже когда ощущения от этого видения сходили лавиной, исчезали, растворялись. Хуже всего стало в последние три дня, когда в её снах Каз то, будучи собой, то своим дедом убивал на глазах Инеж людей, или насиловал красивую женщину с портрета. Во сне Инеж не помнила её имени, а только задыхалась от жалости. От ночных видений Инеж знобило. Она никак не могла понять, чем они вызваны. Мама учила её, что сны отражают тревоги дня, но Инеж могла поклясться, что не боялась Каза и уж тем более — памяти о его деде, хотя история и произвела на неё очень тяжёлое впечатление, и она не сгорала от каких-то тайных желаний, ей просто нравилось быть рядом с Казом, что же касается матери, то хоть Инеж и переживала, но много молилась предкам и усердно работала в надежде поскорее накопить нужную сумму. Сны пугали её. По утрам, начищая очередную стену или снимая пыль и пауков с потолка, она возвращалась мыслями к той ночи, когда Каз грел её в пещере. Тогда она спала глубоко, крепко, а видения, пришедшие к ней, были лёгкими. Обдумав всё это множество раз, Инеж решила рискнуть. Вгрызаясь в яблоко за ужином, она спросила Каза — уже некоторое время он приходил к ней без перчаток, и Инеж это почему-то очень радовало, хотя они и не прикасались друг к другу, — сидевшего напротив: — Слушай, Каз, я тебя сильно побеспокою, если попрошу поспать со мной? На его лице застыл немой вопрос. Инеж охватило смущение. Этот дракон вечно действовал на неё как-то не так. — Просто та ночь в пещере… я тогда так выспалась рядом с тобой, пусть и на камнях. Знаешь, — она отложила яблоко в сторону. — В последнее время мне снятся очень тяжёлые сны. Я хочу попробовать… — Я не против, — сказал Каз. — Сколько тебя мучают кошмары? — Эти — три недели. — Вот как. Инеж потихоньку училась понимать его без слов. Сейчас он явно хотел сказать: и чем они хуже прежних? И она ответила на этот незаданный вопрос: — Раньше были просто тревожные образы, порой воспоминания. Я к ним почти привыкла. Но теперь, — она помедлила. — Мне снится моя мать. Она серьёзно больна. Гамсун нашёл её и обещал выслать ей деньги на лекарства, если я буду молчать про подмену. Он ведь очень боялся разоблачения. Каз выплюнул: — Вот же урод. Потом он спросил: — Ты уверена, что твоя мать больна? — Ей было плохо перед моим похищением, — эту историю Инеж рассказала Казу почти сразу после его своеобразной исповеди, хотя она далась Инеж нелегко. — И он показывал мне её в артефакте гришей: волшебном зеркале. — Кхм, интересно, — потом он поднялся. — Постой, я сейчас принесу своё — не зеркало, правда, а чашу. Инеж кивнула. Наверняка, Каз поковылял — он сказал, что получил травму в схватке с одним зарвавшимся драконом, Инеж не удержалась и прыснула, он последовал её примеру — в сокровищницу. Любовь Каза к драгоценностям была нездоровой и очень сильной. Порой она даже казалась Инеж милой, но она старалась не думать об этом при нём, чтобы он ничего не уловил и не съел. Он вернулся только через полчаса, объяснил: — Не мог найти сразу. — Странно, что ты вообще что-то отыскал. Каз взглянул на неё с подозрением: — Ты была в сокровищнице? Инеж так и подмывало поинтересоваться, убьёт ли он её в таком случае, но она решила не провоцировать его. Как бы она ни доверяла Казу, он всё-таки очень любил свою казну, Инеж не имела права испытывать его. К тому же Каз собирался ей помочь. И Инеж ответила: — Нет. Просто предположила. Если ты не наводил порядок в других комнатах, с чего бы тебе убираться в сокровищнице. — Я следил за чистотой на нужной мне территории. Они не в первый раз вели этот спор, и Инеж просто махнула рукой. — Нужна твоя кровь, — сказал Каз, ставя на стол массивную золотую чашу. Он дал Инеж в руки принесённый с собой клинок, который она сначала не заметила. Каз хотел что-то сказать, но замолчал, когда Инеж решительно провела по своей ладони прямо над чашей. — Могла бы просто уколоть палец, — произнёс Каз, глядя в сторону и протягивая ей платок. — Надо было сразу уточнить, — заметила Инеж, обвязывая ладонь платком. — Задавай вопрос. Инеж попросила показать ей мать, чаша тут же наполнилась светом, а потом Инеж увидела два образа — отец и мать, — шедших по пляжу. Через несколько минут к ним присоединились братья и сёстры Инеж и несколько незнакомых совсем маленьких ребятишек. Возможно, племянники Инеж. Изображение стало чётче: мать Инеж выглядела здоровой и счастливой. Инеж улыбнулась, на глаза её навернулись слёзы, и она поспешно оттёрла их рукой. Силуэты растаяли, в кухне остались только она, Каз и чаша. — Ты работаешь у меня, чтобы собрать деньги на поездку? — наконец спросил он. Инеж кивнула. — Мне ещё нужно понять, где они. Каз сглотнул, он всё ещё смотрел в угол, мимо Инеж: — Если бы я нашёл их, ты бы сразу отправилась к ним? — Я думала, что должна отмыть весь замок. Он попытался улыбнуться, но вышло плохо: — Я что так мало тебе плачу? Заработанных за эти месяцы денег не хватит на поездку? Радость от того, что мама здорова и улыбается так ярко, сменилась грустью. Хотела ли Инеж уехать? Расстаться с Казом и замком навсегда? Она не могла сказать точно, но чувствовала другое, странное, однако очевидное: Казу было больно её отпускать. «Но он действительно хочет это сделать для меня». — Я никогда не бросаю работу на половине, — наконец сказала она. — Но если ты действительно выяснишь, где они, я буду твоей должницей. Тут Каз посмотрел на неё и ухмыльнулся: — Опасно делать драконам такие предложения. Он отнёс чашу и клинок на место, а потом они спустились в его пещеру. Пока Каз ходил от сокровищницы до кухни, Инеж успела разжиться одеялом, Каз косился на него всю дорогу. — Ты замёрзла в прошлый раз? — спросил он тоном «я точно знаю, что это не так». — Нет, — объяснила Инеж, — но мне же нужно подстелить что-то под спину. — Ляжешь на моё крыло. Это предложение её сильно удивило, хотя она думала, что потеряла эту способность: — Но как? Разве это удобно? Тебе не будет больно? — Просто доверься мне. «Да я постоянно только это и делаю», — хотела сказать Инеж, но промолчала. Каз стал раздеваться, не удосужившись предупредить её об этом. Инеж поспешно отвернулась. «Можешь смотреть, раз уж моя чешуя привлекает тебя больше кожи», — раздалось в её голове через некоторое время. Инеж обернулась, и большой чёрный дракон тут же подставил ей свою шею, призывая провести по ней рукой. Инеж не стала сопротивляться. Она медленно водила пальцами по чешуе — тут она была чуть более светлой. Потом Каз лёг так, что его крыло стало матрацем для Инеж. — Ты уверен в этом? «Да». Может быть, из-за того, что его ответ прозвучал так тепло, а, может, потому что он казался ей красивым в любом облике, Инеж поддалась моменту и покрыла лёгкими поцелуями его шею и область чуть ниже, разошлась и лизнула несколько чешуек — они были приятно-тёплыми. Каз шумно выпустил пар из ноздрей, только тут Инеж поняла, что чёрные глаза внимательно следили за ней. — Я… — она не знала, как объяснить свой порыв самой себе, не то, что Казу. «Делай, что хочешь, — произнёс он хрипло, а потом ещё ниже, точно это было возможно. — Как же ты пахнешь, и твоя кровь…» Он запнулся. — Пахну? Кровь? — переспросила Инеж, вспоминая, что он там говорил, когда рассказывал о своём деде. — То есть… я думала об этом, когда ты рассказал, ты втягиваешь воздух рядом со мной из-за запаха? Он тебе нравится? Каз молчал. Инеж не знала почему, возможно, он уже не мог передавать ей свои мысли. От этого ей стало немного грустно. «Тебе не противно думать об этом? Люди… ведь не делают так», — наконец произнёс он. «Люди делали со мной такие вещи, что зверям бы они показались противными, — подумала Инеж. — Но ты ведь не зверь, и не человек — ты дракон, и у тебя всё иначе». — Мне не противно. Только любопытно. После ещё одной продолжительной паузы он сказал: «Драконы чувствуют весь мир, и запахи мы ощущаем особенно остро — мне очень нравится твой запах. И твоя кровь, наверное, вкусная». Колени у Инеж стали ватными, и она обрадовалась, что уже лежит. Потом она медленно сняла платок с руки, взяла маленький камешек и, несмотря на боль, немного разбередила рану. Каз не двигался и, кажется, не дышал. — Хочешь? — спросила она, протягивая ему руку. «Так нельзя, Инеж», — сказал он глухо. Она не смогла сдержать разочарованный вздох. Она сделала сумасшедшую вещь, чтобы порадовать его, а он отворачивался от неё. «Ты хочешь этого?», — прозвучал в её голове удивлённый голос. — Я бы не предлагала, если бы не хотела. Ты же просил довериться тебе, Каз. Видимо, он уже не мог ответить, только мотнул головой. Инеж отвернулась, ей стало неловко. Она принялась натягивать платок, но тут он подался вперёд, из-за чего Инеж стукнулась головой о его тело, которое не так давно целовала. Каз зарычал, будто пытался просить прощения, а потом провёл языком — он был тоньше, чем представляла Инеж, и напоминал змеиный — по её ране. Инеж бросило в жар. Потом он отстранился от неё и издал звук, похожий на довольное урчание. Инеж натянула на руку платок и прижалась спиною к Казу. Прежде чем сомкнуть глаза она коснулась губами его мощного крыла, и ощутила, как он вздрогнул. Повторила это, наслаждаясь его реакцией. Инеж не знала, как назвать то, что произошло между ними, наверное, здравомыслящие люди не придумали такого слова, ведь оно не могло им пригодиться. Она знала только, что случилось нечто особенное, связавшее их с Казом и сделавшее её очень счастливой.

***

Инеж больше не мучили те кошмары, из-за которых она решила спать с ним — в глубине души он был слегка им благодарен, хотя ни за что бы не признался в этом Инеж, — но иногда дурные сны всё-таки приходили. Тогда Каз аккуратно будил её, касаясь лба и щёк Инеж языком — она дала ему молчаливое согласие на подобные манёвры. Однажды, когда кошмар был особенно тяжёлым, он предложил Инеж немного полетать, и она согласилась, при условии, что он не понесёт её в лапах. Каз и не думал предлагать ей такое — она легко взобралась ему на спину, а потом, когда он взмыл особенно высоко, прижалась к нему всем телом. И хотя касания Инеж, её близость для него были не в новинку, насытиться он всё равно не мог и, чувствуя, что и она получает удовольствие от подобного полёта, ещё долго не снижался. Каз хотел Инеж — видеть, слышать, осязать, вдыхать, пробовать на вкус, — а когда она дала ему своей крови, то разрешила быть с собой. Каз объяснил ей это на следующий день после их первой после долгого перерыва совместной ночи. Он знал, что ему не следовало поддаваться искушению, что нужно было объяснить, но, честно говоря, он едва представлял дракона, способного отказаться от такой вкусной крови, предлагаемой настолько притягательной девушкой. Жадность взяла вверх над ним, и он ждал справедливого гнева Инеж. Вместо этого она спросила только: — Разве я не с тобой сейчас? — Кровь привязывает дракона к драконице и наоборот. Она, кажется, смутилась, но потом улыбнулась: — Я не драконица, я человек. Если я захочу, то уйду, даже если перед этим ты выпьешь у меня литр крови, хотя тогда я, наверное, не смогу подняться с кровати, но не суть… Или это какая-то магия? Каз должен был признать, что магического значения ритуал не имел. Всё основывалось на древних драконьих традициях. Постепенно ему пришлось смириться с тем, что Инеж не придала всему этому большого значения. Правда, свою кровь он ей всё равно предложил. — Зачем мне это пить? — спросила она. — Так надо, — и, увидев её скептический взгляд, добавил. — Для меня это важно. И Инеж пригубила из чаши, заметив, что он явно переборщил с порцией. Каз нахмурился, и Инеж сказала: — Дашь мне свою руку? — Что? — Давай попробуем. Он сдался, и вскоре они выяснили, что в человеческом обличье Каз мог касаться Инеж около секунды. Теперь они старались тренироваться. Каза всё подмывало отменить всякую плату и освободить Инеж от работы, но он видел, что хотя она время от времени и бранит его за беспорядок, ей нравится получать деньги за свой труд. Он не хотел лишать её этого удовольствия. Уже почти полгода Каза переполняло желание жить не только для себя. Порой это даже пугало его. Он принёс Инеж пару крупных изумрудов — она говорила, что любит зелёный — и однажды притащил в замок убитого быка, потому что она хотела вкусного мяса. Оба раза Инеж сказала, что «не стоило так утруждать себя». Гораздо лучше было, когда Каз принёс ей известия от родителей. Ему даже удалось передать им письмо от неё — он вручил его одной из маленьких Гафа. Сейчас всё семейство временно находилось в Шухане. Звук голоса Инеж, её смех радовали Каза, наполняли его силой. Поэтому он с таким удовольствием спалил до тла бордель Танте Хелен вместе с хозяйкой и парой охранников. Девочек ему удалось выманить на улице благодаря усилиям подкупленной кеттердамской банды — Инеж бы не понравилось, если бы он случайно убил рабынь. Он знал, что когда-нибудь выследит тех подлецов, которые увезли Инеж от родных. Он так злился на них, пока она рассказывала свою историю или если бредила во сне, что забывал: если бы не они, вряд ли бы Каз и Инеж встретились. Потом он задумывался об этом и чувствовал себя неловко. «Я бы нашёл её», — как-то подумал Каз, и это помогло ему навсегда отмести такие мысли и испытывать к мучителям Инеж только чистую концентрированную ненависть. Казу всегда не хватало времени с Инеж, но улетать или уходить по делам всё равно приходилось. Она ждала его, порой сама спускалась в деревню, гуляла по лесу — хотя последнее ему не особо нравилось, там, наверняка, всё ещё водились хищники, которых дед кормил человечиной, а Каз не знал, как убить всех, не спалив деревья — и, конечно, мыла замок. Иногда она дразнила его: — Что — планируешь привезти сюда жёнушку? Поэтому хочешь, чтобы всё блестело? Каз ворчал, зная, что она чувствует власть над ним, и старался отшучиваться. Он всё время убеждал её чистить комнаты помедленнее, но она не слушалась его, утомляла себя и благодаря этому почти завершила работу. Каз в драконьем облике вылизывал мозоли на её руках и ногах — Инеж сладко смеялась и протяжно вздыхала — и приносил ей настойки. Его маленькая сулийка была чудесной. В этот раз оставив её на неделю ради полёта-поездки в Ос Альту, где его ждали равкианские драконы, Каз то и дело возвращался мыслями к Инеж, разлука длилась вечность — такую они ещё не выдерживали. В Ос Альте он хорошо ел, но настроение его портилось с каждой секундой. Что она делает без него? Ждёт ли? Он пытался скрыть переживания от самого себя и на обратном пути он внезапно подумал, что можно было бы сводить Инеж в сокровищницу. Он надеялся успеть в замок ночью, чтобы встретиться с Инеж, но не смог добраться в срок. В итоге он доскакал на лошади до ворот, открыл их, успел зайти за ограду и сбросить одежду, и тут же обратился. Каз облетел замок по периметру, но почти все шторы были задёрнуты. Это не походило на Инеж — она любила свет, потому что была его частью. Моя Инеж везде открывает окна. Между тем сон накатывал на Каза волнами, и ему пришлось полететь в пещеру и устроиться на каменном полу. Если бы его не задержали в Ос Альте, он бы успел вовремя. Скучала ли по мне Инеж? И когда Каз, открыв глаза увидел её, то сначала обрадовался, но потом замер. Инеж стояла над ним — до этой секунды спящим — и сжимала клинок. Тот самый клинок, которым когда-то убила себя его бабка, который дед хранил из каких-то сентиментальных соображений. Каз рыкнул, не в силах совладать с собой. Что Инеж делала? Она собиралась убить его? Она — испившая его крови и добровольно давшая свою? Каз не мог поверить в это. И хуже всего: клинок деда лежал в сокровищнице. Значит, она была там без его ведома, без его разрешения. Он снова зарычал, не зная, как оформить свою злость, разочарование, неверие во внятные слова. Инеж же резко выпустила клинок из рук и смотрела на него как-то растерянно. Притворялась? «Ты была в сокровищнице?» — Что? Каз… «Ты была там». Он не спрашивал. Он знал точно. Клинок лежал в шкатулке на специальном постаменте, который в сокровищнице соорудил ещё дед. Зачем Инеж взяла его? — Нет. Почему её голос звучал так неуверенно? Каз скрипнул зубами. «Может, за эту неделю она поняла, что живёт с чудовищем? Может, ей что-то наговорили в деревне? Или она нашла какие-нибудь записи деда, которые я до сих пор не могу обнаружить? Не могла же она врать мне с самого начала? И почему я чувствую столько неуверенности, исходящей от неё? Почему она не может сказать, что не делала этого или объяснить… Хотя как объяснишь такое?» Он не передавал эти мысли Инеж, но продолжал сверлить её взглядом. — Каз, я… — начала она и замолкла, спросила тихо, с неприятной обречённостью. — Ты убьёшь меня за то, что я была в сокровищнице, да? То есть всё-таки была. Ярость топила его. Он даже не слышал толком эмоции Инеж, только свои собственные. Даже пусть была, но клинок, занесенный над ним? И после этого она обвиняет его в желании убить её? «Думаешь, я чудовище? И правильно я никогда не говорил, что это не так. Решила избавиться от меня во сне? Зачем ты взяла этот клинок, Инеж?» — Нет, я не брала. Честно. О чём ты говоришь? Но клинок лежал прямо перед ней как доказательство её лжи. Каз ничего не понимал, однако он знал, что ещё секунда, и злость возьмёт вверх над ним. Он выпустил струю огня в стенку, Инеж вздрогнула и отступила на шаг. «Да, бойся, ты должна бояться меня, а не… Как я мог подумать… — как же глупо. — Прочь! Беги прочь!» Он прикрыл глаза, давая ей время уйти, а своему гневу — хотя бы немного схлынуть. Каз не мог поверить в произошедшее. Ему-то казалось, что всё хорошо. Идиот. Идиот. Трижды идиот. Но почему она была такой странной? Непохожей на себя? Только сейчас Каз понял, что запах Инеж казался не таким, как прежде. Что тут произошло без меня? Он не знал, сколько времени потратил на попытки прийти в себя. Наконец, он открыл глаза: Инеж не было, но и клинка — тоже. Всё это выглядело странно. Голова Каза начала раскалываться. Надо понять, убедиться, ещё раз спросить… И куда она ушла, там же холодно. Но этот клинок, занесённый над ним. Что это значило? Новый рёв сотряс стены пещеры. Каз спалил сухой дуб, стоявший совсем близко, и полетел за Инеж.

***

Голосов было много, и Инеж не могла понять, кому они принадлежат. Кажется, только что где-то рядом находился Каз, она разговаривала с ним, он злился на неё за то, что она зашла в сокровищницу, но Инеж оказалась там случайно. И как он вернулся так быстро? Он же говорил, что его не будет неделю? Теперь же Инеж кто-то тряс. — Так, ты скажешь, где дракон, красавица? В деревне говорят, ты должна быть в курсе, говорят, ты живёшь с ним и скоро родишь нового монстра. Её толкнули в снег. — Отвечай, твою безделушку мы забрали. Зрение и слух постепенно возвращались к Инеж. Поморгав, она наконец увидела перед собой трёх мужчин — того, который, видимо, только что тряс её Инеж знала: это был фьерданец, влюблённый в Селину. Инеж не помнила, как его зовут. В руке он держал что-то блестящее — клинок? Кажется, Каз что-то говорил про него. С клинком было связано ещё какое-то воспоминание, но Инеж не могла ухватиться за него. — Ты выведешь нас к замку дракона? Ты вроде говорила что-то про это, а потом закричала как бешеная. — Я? — подобное предположение моментально вернуло Инеж в чувство. — Да никогда. Никогда она не приведёт этих людей к Казу. И ради его души — Инеж верила, что она у него есть, пусть Каз и придерживался другой версии, — и ради их безопасности. — Уверена? Вообще-то я не бью девушек, но не уверен, что кого-то, сожительствовавшего с драконом, можно так назвать. «Откуда он знает о нас с Казом?», — подумала Инеж, кривясь от мерзкого слова «сожительство» и одновременно пытаясь уклониться от удара. У неё ничего не получилось фьерданец попал ей по щеке, и Инеж стиснула зубы. Её не в первый раз бил мужчина. Она вполне могла пережить подобное. Гораздо хуже то, что она не понимала, как оказалась здесь, помнила, что вроде Каз её выгнал, но почему? Лишь из-за того, что она зашла в сокровищницу и взяла какой-то клинок? Да не может такого быть. Он, конечно, жадный, но не мелочный. — Где замок? Что с Селиной? Он сожрал её? Молчишь? Взбешённый фьерданец опять замахнулся, и тут вдруг заорал — его рука горела. Инеж подняла глаза к небу: там парил Каз. Он опустился на поляну, одной из лап отметая в сторону не успевшего отойти сообщника фьерданца. Поляну всё ещё оглашали крики, мерзко пахло горелой плотью. Возможно, Каз тоже отвлёкся из-за него. Инеж заметила, как на него несётся третий, успевший схватить тот самый клинок. Она попыталась броситься ему наперерез, и тут её сильно оттолкнули в сторону. Приложившись о землю, Инеж потеряла сознание.

***

Из-за этого остолопа он отбросил Инеж слишком сильно и далеко. Но чем она думала, когда хотела закрыть меня собой? Он злился, пока летел к ней. Каз слышал, как тот фьерданец спросил: «Молчишь?». Это явно было связано с ним. И алый след на щеке Инеж. Он ещё убьёт гада, посмевшего поднять на неё руку. Он заставит его сожрать уцелевшую руку прямо на живую. Но что случилось с ней? Нельзя было так отпускать её. Как он мог поддаться порыву? Каз заревел, предупреждая лес, что готов убить любого, кто приблизится к нему. К ней. Она лежала на снегу. И у её головы образовалась лужа крови. Нужно было что-то делать. Каз не знал, как ему с этим справиться — если он понесёт её в лапах, то причинит боль. Это всё моя вина. Каз звал её мысленно, но Инеж не откликалась. Он пытался вспомнить что-то, способное помочь ему. Должна быть какая-то магия, лазейка, хоть что-то. Просто очнись и вскарабкайся мне на спину. Секунды неслись, перетекали в минуты, и тут Каз вспомнил — очень старая история. О его прапрадеде. Может быть, только легенда, но он обязан был попробовать. Он лёг около Инеж, прижался к ней и попытался не, как обычно, согреть её, но поделиться своим огнём, перелить в неё немного жизни. Это было сложно и странно, и он понятия не имел, правильно ли всё делает. Он только звал её по имени и просил вернуться. Он прижимал её к себе всё сильнее и настраивался с Инеж на одну волну. Он просил о чуде, хотя раньше никогда в них не верил. «Чудо — это мы», — говорил дед, но он во многом ошибался. Может, и в этом, а Казу нужно было спасти Инеж. «Инеж, Инеж, вернись ко мне». И тут он почувствовал, точно маленькая искорка покидает его тело и несётся к Инеж. «Очнись, пожалуйста. Очнись, вернись ко мне. Ты моя, ты не можешь умереть — она не открывала глаза, и он добавил мысленно. — Я отдам тебе всё, что захочешь. Слышишь? Очнись, Инеж». Она приоткрыла глаза и издала слабый вскрик, Каз понял, что именно он значил слишком поздно — мир растворился.

***

Каз в человеческом обличье сидел в углу голый, в другом углу сидел тот же Каз, но дракон. Его нагота никогда не смущала, но он не мог двинуться, как и сосед напротив. Каза будто разорвали. Там, будто за стеной, доносились голоса. Цвета это место не имело. Разорванному Казу пришлось приложить много сил, чтобы расслышать. — Так ты Айлин? Это была Инеж, и Каз немного успокоился. Но Айлин? Та самая Айлин? — Да. — Ты заставила меня взять клинок, верно? — Верно. Я хотела, чтобы ты сделала это раньше, звала тебя, но ты плохо откликалась да ещё начала ночевать в драконьей пещере. Тебе не было мерзко, а? — Это не твоё дело, но нет. И я не знаю, что ты там себе придумала. — Его дед, Гарт, изнасиловал меня. — Я знаю. Мне очень жаль. И, думаю, Казу тоже. «Явно не сейчас», — подумал он, наконец понимая, что произошло и ругая себя, и деда, решившего сохранить проклятую реликвию. Наверное, дух Айлин забился туда, потому что третье проклятье было недостаточно сильным. — Ему жаль? Ты в это веришь? Он бы сделал с тобой то же самое, если бы не моё второе проклятье. — Нет. Твёрдость в голосе Инеж доставила Казу удовольствие. Он, конечно, подвёл её, не разобравшись с клинком, но за это он ещё попросит прощения. — Ты в это веришь, наивная, глупая… — Зачем мы здесь? Кто-то фыркнул. Наверное, Айлин. Каз всё ещё не видел их с Инеж. — Это ты виновата, что мы оказались тут. Когда ты всё-таки оказалась рядом с клинком… — Ох, — Инеж застонала. — Точно. Я же помню, что была в сокровищнице. — Помнишь? Он выгнал тебя из-за этого? — Каз выгнал меня из-за тебя, так почему мы здесь? Не отвлекайся. Айлин снова заспорила, а потом заявила, что не будет ничего объяснять, но Каз и так всё понял. Видимо, кто-то из этих недобитых идиотов воткнул в него клинок, и из-за чар Айлин их всех засосало в пустоту. Как раз сейчас Айлин случайно упомянула, что он может быть здесь. — Здесь? Здесь есть не только ты? — спросила Инеж, облегчённо вздохнув. — Каз! Каз! Он хотел закричать, послать ей мысленный сигнал, зареветь или выпустить струю огня, но ничего не вышло. Каз не знал, как решается эта задачка, но не собирался здесь оставаться. Между тем он услышал, что Инеж бежит. — Куда ты, девчонка? — Уйди! Отстань! — судя по звуку, Инеж на секунду остановилась. — Так это ты посылала мне эти ужасные сны про маму и про Каза? «А мне сказала только про маму», — машинально отметил Каз. Айлин захохотала: — Догадливая девочка. Оставь его, и мы спасёмся вдвоём. — Ты умерла много лет назад, — Инеж помолчала, а потом Каз снова услышал её голос. — Пойми, мне правда жаль, ты не заслужила такой жизни, но что если бы ты не осталась в клинке и переродилась? — Забвение? Новая жизнь? Да что ты несёшь, девчонка! Отрекись от него. Предлагаю последний раз. — Нет. Я никогда не оставлю его, слышишь? Она обратилась к Айлин, но Каз вдруг почувствовал в себе силы и прошептал: — Слышу. — Каз? Наверное, она услышала его, только потому что этот мир был особенным — хрупкой магической галлюцинацией, порождением древнего клинка и ярости. Вот удружил дед, так удружил. Инеж бежала к нему, и чем ближе она приближалась, тем большую силу чувствовал Каз. Когда он наконец увидел её, то смог собрать две свои половины вместе. Инеж улыбнулась: — Каз! Это правда ты! И тут рука Айлин вцепилась ей в горло. Она душила Инеж. Каз, по неизвестной причине принявший своё человеческое обличье, подбежал к Айлин — она выглядела совсем так, как на портрете, только золотистые волосы не были убраны в косу и взлохматились, — попытался оторвать её от Инеж, но ничего не выходило. — Ваш род должен заплатить, — прошептала она. — Но она к нему не принадлежит. — Ты напоил её своей кровью. Айлин хищно улыбнулась, Инеж хрипела, Каз был близок к сумасшествию — он чуть не потерял её несколько минут назад, там, на поляне, и вот опять. Каз произнёс отчаянно: — Но она не давала мне клятв, она может уйти в любую секунду. Она свободна. Айлин ослабила хватку: — Что? — Я отпущу её в любой момент, я обещал ей. — Ты нарушишь клятву, — лицо Айлин исказилось злобой. Неужели дед в чём-то клялся ей? Через секунду Каза пронзило понимание. «Не причинить боли» — третья клятва из десяти свадебных. Разве в их случае это имело значение? Каз вздохнул: — Нет. Я люблю её, но она свободна, слышишь? — решение пришло к нему, когда он произнёс эти невозможные правдивые слова. — Я хочу занять её место в твоих руках. Айлин вскрикнула удивлённо и вдруг расплакалась, точно маленькая обиженная девочка. Она отпустила Инеж, и всё исчезло.

***

Инеж лежала в постели уже три дня и считала, что вполне может встать, но Каз возражал. — А как же моя свобода? — спросила Инеж, когда Каз зашёл к ней вечером, чтобы проведать. Немного странно было видеть его в замке в это время суток, видеть его в человеческом облике, но проклятья Айлин ушли вместе с ней. Каз сказал Инеж, что похоронил клинок на кладбище Гаянополя, рядом с могилой отца Айлин. Инеж желала покоя её душе и много молилась. В отличие от Каза она не злилась на то, что Айлин удалось помутить её сознание и даже поссорить их с Казом. Инеж только жалела эту женщину — жертву чужой алчности и рождённой ею злобы. — Ты ещё болеешь, — ответил он, садясь на стул рядом. — Хочу спать у тебя на крыле, — продолжила она капризным тоном, которым, кажется, говорила впервые в жизни. Каз улыбнулся: — Ну, против этого я возразить не могу. Они ещё не говорили о том, что теперь могут спать вместе, как обычные люди, а ещё теперь Инеж могла изучить и человеческое тело Каза. Судя по выражению, мелькнувшему на лице Каза, не только она сейчас подумала об этом, но спросила всё-таки о другом: — Ты отпустил спутников того фьерданца? Ты обещал, что подержишь их в темнице совсем немного. Они меня не трогали. — Просто не успели, их бы стоило… — Каз. Он вздохнул. — Я отпустил их, честно. Когда Инеж очнулась тогда после этого пугающего видения, фьерданец был уже мёртв. Как оказалось, без силы и злобы Айлин клинок не мог причинить вреда Казу, вернувшемуся в драконье обличье. Изгнав — Инеж предпочитала слово «освободив», но Каз всегда настаивал на первом — свою бабку, Каз тут же очнулся и, судя по следам на поляне, разорвал фьерданца на клочки. Потом Каз очень просил Инеж закрыть глаза, но ей же нужно было вытащить из шеи Каза клинок, так что некоторые детали она всё-таки увидела. Сообщников фьерданца Каз взял в плен, и Инеж смогла выторговать им заточение без пыток и дальнейшую свободу. — Что тебя беспокоит? — спросил он, перебирая её волосы и то и дело обнюхивая их. — Глупость. — А твои эмоции говорят обратное. Ничего от него не скроешь. — Ладно, мне не нравится, что из-за Айлин я, пока тебя не было, пошла в деревню и всем разболтала про то, что ты живёшь в замке и я сожительствую с тобой. Это отвратительно. Каз напрягся, и Инеж вздохнула. Когда он перестанет? — Мерзко, что об этом все судачат. Вот о чём я. Ты должен понимать. — Мне сжечь деревню? — спросил Каз, и Инеж не была уверена в том, что он действительно шутил. Она вздохнула: — Ладно, забудь об этом, пожалуйста. И просто поцелуй меня. Каз усмехнулся: — Кто-то много командует, — потом он втянул её в долгий нежный поцелуй, который вовсе лишил Инеж воздуха. После он перебрался к ней на кровать и стал целовать шею и ключицы. Инеж вспомнила, как после того трудного дня он зализывал её раны, как просил прощения за то, что откинул её настолько сильно («Ты правда думала, что эта спичка меня ранит? Инеж, не делай так, пожалуйста, никогда»), и как потом они обнаружили, что ночью он не обратился в человека — это произошло только по желанию Каза. Он нравился ей любым — и в облике человека, и в виде дракона. Он был её, хотя она ещё не сказала ему об этом. — Я принесу тебе клятвы, — прошептал он в перерывах между поцелуями, успев снять с неё рубашку и спросить «не больно ли ей?». — Что? — выдохнула она, когда он прошёлся языком по её соску. — Клятвы. Они решат вопрос с сожительством. Ты будешь знать, что всё как нужно. Инеж ещё не говорила с ним об этих клятвах и только смутно представляла, что они значат (верность, нерасторжимые узы?), но она не сомневалась, когда сказала: — Я тоже их принесу. И глаза его блеснули очень хищно.