***
У «Старшайн» меня ждал глухая, невыносимая тишина. Старое здание ощерилось пустыми панорамными окнами, полными острых осколков, и ветер пел в них свои жуткие мелодии. Густая трава заполнила собой все: узкую тропинку, маленькие бордюрчики, старые столики для пикников в солнечную погоду. И даже черные стены кинотеатра, красующиеся несмываемыми граффити и копотью, казалось, стремились прогнать меня прочь. Над «Старшайн» сгустились тени. Сам мир был против него, этого древнего здания, и без того потерявшего всю свою сущность в страшном пожаре, произошедшем много лет назад. Однако страшнее языков пламени, вырывающихся из лопнувших стекол, и криков убегающих прочь людей было то зло, что засело в кинотеатре сейчас. Перед тем, как ступить за порог здания, я замер у его приветливо приоткрытых дверей и вгляделся в просевший козырек и далекое серое небо. Первый красовался некогда неоновой надписью «Старшайн», а второе пряталось от меня за облаками, не желая больше давать и капли солнца, как это было на кладбище. Я закрыл глаза и вдохнул поглубже. Раз. Два. Три… И только досчитав до десяти, я вновь открыл глаза и решительно ступил внутрь здания, где меня уже ждали. Небо, мир, близкие люди — все осталось позади и вмиг затихло, утонув в страшном безмолвии покинутого людьми места. В холле «Старшайн» было пусто и жутко грязно. Под ногами хрустело битое стекло, на всех стенах красовались ужасно выполненные граффити, а все значимые места услаждали глаз жуткими украшениями. Например, стойка кассира по правую от меня руку была вся завалена шприцами и бутылками, раскатившимися как по самой стойке, так и по черному от старой копоти полу вокруг. Стойка для покупки попкорна и напитков же была увешана какими-то тряпками и веревками, ясно говорящими о том, что когда-то здесь любили ночевать бомжи. Запах стоял ужасный. Вонь застарелой мочи смешивалась с отвратительными нотками мертвечины, а тени, смотрящие из всех углов, лишь больше нагнетали и без того безрадостную атмосферу. Даже остатки уцелевших афиш — половина Тианы из «Принцессы и лягушки», половина постера «Элвин и Бурундуки 2» и даже часть постера «Аватара» Кемерона — не могли вернуть этому месту ностальгического цвета, потому что были изуродованы временем и бушевавшим здесь огнем. Кинотеатр пережил немало долгих, тяжелых лет. И было в нем что-то, что роднило меня и его. Возможно, стеклянная хрупкость остатков тела? Или оскверненность души? Я смотрел на пережитки прошлого и чувствовал себя так, словно возвращаюсь в свое далекое детство — в то время, когда я впервые заглушил боль от отцовской оплевухи и удара в ребра алкоголем, а обиду на материнское безразличие скуренным косячком. Вернуть бы то время… То время, когда Гейл улыбался так широко и искренне, а Ронга, Алекс, Кост и остальные только становились мне друзьями, пробиваясь сквозь острые словечки и корку льда в душе. Оно было прекрасно… За своими далекими размышлениями я совсем не услышал тихого хруста чужих шагов. А когда до меня наконец дошло, что я здесь не один, было слишком поздно. Ладонь Диггори-Хаоса легла на мое плечо и больно впилась длинными острыми ногтями, причиняя боль даже через одежду. Я инстинктивно дернулся, пытаясь выскользнуть из ненавистной хватки, бросил яростный взгляд в лицо мужчине… И замер, напряженно вжав голову в плечи и обнажив зубы. Глаза Диггори полыхали неземным желтым светом, который, казалось, затапливал все вокруг золотым отблеском, а его тонкие искусанные губы были искривлены в жутком оскале истинного безумца. Сквозь бледную до белизны кожу просвечивали синие линии вен и сосудов, а хрупкая на первый взгляд фигура источала такую силу, от которой мне хотелось упасть в ноги этой твари, сжаться в комочек и плакать. Это была сила истинного монстра — черная, давящая, душная и всепоглощающая. От нее мне стало дурно. Но сдвинуться я так и не смог. — И все-таки ты пришел, — звенящий голос Диггори эхом отозвался как во всех уголках брошенного кинотеатра, так и в моей голове, разрывая ее набатным звоном сотни колоколов. Этот замогильный голос, казалось, шел из того потустороннего места, в котором Диггори было самое место — из темных просторов Ничто, настолько холодных, что все, что туда попадает, замерзает вмиг. Запоздало я вспомнил, что именно оттуда Хаос и произошел… — Ну, это твои проблемы. Мое дело — встретить тебя. Так что добро пожаловать в мое скромное логово, солнышко. Тебе здесь нравится? Правда эти черные стены, впитавшие в себя столько боли и страха сгорающих, прекрасны? О, лучше мест пожаров ничего нет в вашем мире — они так кричат, что я даже могу спокойно спать! — Где Томми? — Шокированный, я постарался не вникать в безумные речи Хаоса и вместо этого собрал в кулак все силы, что у меня еще были. Вопрос, впрочем, все равно получился каким-то чудовищно звонким и хрупким, как мыльный пузырь, готовый лопнуть от любого дуновения ветерка… Почему мне вообще приходят такие ассоциации? Может, я тоже уже сошел в ума? — Угх, какой же ты все же невоспитанный мальчишка! — Хаос вмиг переменился, из улыбающегося добродушного дядечки превратившись в хмурое чудовище с рычащим голосом. — Нет бы дослушать меня… А он «Томми, Томми». Заладил со своим Томми! Здесь он, здесь. Заслышав это, я обрадованно встрепенулся. Если Томми здесь, я не боюсь. Если я могу его спасти, значит, я не должен трусить и отступать. Нужно быть сильным… Ради моего маленького братика. — Где? Где он?! — Я озверело огляделся, в черных стенах выискивая светлые пятна. Но ни среди остатков обугленных диванов, ни в обвале у правой стены, перекрывшим доступ в некогда примыкавший к кинотеатру ресторан, я не нашел знакомых светлых волос и родных голубых глаз. — Ох… Я так понимаю, выслушать меня ты сейчас не захочешь? — Хаос закатил глаза. От этого совершенно обыденного действия мне стало особенно жутко. Он не выглядел как маньяк и убийца, как тот, кто лишил меня друзей… Почему, почему ты выглядишь как обычный человек, чудовище? — Ладно, засранец малолетний, так уж и быть. Испортил мне все представление. Бурча себе под нос проклятия и витиеватые оскорбления, Хаос сильнее перехватил меня — на этот раз за ворот одежды — и потащил за собой. Я не особо сопротивлялся — надежда вновь увидеть Томми гнала меня вперед и заставляла уверенно передвигать ногами, не страшась касаний острых холодных ногтей к загривку и дыхания убийцы совсем рядом. Я почти не смотрел на Хаоса, замечая лишь мелькание его яркой кофты, так удачно скрывающей татуировку на руке. Куда важнее мне было смотреть вперед — туда, куда вел меня Диггори. А вел он меня в темный зев первого кинозала, распахнувший свои двери вновь, но уже не для показа задорных фильмов, а для сотворения страшного обмена с самим Дьяволом. Тьма клубилась там, и я буквально видел, как зажигались глаза десятка вендиго за этими стенами, хранящими от меня секрет. Толпа мурашек пробежала по спине, ноги затряслись, а дыхание мое сперло от удушливой волны страха, примешавшейся к вони тухлятины. Страшная догадка обнажила мои нервы, сделав их оголенными проводами. Господь, не дай мне увидеть… Не дай Хаосу сделать это! Ты никогда не слышал меня, но, пожалуйста! Я встану на колени… Пусть только этот запах — не следствие того, что Томми… Хаос втолкнул меня в темноту. Не удержавшись на ногах, я упал, проскользив и без того содранными руками по бетонной крошке и осколкам. Но дела до этого мне уже не было. Зал предстал передо мной во всех своих адских красках. В полностью выгоревшем многоярусном помещении единственным источником света были тусклые лучи Солнца, с трудом пробивающиеся сквозь дыры в обваливающемся потолке. Но лучше бы здесь было темно. Потому что-то, что я увидел, не поддавалось никакой здравомыслящей оценке. В огромном зале все, буквально все было увешано частями тел. Удушливый запах шел именно от них — висящие на всех стенах и красующиеся на старом, чудом уцелевшем экране, он гнили в тепле комнаты, призывая к себе толпы мух. Меня замутило. Завтрак удалось удержать лишь потому, что взгляд вовремя наткнулся на единственное светлое пятно в этой комнате, украшенной как самая безумная вечеринка. Томми сидел у двери аварийного выхода, заваленной камнями. Я видел, что голова его была опущена на грудь, а светлые волосы закрывали тонкое личико. Вся одежда его — знакомая мне футболка и шорты — была залита кровью, давно засохшей и потемневшей и еще совсем свежей. Но главнее всего было то, что он двигался. Даже отсюда я видел, как он медленно покачивался из стороны в сторону, сидя на коленях. С болью я узнал этот жест — так Томми делал всегда, когда брат настигал его и ему было жутко страшно. — Вот твой Томми. Доволен? — Прошипел Хаос, косо глянув на меня. Мне было уже насрать. Я во все глаза смотрел на свое маленькое чудо, которое словно ангел осветило все в этом вымершем месте, полном смерти. — Хоть бы ответил для приличия. Фыркнув, Хаос вальяжно прошелся от входа к Томми. И каждый шаг его был подобен вою труб апокалипсиса — тихий, шелестящий, но при это пронзающий сознание тихим хрустом стекла и треском камешков под ступнями вестника безумия. Как я мог считать его добрым? Как я мог не увидеть в нем чудовище сразу? Это ведь было так очевидно… Что затмило мой разум? — О, Томми! Солнышко мое, я вернулся! — Хаос присел рядом с моим чудом и улыбнулся. — Подними голову, дорогуша. Тебя пришел навестить друг! — Томми! — Мой собственный крик показался мне чужим. Птицей он взлетел к потолку, и я услышал, как под крышей что-то закопошилось. Плевать! Услышав меня, мальчик вздернул голову. Я увидел, как целая гамма эмоций пронеслась по его мертвенно-бледному лицу, украшенному брызгами крови. От радости он перешел к тревоге, а от нее — к ужасу, затмившему все в его голубых глазах. — Мортем! Нет! Боже, зачем ты пришел?! — Сжавшись, Томми закричал. Слезы брызнули из его глаз, обжигая мое сердце кислотой. — Ух ты, как прорвало, — Хаос усмехнулся, схватив мальчика за подбородок и заставив того поднять голову. Свирепея, я увидел, как острые ногти впились в пухлые бледные щеки, расцарапывая тонкую кожу. — А для меня ты так кричать отказался… Представляешь, Мортем, из него даже ножом криков было не выбить! Я уж думал прикончить его, чтобы наконец их добиться, но решил, что вряд ли получу тебя в награду за труп. Под мой звонкий рык Хаос расхохотался, отталкивая от себя Томми. Мальчик завалился на пол, но даже не пискнул, только свернувшись в клубочек и зажмурившись. Дрожь прошлась по моему телу от кончиков пальцев до корней волос. Жгучая ярость затмила все — и страх, и боль, и горечь. — Если ты с ним что-то сделал, я тебя!.. — Мои угрозы были смешны и бесполезны, но я так хотел защитить Томми, что не боялся прибегать и к ним. — Ты что? — О, конечно, Хаос понял, что мои угрозы и яйца выеденного не стоят. Насмешливо медленно выпрямившись, он вальяжно оттряхнул колени от бетонной крошки и растянул губы в невыносимо широкой ухмылке. — Что ты? Сейчас, Мортем, ты меня и пальцем тронуть не сможешь. Я впитал достаточно энергии, чтобы прямо сейчас убить тебя одним щелчком пальца. Ты жив только потому, что нужен мне — и не более. Глядя в мои полные бессильного гнева глаза Хаос снова засмеялся, но на этот раз грубее. Лающий, безумный смех эхом отозвался во всех уголках пустого кинозала, и я услышал, как над моей головой его подхватили вендиго. Их до боли знакомые звуки, заставившие меня судорожно сжаться и испуганно дрогнуть, отозвались таким же смехом, что раздирал сейчас глотку Хаоса, беснующегося в истинном безумии. — Ох, Мортем! Знаешь, вы, людишки, такие вкусные! Не питательные, конечно, но такие… Такие… — смешки продолжали рваться из горла Хаоса, светлые волосы упали на его бледное лицо, сделав острее черты и без того безумно худого и острого лица. Золотые глаза блеснули лукавством, а острые передние зубы сверкнули из-под губ. — Ты даже не представляешь, насколько вы вкусные! Хотя… На секунду он замер, поднеся палец к губам. Это шутливое действие вкупе с закатившимися глазами придало Хаосу какой-то детской непосредственности. Но у Хаоса она смотрелась воистину жутко — маленький мальчик, которым он никогда не был, словно бы выбирал между судьбой мира и игрушкой. И итог уже был предрешен. — Нет, представляешь! — Слова сорвались с его языка вместе с еденькой усмешкой. — В-в смысле? О чем ты? — Догадки завертелись в моей голове червями. Что… Что он несет? — Ну же, дорогой мой, вспоминай! Помнишь нашу первую встречу? — Боже… Нет, ты не мог… — Вкусные были сэндвичи, да? Тогда я накормил вас вовсе не курочкой! Липкий ком тошноты подкатил к горлу от одного воспоминания о том пикнике. Я почувствовал вкус желчи на языке. Мне ведь еще тогда те сэндвичи показались странными… Я их даже не ел! А остальные… Остальные! Черт… Нет, этого не может быть! Он не мог скормить нам… Я ведь должен был понять! Или остальные… Гейл… Они могли бы понять! Это невозможно. Этого не может быть! Мир качнулся перед моими глазами, когда волна отвращения сжала желудок в свои тиски. Нет. Может. Я это знаю. Мы все доверились Хаосу — так легко и просто, как могут довериться только бедные, нелюбимые дети, никогда не знавшие родительской любви и готовые брать ее даже от малознакомых дядечек, одаривающих нас улыбками. Улыбка — вот самое главное. Улыбался бы он пошире, мы бы из его рук и человеческую голову с заверениями в том, что это муляж, спокойно приняли. Господи, какие же мы дураки… Были. И расплатились за одну ошибку. Увы, слишком дорого. — Ты сумасшедший! — Дрожащим голосом просипел я, чувствуя, как на глаза вновь наворачиваются слезы. Мне было так обидно и страшно. Не за себя. За тех, кого я не смог спасти. — Да-да, солнышко, именно так! Как же ты угадал, а? — Хаос мотнул головой, смахивая с лица сальные светлые пряди, и задорно притопнул, хлопнув в ладоши. Действительно, как маленький ребенок… Вот только ребенок искренне ненормальный, не имеющий ни моральных принципов, ни ориентиров. — Но признай, люди ведь очень вкусные! Особенно приготовленные с чесночным соусом… М-м-м-м, загляденье! А особенно они вкусные, когда кричат! Их мясо тогда такое нежное, прямо как у отборных куриц! Но… Мне мало одних людей. В отличии от вас, я питаюсь не мясом, а энергией. А в людях, знаешь, ее совсем немного. Горестно качая головой, воплощенный гнев подошел к Томми и вновь склонился над ним. Мой маленький ангел испуганно затрясся, стараясь не плакать, но всхлипы его все равно достигли меня. — Зато очень много в Связанных! — Хаос положил ладонь на светлые волосы Томми, покрытые черным пеплом и серой пылью. Мне захотелось вгрызться в эту ладонь, оцарапать ее, заставить чудовище убрать свои вонючие грязные руки от такого чистого существа, как Томми… Он не имел права его касаться! — Таких, как малыш Томми! Или Ева. — Что? О чем ты? — Связанный? Томми? Неужели я брежу? Как Томми может быть… Связанным? Я ведь не мог этого не заметить! — О, так ты не знал? — Под мое яростное шипение и стремительный рывок вперед Хаос схватил Томми за волосы и резко дернул его голову вверх, заставляя мальчика открыть лицо. Его крик, горький и жалостливый, заставил меня сжать кулаки и попытаться подобраться ближе. — Не советую тебе приближаться. У тебя еще будет время поговорить с малышом Томми, а пока — слушай и понимай. Не думал я, что ты такой тупой, мальчик. Или слепой? Впрочем, ты ведь еще совсем неопытный… Совсем ребенок. Бедный, бедный малыш, влезший в логово аспида. Да и этот мальчик еще себя не проявил… Будь ты постарше, наверняка бы понял все сразу. Но, знаешь, для меня на руку то, насколько ты юн и неопытен. Спасибо, солнышко! Удар по больному месту причинил почти физическую боль. Если бы он просто оскорбил меня — было бы легче. Но то, как саркастически и жестоко Хаос надавил на самую большую мою проблему — собственную слабость и неспособность — оказалось просто невыносимо. Я… Слабый. Он прав. Я неопытный, маленький, глупенький мальчик, который со смехом, гиканьем и улюлюканьем влетел в историю, которая изначально дурно пахла. И плачу за это вновь и вновь, вновь и вновь. Но скоро я заплачу сполна. — Ох, я немного отвлекся, — очевидно, поняв, что я на грани, Хаос позволил Томми опустить голову и глянул на меня. — Так вот, дорогуша, Связанные куда аппетитнее людей. Но знаешь ли ты, кто еще аппетитнее? — Ведьмаки, — уверенно выдохнул я. Лекции Евы и Селины, к счастью, достаточно хорошо легли в голову. Я понимаю, что в плане силы и внутреннего пламени сильнее артеков и ведьмаков нет никого. И коли к артекам путь закрыт, значит… — Бинго! Молодец, что-то ты да знаешь! — Хаос хлопнул в ладоши вновь и захохотал. Ногти его вцепились в кожу ладоней, кровь потекла тонкими струйками, но Хаос даже не обратил внимания на боль. — Так… Раз ты все понимаешь, знаешь и то, зачем я тебя сюда вызвал. — Отпусти Томми, — выдохнул я единственную свою просьбу. — Отпусти его, пожалуйста. — Да с радостью! — Хаос хлопнул окровавленной ладонью по плечу мальчика, заставив того тихо взвизгнуть. — Я отпущу его. Ровно в тот момент, как ты станешь моей собственностью. Это… Обмен. Он на тебя. Ты — на него. Хорошо идея, правда? Действительно, Хаос. Отличная идея. Ты избавишь меня от моей бесполезной жизни, но дашь ее Томми. И это будет самым добрым твоим действием. — Ты согласен со мной, Мортем? — Наверное, будь здесь где-нибудь трон, Хаос бы сидел на нем как ребенок: закинув ноги на подлокотники и болтая ими в воздухе. По крайней мере, именно такая картинка встала у меня в голове, когда он так лукаво и нетерпеливо улыбнулся. — Что скажешь на такое предложение? — Что я скажу?.. — Мой взгляд медленно скользнул по черным, выгоревшим стенам только для того, чтобы остановиться на Томми. Мальчик лежал на полу, сжавшись в маленький комочек. Все еще залитый кровью, заплаканный, он смотрел на меня огромными глазами и отчаянно мотал головой. Я видел, как тряслись его губы и как пальцы ладони, лежащей на покрытом копотью полу, подрагивали, выбивая едва слышный стук. Все, что было в его глазах: «не надо». Он умолял меня не делать этого. Просил не ступать по красной дорожке навстречу демону. Но разве мог я отступить сейчас? Выбирая между Томми и собой, я выберу его. — Я думаю, что это отличное предложение, — слова показались мне теплыми и легкими. Словно бы я наконец отпустил что-то, что долго тяготило меня. Словно теперь я свободен. — Прекрасно! — Хаос вскочил на ноги и метнулся ко мне. — Правильное решение, Мортем! Обещаю, я тебя не обижу. Ну, может, чуть-чуть, но это я исключительно любя. Словно бы в знак примирения, он протянул мне ладонь. Удивительно, но левую. Вместо того, чтобы схватиться за нее, я вперил завороженный взгляд в черные вязи татуировки. Эти нити переплетались и вились, складываясь в причудливый ловец снов, пристально смотрящий на меня одним глазом, расположившимся в центре вязи. И все, что я мог делать — смотреть в этот глаз, так ярко выделяющий посреди мертвенно-бледной кожи, и медленно дышать, не считая секунд. Конечно, в конце концов Хаосу это надоело. Фыркнув, он схватил меня за ворот, заставил подняться на ноги, а затем ловко завел руки за спину и на удивление крепко сжал запястье тонкими пальцами-паучьими лапками. Он был кошмарно холодным. Но я не обращал на это внимания, смотря только на Томми и слепо улыбаясь ему, силясь уверить в том, что все будет в порядке. Но ничего уже не будет в порядке. — Вениа Эста, — шепнул Хаос, позволяя голосу отозваться эхом в пустом зале. В следующую секунду я почувствовал, как мои запястья оплела холодная и тонкая, но крепкая нить. Я не удивился. После того, что я видел за этот месяц, вряд ли можно удивляться такой простой магии. — Что ж, солнышко, считай, что сделка совершена, — Хаос добродушно похлопал меня по плечу, но я даже не взглянул на него. — Договоров заключать не будем, хорошо? Не люблю бюрократию смерть как! Я даже не кивнул. Только продолжил улыбаться Томми, замершему на земле и во все глаза смотрящему на меня. Казалось, он не мог даже кричать, только часто-часто моргать и на автомате мотать головой, расцарапывая щеку. Мой бедный друг… Теперь ты свободен. От Хаоса, от Примумнатус, от меня… Надеюсь, у тебя все будет хорошо, мой маленький братик. — Пойдем-пойдем! — Хаос потянул меня за собой, разрывая наше с Томми единение. — Прости уж, моего сыночка тут сегодня нет, так что проход через портал будет жестковатым. Я в их создании плох, увы. О, и… Не вздумай дергаться. Хуже будет. А я и не планировал побега. Мышке кошку не победить, а такую — еще и не обхитрить. Пусть бежит только Томми. Я не против. Хаос отводит меня вправо от Томми, к обугленному экрану. Я слышу, как друг хнычет мне вслед, не в силах что-то крикнуть, но не оборачиваюсь. Если я позволю себе взглянуть в его глаза, полные страха и мольбы, еще раз, я не знаю, смогу ли быть смиренен. Когда ты знаешь, что кому-то нужен, сдаться тяжелее. Когда ты кому-то нужен, хочется бороться. А я не хочу больше бороться. Я слаб и немощен. Я глупый мальчик, который отдал на растерзание все, что имел, начиная своими неверными мечтами о несбыточном и заканчивая последними надеждами на нормальную жизнь в виде друзей. Так почему бы мне хотеть сражаться, в конце концов? Назовите меня слабаком, но одно движение руки Хаоса разрушило все, что я строил долгие годы. Как я могу противопоставить хоть что-то существу, которое сильнее меня в миллионы раз? Уж что-что, а силы соотносить и ситуацию анализировать я умею. И в таком положении выигрыша и быть не может. Я не оборачиваюсь, когда Томми начинает ерзать по земле, силясь подняться. Все свое время я уделяю Хаосу. А он в это время наконец приступает к действию. Тонкая рука, на этот раз правая, поднимается в воздух медленно и осторожно. Секундное промедление — и он опускает ее, сжав ладонь и выдвинув вперед два пальца. Под истеричный крик Томми Хаос разрывает ткань пространства и времени, открывая чернеющий зев портала. Порыв ветра вырывается оттуда вместе с глухим рокотом, сдувая с моего лица след копоти и черные пряди, но приносит с собой отвратительную вонь смерти и могильный холод. Я вспоминаю, как когда-то пошел вместе с Хароном копать могилу. Губы мои вздрагивают. Тогда пахло точно так же — отвратительно, омерзительно и просто кошмарно. Вот только… В ту ночь было тепло. Потому что рядом со мной стоял, дышал, жил тот человек, за одну похвалу которого я готов был обрушить весь мир. Я кривлюсь. Харон… Эгоист я чертов. Прости меня, Харон. Ты поймешь все, когда увидишь Томми, я уверен, но все равно прости. Пусть твоя жизнь больше не будет омрачена мной — истеричным, нервным подростком, отчего-то считавшим себя всесильным только потому, что он сумел преодолеть парочку мелких жизненных неурядиц. — Вдохни поглубже, дорогуша, — Хаос держит крепко. Я бросаю на него короткий взгляд и вижу, как опасно он скалит зубы. Безумец возвращается домой, да? — В Ничто немного холодно, но я постараюсь позаботиться о том, чтобы ты не замерз. Да плевать. Мне совершенно все равно. Замерзну — может, и лучше будет. Я слишком много думал о Хароне. Вот уже мне чудится далекий гул шагов, перекрываемый его срывающимся на крик голосом… — Ох ты ж, — Хаос дергается. Я — вместе с ним. Неужели это не галлюцинация и не фантазия? Неужели Харон действительно… Вот дурак! Почему же ты не послушался меня?! — Кажется, твои друзья решили позаботиться о тебе. Что ж, это их проблемы. Хотя… Не хочу заниматься ими. Тебя я уже получил. Ими могу озаботиться позже. Идем быстрее. Если, конечно, не хочешь, чтобы мои питомцы познакомились поближе с твоими спасателями. Я не хочу. А потому действительно тороплюсь, позволяя Хаосу затолкнуть меня в портал. Это оказывается куда труднее, чем мне казалось. Портал все это время был не просто дырой в мире, а скорее зеркалом с жидким стеклом. И эта субстанция обволакивает меня, затягивая в себя. Причем чудовищно медленно. Или мне только так кажется из-за того, что я хочу уйти побыстрее? Почему все не может поторопиться? Только бы Харон не успел ворваться сюда до того, как мы с Хаосом уйдем. Страшный холод пронзает тело. Он словно проникает под кожу вместе с ветром смерти и окутывающим меня жидким стеклом. Мне вроде должно быть страшно… Но почему-то нет. Только спокойствие и смирение мягко обнимают мою израненную душу, не позволяя вновь взбунтоваться против судьбы. Интересно, можно ли назвать меня фаталистом? — Мортем! — Под срывающийся крик Томми раздается грохот. С трудом я оборачиваюсь. В дверях кинозала стоит, сжимая в руках какую-то биту, Лорел. Порыв ветра сдувает его каштановые волосы с идеального лица, а всегда добрые янтарные глаза полыхают праведным гневом. Однако стоит его взгляду остановится на мне, как гнев сменяется страхом. Мое сердце обжигает болью. — Мортем! — Харон повторяет крик Томми, и я вижу, как бита в его руках покачивается. Следом за ним в кинозал врываются Селина и Ева. Яркий свет оружия артека освещает тьму, но не рассеивает ее. Золотистые кудри струятся по плечам, а голубо-серые глаза Евы смотрят так строго… Они все пришли сюда ради меня. Глупые… Я же просил не делать этого! — Ох ты! Да на мое представление целый ашлаг собрался, — Хаос притягивает меня к себе так ловко, словно притяжение портала для него ничто. Я не могу даже отодвинуться. Да и не хочу. Все, что я могу — смотреть в глаза Харону, пышущему гневу… Из-за меня. — Стоять, Хаос! Ни с места! — Селина выдвигает вперед трезубец, словно бы может что-то ему противопоставить. Я вижу, как дрожит в ее руках оружие. — Именем Подземного Царства, ты пойман! Замри! — Да? Ой, а почему же я тогда двигаюсь? — Хаос насмехается над ней. И он имеет на это полное право — мы уже почти провалились во тьму. — Отпусти Мортема сейчас же! — Голос Харона срывается, взлетая к потолку. Впервые я слышу рычание в голосе этого всегда спокойного мужчины. Это… Лестно. На секунду я задумываюсь о том, чтобы вырваться. А потом понимаю — нет. Этот тупик мне не преодолеть. Я не одолею Хаоса, как бы не стремился. Вырвусь — лишь подставлю этих глупых спасателей под удар. А этого я не хочу еще больше, чем бросать на произвол судьбы Томми… — М… Не-а, — пальцы Хаоса зарываются в мои волосы. Становится еще холоднее. — И даже не думай рыпаться, отродье моего брата. Нарушишь равновесие портала, и твоего драгоценного мальчика разрубит напополам. Сомневаюсь, что он после этого выживет! Харон кривится, а Хаос заливается истеричным лающим смехом. Смехом полной, безоговорочной победы. Я вижу, как Селина что-то шепчет, крепко сжимая оружие, а Ева тянет к ней свою руку. Синий дым за ее спиной становится почти черным, а его расплывчатые очертания грубеют… Я должен остановить их прежде, чем они удумают сделать какую-то глупость. — Селина, Ева… Харон. Все нормально. Я сам согласился, — мой голос тих, и я не уверен, что он достигает тех, кого я все еще могу назвать друзьями. Гул в ушах нарастает, чернота все приближается. От меня осталась лишь рука. — Меня не нужно спасать. Со мной все будет хорошо. Просто… Просто заберите отсюда Томми, хорошо? — Мортем!.. — Харон хочет что-то сказать. Переубедить меня? Прости, не получится. — Нет. Все хорошо. Прости, что все время вел себя как мудак, хорошо? Я был не лучшим воспитанником, — улыбка кривит мои дрожащие губы. Взгляд Харона бешено мечется из стороны в сторону, выискивая спасение. Но его, увы, нет. В этом мире остались лишь мои пальцы. — Харон… Нет, Лорел. Позаботься о Томми. И, знаешь… Ты — лучшее, что происходило в моей жизни. Прости, что повел себя эгоистично и не посоветовался с тобой. Я люблю тебя, Лорел. А потом я наконец проваливаюсь в черноту. И только лукавый взгляд Хаоса сверлит мне лицо, проникая в самую душу. Ничего. Все будет хорошо. Теперь Томми в безопасности, а у артеков есть время что-нибудь придумать. И все это — ценой одного несносного бесполезного мальчишки. Это была хорошая сделка. И я постараюсь задержать его так надолго, как смогу.Прощание
16 сентября 2019 г. в 16:18
Я несся по залитым жгучем солнцем улицам, не обращая внимания ни на что. Ветер хлестал по лицу, марево размывало окружающий мир, а все вокруг казалось фантасмагорической иллюзией моего больного сознания.
Каждый шаг причинял боль. Легкие разрывались после каждого вдоха. Горькие слезы жгли уголки глаз, никак не покидая истерзанного тела. Но я не останавливался. Времени было слишком мало. Я едва ли успевал думать о чем-то кроме Томми. Его детское личико вновь и вновь вставало перед глазами, заменяя собой непритязательную реальность: его большие глаза смотрели прямо в душу, а звонкий веселый голос эхом отдавался в голове.
От южного кладбища я ураганом пронесся до первых косых домиков Сайлент-Экспенсса. Они встретили меня стрекотом цикад и шорохом листвы, в котором мне снова почудился крик Долорес. Отчаянный, надсадный и причиняющий боль почти физическую. Зажмурившись, я постарался припустить быстрее… Но вместо этого запнулся о выступающую плитку дороги и бряцнулся о землю. Боль обожгла руки и колени стремительной вспышкой, кровь согрела ледяную кожу ладоней. Позорно всхлипнув, я заторопился подняться, нелепо дергая руками и ногами в вялой попытке подчинить себе изможденное тело. А когда это не получилось, в ярости хлопнул ладонью о землю, трясясь всем телом.
— Черт! — Тяжелый выдох сорвался с моих губ вместе с очередным всхлипом.
Воспоминания ворвались в разморенное болью и жаром сознание. В тот день, когда я впервые увидел истин, все случилось точно так же. В тот день, когда вся эта история еще не началась… Когда все было хорошо! Когда Гейл и ребята были еще живы, а я не стал вестником дамы с косой… Боже, неужели это было так давно? Или так недавно? Кажется, еще вчера жизнь была прекрасной игрой, в которой победа ждала при любом исходе, а сегодня она же стала тяжелой цепью, не дающей сделать и шага в сторону.
Я должен спешить. Должен найти Хаоса! Но у меня совсем нет сил. Как бы я ни крепился, испытания последней недели совсем измотали меня. Настолько, что даже разрыдаться от несправедливости мироздания уже нет сил.
И только вибрация телефона в кармане заставила меня судорожно, тяжело двинуть рукой. Когда я поднес телефон к лицу, на его экране отразился я: бледный, с дрожащими губами и растрепанными черными волосами, смотрящий на мир широко распахнутыми, испуганными глазами, потемневшими непойми от чего. Впрочем, едва ли я обратил внимание на свой внешний вид. Куда больше меня заинтересовал высветившийся на экране значок звонка. Картинка с котенком, играющим с клубком ниток, заставила меня поджать губы и пожелать выбросить телефон куда подальше. Звонил Ло… Харон. Наверняка с вопросом «где ты?».
Должен ли я был ответить ему? Если я скажу, что ищу Томми, он точно отправится со мной. Этого допустить нельзя. Я не собираюсь отдавать еще и Лорела в лапы Хаосу! Ни за что. Но… Если я не отвечу, меня найдут Селина и Ева. А на них Хаос тоже имел свои планы…
Круг мыслей я оборвал одним движением — нажатием пальцем на кнопку «принять звонок».
— Мортем! — Взволнованный голос Харона тут же ворвался в мою голову. Я закусил губу, чувствуя, как дрожат пальцы. — Где ты? Что случилось на кладбище?
— Харон… Лорел… — я шумно выдохнул сквозь крепко стиснутые зубы. Времени на раздумья нет. У меня только один путь. — Все нормально. Ничего не случилось. Я просто… Просто пошел прогуляться.
— Мортем, пожалуйста, не ври мне! — Его голос, полный отчаянной мольбы, саданул по сердцу в разы больнее, чем широко распахнутые глаза мертвой Долорес. — Что происходит? С тобой все в порядке?
— Я… Я не могу сейчас разговаривать, Харон, — надо кончать с этим. — Я в порядке. Все хорошо. Просто занят сейчас кое-чем.
— Мортем, скажи мне, где ты, — Харон взмолился еще активнее, и к горлу моему подступил горький, неприятный ком. Хватит, Господи, хватит просить меня! Я не хочу, чтобы и ты погиб из-за меня! — Я заберу тебя. А вечером съездим в магазин или в парк… Выпьем какао, закажем пиццу… Ты только скажи, где ты?
— Со мной все в порядке! — Крик сорвался на визг. Первая слеза за долгие полчаса со смерти Долорес скатилась по щеке и оставила горячий мокрый след на коже. — Отстань от меня! Дай мне побыть одному! Занят я, занят! Не надо со мной нянькаться, я сам со всем разберусь!
— Мортем, пожалуйста. Я не нянькаюсь. Я просто… Просто хочу помочь тебе, — человек, которого я так любил и так люблю до сих, почти шептал мне мольбы о пощаде. Но все, что я мог — хлестко оттолкнуть его. — Позволь мне помочь тебе, Мортем. Позволь быть рядом после… После той правды.
— Нет, — простое, знакомое слово обожгло язык ядом и оставило незарастающий след на сердце. Мне кажется, или я сейчас действительно весь кровоточу? — Оставь меня. Не иди за мной.
— Мортем… — я больше не могу слушать его.
И отключаюсь первым. Телефон тут же летит в ближайшие кусты, где с хрустом ломаемых веток ударяется о землю. Мне он больше не нужен. Там, куда я иду, телефон — бесполезная вещь. И возвращаться я не планирую. Так пусть эта часть моей жизни послужит кому-то добрую службу. Пусть полицейские найдут хотя бы ее после того, как я исчезну из этого мира. И пусть… Пусть хоть что-то останется Харону напоминанием обо мне. Это эгоистично — оставлять десяток счастливых фотографий и память о том, что когда-то кто-то близкий жил, а теперь навсегда пропал. Но мне, как и всякому человеку, хочется, чтобы обо мне помнили. И если не все люди на Земле, то хотя бы самые близкие. Пусть они не забывают, что был когда-то такой маленький глупый мальчик, который нес боль всем, кого любил.
С трудом поднявшись на ноги, я дрожащими руками оттряхнул колени. От болезненных ударов лишь быстрее пробуждалось прошлое в моей душе, стараясь отговорить от самоубийственной миссии и напомнить, как весело жить.
Еще совсем недавно, в начале всей этой безумной истории, Харон тоже мне звонил. Тогда… Тогда он был еще Лорелом, моим драгоценным другом и первой серьезной влюбленностью. И ведь как забавно — тогда я тоже ему отказал. Но тогда — потому, что хотел быть сильным мальчиком. А еще потому, что боялся увидеть истину за спиной моего любимого друга. Теперь же… Теперь же потому, что хочу спасти его. Можно ли это называть развитием? Если да, то я неплохо преуспел перед тем, как умереть.
В последний раз взглянув на свои расцарапанные ладони и послав Харону последнее короткое «прости», я снова сорвался с места.
До «Старшайн» осталось совсем недалеко. Отсчет пошел на минуты. Но мне больше не страшно. Ведь все самое страшное уже произошло.