***
Не пользующаяся особой популярностью даже в будние дни библиотека на выходных становилась самым безлюдным и пустынным местом в крепости. Некоторые особо находчивые предпочитали отсыпаться в ней после слишком изматывающих заданий, дабы их не тревожили в собственных комнатах. Даже излишне правильный Керошан нет-нет, да отключался, засидевшись за изучением очередного манускрипта. В любом случае, в столь ранний час можно не бояться быть застигнутой врасплох. Все-таки, в должности младшего помощника библиотекаря есть свои плюсы. Например, как… Или там… О! Вот! Я могу беспрепятственно пользоваться запасным ключом от двери. Ладно… Так себе работенка. Никаких тебе поблажек, бонусов, премий. Доступ к хранящейся здесь литературе ограничен, а секции с секретными архивами находятся под охраной стихийных заклинаний. Да и этот ключ я сделала нелегально, прибегнув к связям Гвардии Тени. Так что мое незаконное проникновение на территорию библиотеки будет расценено, как мелкое или не особо мелкое, правонарушение, влекущее за собой наказание различной степени строгости. Единственное, чем я руководствовалась, придя сегодня сюда – это непосредственная близость книгохранилища ко всем важным помещениям Гвардии. При необходимости, я за считанные минуты доберусь и до лазарета, и до алхимической лаборатории. В крайнем случае, в библиотеке мой стремительно остывающий труп найдут быстрее, чем в предположительно пустующей спальне. Внутри, как и в большинстве библиотек, пахнет затхлостью, по стеллажам собирается пыль, а окна чаще всего занавешены теневыми шторами, дабы солнечный свет не вредил книгам. Пока не забрезжил рассвет, в комнате царит полумрак, а в веерные флорентийские окна заглядывает серое дымное небо. До утра я не могла сомкнуть глаз, молча лежа в постели. Несколько раз шепотки возвращались, витали за дверью, силясь преодолеть нерушимую преграду. Но больше всего меня волновало не их бессвязное бормотание, а то, что решено было временно закинуть в самый дальний ящик стола. По логике вещей, после ночного инцидента я как можно скорее должна была избавиться от этой мерзости. Спалить дотла в камине или «случайно» забыть на полке в библиотеке, сделав вид, будто она там и стояла. Так я и собиралась поступить. Но что-то или кто-то останавливал меня, заставляя мыслями возвращаться к рукописи снова и снова. Чем я руководствуюсь? Что мною движет? Пожалуй, я не смогу дать ответы на эти вопросы. Любопытство? Жажда познания? Или, быть может, чья-то воля, которой невозможно противиться? Как бы там ни было, но я послушно прижимаю перемотанную плотной тканью книгу к груди, устраиваясь на застланном теплыми покрывалами полу. Скидываю несколько подушек с диванчиков, укутываю ноги пледом и нерешительно провожу ладонью по свертку. Книга движется внутри. Живая и трепещущая. Хотя, всему виной может оказаться игра моего воображения. Разворачиваю жесткую ткань, высвобождая наружу черную кожу с начертанной пентаграммой. Пальцы сами тянутся к тоненьким ремешкам, пусть подсознательно я и боюсь очередного приступа. Как странно. Все спокойно. Никакой агонии, видений и нестерпимой боли. Обложка немного холодит руки, только и всего. Бумага пожелтела от времени, а древние письмена кое-где выцвели или попросту стерлись. Среди множества страниц сплошного текста попадаются реалистичные, кропотливо прорисованные иллюстрации. В большинстве своем – это изображения Драконов и существ, подобных им, во всем их многообразии. Детальное изображение строения скелетов, панцирей, кровеносной и нервной систем. Каждая чешуйка, каждый ус или перо подвергаются тщательному изучению и описанию. Я очень сомневаюсь, что все эти специфичные сведения были добыты гуманными способами. А что поделать. Как говорится, на войне все средства хороши. Пусть даже эта война всего лишь плод чьей-то больной фантазии. Мне не нужно лишний раз прочесывать текст, чтобы понять, кому принадлежит сие творение. Раз за разом прокручивая в памяти каждую секунду мучительного видения, я не могла не вспомнить владельца надменного, самовлюбленного голоса – Нелодара. Того, кто истого ненавидел весь драконий род, искренне презирал и прикладывал максимум усилий, дабы истребить «отребье». Стоило раскрыть книгу, перелистать несколько шершавых листов, как мягкий тембр вновь зазвучал в моей голове. «Sarn Rom. Каменный Трубач. – гласит аккуратная подпись под изображением грузного, покрытого толстыми роговыми пластинами ящера. Рептилия больше походит на огромного шипастого варана, чем на Дракона. – Слишком умен, чтобы становиться домашним животным, но слишком туп, чтобы быть полноправным членом общества. Пригоден только для транспортировки неподъемных грузов и роли тарана при осаде крепостей. Покажите мне автора этого утверждения, и я лично плюну ему в лицо. Только законченный идиот смог увидеть в опасном противнике лишь добряка, страдающего скудоумием. Конечно, недюжинную силу гигантов не стоит сбрасывать со счетов, ибо закованный в непробиваемый щиток лоб в два счета снесет железные ворота, но большую опасность представляет не наикрепчайшая чешуя или мощный, мускулистый хвост. Трубачи не обладают развитыми голосовыми связками, отчего общение с другими расами весьма проблематично. Но вот между собой они контактируют на более высоком уровне. Им не нужны слова, звуки и красноречивые фразы. Их язык – эмоции. И я имею в виду не мимику и жесты – на окаменевших мордах все чувства выглядят одинаково. Это нечто большее. Химия? Физика? Мельчайшее изменение химического состава крови, или интенсивности электрических импульсов мозга не останутся незамеченными для сородичей. Не берусь называть это телепатией, но расстояние для передачи информации для Трубачей не имеет значения. При военном конфликте подобная система коммуникации ящеров может стать настоящей катастрофой. Планируя заманить для опытов одну особь, мы спровоцировали троих. Только представьте себе, целая сеть сопряженных друг с другом индивидуумов, способных думать и действовать, как единый целостный организм. То, что самыми искуснейшими магами не всегда достигается путем долгих волевых тренировок и практик, в этих рептилиях заложено природой с рождения. Но почему же «Трубач»? Все-таки, они не совсем немы, как может показаться. Свою удивительную способность этот вид Драконов использует не только для связи между собой, но и в целях самозащиты. В основном это присуще самцам. В случае открытого конфликта Трубач издает утробный рык, используемый и как средство предупреждения противника, и как смертоносное оружие. В зависимости от мощности вибрации есть шанс спровоцировать землетрясение, обвал или же разрушение крепостных стен. Стоит отметить и значительный минус. Каменный Трубач относится к подвидам ящеров, которые, в отличие от Высших Драконов, не способны принимать человеческую форму. В виду этого мы в равной мере теряем как ценного союзника, так и могущественного врага…». Я переворачиваю несколько страниц, пропуская кровожадные сцены средневековых пыток, гордо именуемых исследованиями. Не то чтобы я была изнеженной дамой, падающей в обморок при виде крови. Нет. Современного человека довольно сложно напугать, если учесть обилие разноплановой информации, наваливающейся со всех сторон. Не излишняя детализация описаний и не осознание того, что все изложенное на бумаге происходило взаправду, заставляет отворачиваться и мечтать поскорее вымыть руки. Каждая буква, за которую цепляется взгляд, впивается в мозг, наполняя разум отголосками ощущений, запечатленных в гримуаре. Эти чувства ядовитой горечью застывают на губах. Противоречивые, ломающие нутро. Я не понимаю и не стремлюсь понять психопата. Мне чужды его переживания. Но они упорно заполняют меня, растекаясь по разрозненным мыслям. Сколь плодотворной бы ни оказалась работа, результат не приносит радости. Глубоко в почерневшей от гнева и злобы душе тирана зияет пустота. Да… Он пуст. Сожран изнутри своими ненасытными демонами. Своим безумием. «Imirin ethir. Хрустальный лазутчик. – продолжает усталый надтреснутый голос, пока я завороженно разглядываю очередной рисунок. Хрупкое полупрозрачное существо смотрит с листа пустыми выемками вместо глазниц. От неестественно узкого подбородка лицо расширяется кверху, переходя из крупного гладкого лба в мягкие на вид выросты по бокам головы. Массивные подобия рогов оканчиваются трепещущими плавничками. Аналогичные плавнички под челюстью тонкими лепестками покачиваются в толще воды. Тело существа немного непропорционально. Широкая грудная клетка, переходящая в узкую талию, а затем в угловатый таз. Худощавые руки с тонкими изящными пальцами и закругленными ноготками и мускулистые ноги в несколько раз превышающие длину туловища за счет длинных плоских ласт. Кое-где можно заметить просвечивающийся хребет, а странной формы мышцы на плечах и бедрах напоминают морские ракушки. Когда я был еще совсем мальчишкой, отец взял меня с собой, дабы нанести визит старому знакомому. Путь предстоял неблизкий, и перед отцом встал выбор, снарядить корабль или седлать лошадей. Сейчас я искренне рад, что мы не выбрали море, как альтернативу. На время нашего путешествия разыгралась нешуточная буря, и разрушительный шторм уничтожил не одно судно, спешащее в порт Стеклянной Гавани. Надо сказать, что Король, правящий в тех краях, был донельзя самолюбив и тщеславен. Он гордился процветанием и богатствами своего королевства, протирая престарелым задом золотой трон. Сейчас даже имени его никто не вспомнит, но тогда каждая собака стремилась лизнуть мыски господских сапог. Я не берусь судить отца, так как до конца не знаю, ради чего был совершен визит. Действительно ли это была встреча давних приятелей или попытка выслужиться, уже и не важно. Речь сейчас не об этом. В уродливом человеческом мирке, ограниченном высокими каменными стенами, благополучие измерялось не благосостоянием народа, урожайностью полей и стабильностью экономики, а количеством драгоценных камней на ночных горшках сановников. Безвкусие и вычурность шли рука об руку с понятиями красоты и искусства. Без кровавых слез на обилие золота, самоцветов и парчи смотреть было нельзя. Но одна вещь привлекала меня, неизменно приковывая взгляд. Статуя, водруженная на пьедестал чуть ли не в центре тронного зала. Странное создание, искусно вырезанное из цельного куска хрусталя вызывало противоречивые чувства. С одной стороны, осанистая фигура была полна грации и потусторонней красоты. А с другой, воплощала в себе уродство и несуразность специфических форм. Притягательная и отталкивающая одновременно, она не оставляла равнодушным никого. Когда Короля спрашивали, что за виртуоз выполнил столь тонкую работу, правитель горделиво выпячивал губу и заявлял: «Сама бездна преподнесла сей дар, признавая мое величие!». Толика правды в пафосных речах была. Действительно, когда шторм утих, и волны перестали вздыматься над черной гладью, вдоль берега стали находить хрустальные изваяния. Побитые, потрескавшиеся, врытые в песок и застывшие в самых разнообразных позах. Никто не понимал, почему сумасбродный Король принял морской «мусор» за подношения из пучин, но кичиться ему пришлось недолго. Спустя несколько дней, как только берег был расчищен, а большинство высокородных гостей отбыли из королевских владений, стоящий на отшибе замок подвергся нападению морских змеев. Мощные атаки разнесли стены в пух и прах, камня на камне не оставив. Кровожадные монстры и последовавшие междоусобицы стерли королевство с лица Земли, а беспощадное время – имя зазнавшегося Короля со страниц истории. Никто и не подумал тогда связать загадочные скульптуры с появлением морских чудовищ. Случившееся восприняли как кару, ниспосланную разгневанными Богами. Но на деле все оказалось гораздо проще. Уже будучи взрослым, я надеялся найти хоть какие-то упоминания о причудливых существах с морского дна. Многочисленные труды ученых и магов все как один твердили об Ундинах и Мелюзинах, соблазняющих моряков, не обошли стороной и враждебных сирен маргигр. Но прекрасные женщины, взирающие с красочных иллюстраций, не подходили под образ, врезавшийся в мою память. Лишь только несколько непроверенных источников, явно принадлежащих безумным старцам, упоминали уродливого вида русалок, показывающихся на гребнях волн в разгар штормов. По их словам земли, в которых появлялись белесые чудовища, в дальнейшем ждала разруха, война и упадок. Загоревшись сомнительной идеей поймать мифическое даже по меркам волшебных созданий существо, я бросил все силы на ее осуществление. Снаряжая корабли, я направлял их прямо в эпицентр штормов, не заботясь об их благополучном возвращении. Долгие месяцы бесполезной траты времени и материалов в конце концов увенчались успехом. Каков был мой восторг, когда в сетях забилась реальная сюрреалистичная тварь. Живая, извивающаяся, так и норовящая разорвать сеть и вцепиться в ближайшую глотку. Особь была немного крупнее чем та, что сверкающей статуей красовалась на постаменте. Молодой самец, еще недостаточно окрепший, чтобы дать отпор нескольким матерым морякам. Мне хотелось изучить его, докопаться до самой сути, препарировать, если придется, чтобы понять, что это за диковинное чудовище. Но, как только мы вытащили извивающееся тело на палубу, Ethir дернулся, выгнулся дугой, и мышцы в считанные секунды одеревенели, превращая плоть в хрусталь. Будь солнце в зените, я бы списал произошедшее на его негативное влияние, но на дворе была глубокая ночь. Выходит, оказавшись вне родной стихии, существо гибнет. Воздух для них так же губителен, как для нас его отсутствие. Следующая встреча с представителями Emirin Ethir состоялась не так скоро, как мне того хотелось. Но она оказалась более плодотворной и результативной. На этот раз сразу двое угодили в ловушку. Правда, корабль чуть не налетел на скалы, пока мы пытались поймать их, но поцарапанный корпус и пара сломанных шей – ничто по сравнению с открытиями, которые мне предстояло совершить. Мужчина и женщина. Или лучше сказать влюбленная парочка стала замечательным призом за годы ожидания. Самоотверженность, с которой самец бросался на гарпуны, дабы защитить свою самку, стоила высших похвал. Израненный, обессиленный неравной борьбой, он стал прекрасным подопытным образцом в дальнейшем. А самка… Я не смог… не смог изувечить ее. Сколько ни заставлял себя. Я принес столько жертв во имя науки, но эта оказалась мне не по силам. Подчиненные соорудили огромный аквариум, занявший третью часть лаборатории, чтобы «гостье» было комфортно. Такая хрупкая и слабая, она извивалась в воде, билась о толстое стекло и разъяренно колотила кулаками по стенкам. Исследовав ее возлюбленного в плане анатомии, на ее примере мной было принято решение изучать поведенческие особенности. Она была по-своему красива и в то же время ужасна. Одинокая, отчаявшаяся, волею случая загнанная в мой садистский плен. Морская дева отказывалась от пищи, изводя себя голодом и бесполезными попытками проломить аквариум. Приходилось добавлять в воду подпитывающие растворы и легкие транквилизаторы, чтобы утихомирить разбушевавшуюся фурию. За дни наблюдений я понял, что самки Emirin Ethir обладают необычайной выносливостью и способны развивать фантастическую скорость даже в замкнутом пространстве. По ночам, когда я гасил все источники света в лаборатории, женщина становилась невидимой, полностью сливаясь с водой. Зато, когда усталость брала верх, и раз в несколько дней она впадала в летаргию, все ее тело вспыхивало сотнями крошечных голубых огоньков под тонкой прозрачной кожей. Почти каждую ночь я оставался в лаборатории. Неустанно следил за ней, ловя каждое движение, каждый уничижительный взгляд. Прикрываясь научным интересом для собственного успокоения, я уделял ей непомерно много внимания. Баловал, преподнося в пищу трудно добываемые деликатесы, и постоянно наталкивался на отказ, приказывал обустраивать ее «дом» дарами океана и морей, дабы максимально приблизить окружение к естественной среде обитания. Но беспокойная натура все крушила и ломала, отказываясь от моих подношений. Я наслаждался каждой секундой, проведенной с ней. Любовался непревзойденной грацией, отвлекаясь от работы. Я знал, как сильно она ненавидит меня. Но при этом любил. Любил больной, странной любовью, понимая, что никогда не смогу коснуться ее. В конце концов, в один из дней, Ethir успокоилась. Перестала буянить, огрызаться и морить себя голодом. Я радовался, видя, как изможденное существо расцветает. По утрам она приветствовала меня, совершая в воде невероятные кульбиты, узкими ладонями прислонялась к стеклу, ожидая, пока я приложу руку с другой стороны, и разговаривала… Завораживающий, переливчатый звук, напоминающий пение китов. Чувствовала ли она то же, что и я? О чем думала? Знала ли, что я люблю ее так сильно, что готов мучить до конца своих дней? Не уверен. Но она пела… Пела только для меня. Я был слепцом. Упивался вымышленной любовной победой. Опьяненный и жалкий. Ощущение счастья не покидало меня, пока я не осознал одну вещь. Улыбаясь и воркуя чарующим голосом, она все время смотрела сквозь меня. Не мне были адресованы слова на чужом языке. Не меня икали пустые глаза по ту сторону стеклянной темницы. Она звала Его. Она представляла Его. Спустя столько месяцев, она все еще ждет и любит… Его! Не меня, отдавшего ей свои сердце и разум. Не меня, сотворившего для нее новый дом, новую обитель! Настала моя очередь ненавидеть, кромсать, крушить и рушить! Но… я все еще не находил в себе смелости уничтожить деву. Хотя, кое-что, все-таки, сделать мог. Когда Ethir спала, покачиваясь в неподвижной пучине, я оставил для нее маленький сюрприз ко времени пробуждения. Она должна понять, что я единственный мужчина в ее жизни. Только мне отныне принадлежат душа и тело! Я ее хозяин! Я не хотел… Не хотел, чтобы так все закончилось… Она была самым дорогим, что я когда-либо имел, и я не мог причинить ей вреда. Но, когда я вернулся… чуть не захлебнулся собственным ужасом, рухнув на колени посреди лаборатории. Ей все-таки удалось… Ethir. Моя милая Ethir. Она лежала на полу в луже густоватой аквариумной воды, а тонкие женственные руки трепетно обнимали хрустальное тело ее любовника. Последнее, что я увидел – стекленеющий взгляд и искрящиеся слезы, бегущие по бледным щекам. Я… Убил ее. Убил собственными руками…» Я отрываюсь от гримуара, давясь нахлынувшими слезами. Я не могу справиться. Не могу. Обида и злость накатывают на меня. Но это не мои эмоции… Я, как губка впитала ощущения, ворвавшиеся в мой разум со срывающимся на крик голосом эльфа. Чужая боль такая реальная… Настоящая. Но ведь монстр, давно потерявший человеческое лицо, не может так безутешно страдать? Не верю. Не верю ни единому слову, сочащемуся притворной печалью. Извращенный и развращенный эгоист, заигравшийся в вершителя судеб и потешающий свое самолюбие. Но, если же я не верю в искренность, почему меня это так задевает? Я правда все отрицаю? Или просто боюсь испытать жалость к убийце? «… глубоководные твари напали неожиданно. – вклинился все тот же баритон, только вот от грусти не осталось и следа. Холодный и расчетливый тон. Это ли его истинное лицо? Только всмотревшись в нацарапанные на пергаменте буквы, я осознала, что половины прозвучавшего до это текста не было и в помине. – Маги оказались правы. Emirin Ethir, действительно, приносят беды и несчастья, но совсем не магическим способом. Всему виной их физиологическая особенность. Сияние, излучаемое этой расой в процессе сна, после смерти запечатывается в хрустальной оболочке, превращая существ в вечные маяки. Чувствительные к яркому свету морские обитатели, плывут на мерцающие изваяния, как мотыльки летят на зажженные фонари. Безвольные создания, посмертно становящиеся приманкой для хищников… Да, да… Это было бы красивой легендой, если бы было правдой. Я не зря назвал эту расу Хрустальными Лазутчиками. И их появление напрямую связано с последующими нападениями подводных гигантов. Судя по отметинам и бороздкам на жаберных крышках, достигая определенного возраста, зрелые особи, преимущественно самцы, отправляются в услужение одному из колоссов, царствующих в морской пучине. Будь то Кракен, Левиафан или Гидра. Зависит от ареала обитания последних. Доподлинно неизвестно, какие конкретно функции выполняют Emirin Ethir, но у меня есть некоторые соображения. В землях, где были замечены специфические создания, никогда не бывало сражений с морскими обитателями. Воды отличались спокойствием и обилием рыбы. Исходя из этого, можно предположить, что подобные вылазки предназначались для разведывания территорий и последующего их присвоения. Лазутчики шпионили, выискивая слабые места и лазейки, а после призывали Владык. Вполне возможно, что некоторые приносили себя в жертву намеренно, становясь маяками, или же просто не могли оказать должного сопротивления бушующим волнам. По идее Emirin Ethir не должны были попасть на страницы этой рукописи, но есть одно «но». Пусть существа и не являются представителями расы Драконов и не имеют к ним прямого отношения, одно основательное сходство, все же имеется. А именно, наличие Hethu Hen или Туманного Ока. Предположительно, с его помощью они связывались с колоссами, относящимися к виду морских змеев. Но значение Ока в жизни Драконов следует рассмотреть отдельным пунктом…». Уже не в первый раз эльф отмечает способность Драконов к странного рода коммуникации. Книга, воспоминания, видение, возникшее во время пожара в лаборатории. Нелодар одержим этой особенностью, и, вероятно, жестокие эксперименты дали свои плоды. Я перелистываю листы до страницы, помеченной после упоминаний об Оке, пропуская дальнейшие рассуждения. «Потратив несколько десятков лет на исследования Драконьей расы, я с уверенностью могу заявить, что все, на данный момент изученные мной представители Драконов, имеют способность к Osanwe-senta – телепатии. Вне зависимости от подвидов, характеристик и уровня маны, ящеры наделены редчайшим даром. Хотя, редчайший он только для всех остальных народов. Основным атрибутом, участвующим в процессе коммуникации, является так называемое Туманное Око. Аналогом Hethu Hen можно считать Третий Глаз у провидцев и пророков. Но если последний – это что-то эфемерное, тяжелое для восприятия обычным человеком, то Око вполне осязаемо. Чаще всего Hethu Hen располагается между чешуйками на сочленении между головой и шеей. Имеет форму овального ограненного алмаза и практически не выделяется на теле. За редким случаем в роли Ока выступают особые части тела, например, слепой глаз у многоглазых видов, отличная по цвету чешуйка или коготь и так далее. Когда Дракон предстает в образе человека, то его Hethu Hen невозможно обнаружить, не зная точного местоположения на драконьем туловище. Помимо обмена мыслями Драконы умеют еще кое-что. Получать и считывать информацию или воспоминания с чего и кого угодно. Ощущения при этом напоминают наркотическое опьянение. Добровольно это происходит путем раскрытия своего сознания для оппонента и предоставления права копаться в своей голове. Концентрируясь на конкретном воспоминании, можно без труда передать его другому, или же заблокировать. Насильственный способ добычи информации мало чем отличается от добровольного. Всего лишь нужно проникнуть в Око ментально, пробив барьер в сознании, или физически, повредив оболочку. Для наглядности можно привести пример пробивания когтями черепа поверженного врага. Что касаемо считывания информации с окружения, то, чаще всего это происходит неосознанно. В местах скопления духов на полях сражений, обильной концентрации маны или ярких воспоминаний. Если молодой Дракон не учится контролировать поглощение с малых лет, то избыток знаний может приводить к психическим расстройствам и заболеваниям. Изначально, я стремился раскрыть разум своих подопечных путем использования наркотических средств или вмешательства в мозговую активность хирургическим путем. Результативность была небольшой, а затраты колоссальными. В итоге, я решил попробовать что-то новенькое. Если извлечь Око из тела Дракона, при этом не повредив, то есть большой шанс его вживления в представителей любого народа. Сильные мира сего будут готовы отдать все свои богатства за возможность Видеть! Еще есть вариант модернизировать Гвардию Тени, и после войны сделаться крупнейшими торговцами информацией! Непревзойденные воры, крадущие не только драгоценности, но саму суть… Но лучше всего не давать столько могущества кому попало. Я смогу усовершенствовать мой народ… Подарить ему силу, с которой ничто не сравнится. А для этого потребуются новые «люди», больше практики и времени. Думаю, байка про всемогущую шпионскую сеть приглянется Кайре, и она добровольно отдаст своих гвардейцев ко мне в услужение, как овец на заклание… Пусть верят, что я превращу Гвардию в непобедимую мощь и силу… Пусть тешат свое Эго, пока я преследую иные цели. Они перестанут называть меня сумасшедшим. Ведь я не болен… я знаю это. Я только хочу дать нам шанс на лучшее будущее. Мои люди больше не будут страдать. Война не напрасна! Война необходима! Они перестанут… Перестанут! Или я утоплю это место в крови!».***
Гато шипит, как взбешенный кот, скалит пасть и продирает когтями парчу на подушках. Вероятно, не стоит его так тормошить и тщательно осматривать, прощупывая каждую чешуйку. Я испытываю неприятное чувство дискомфорта, понимая, что то, что я собираюсь сделать, бесчеловечно по отношению к нему. Но ведь нет ничего дурного в том, если я просто удостоверюсь… Маленькие, жесткие пластинки на затылке плотно прилегают друг к другу. Я неотрывно слежу за реакцией дракона, проводя пальцами по шершавому загривку. Фамильяр извивается, изрыгает пламя из глотки, но рука, крепко держащая шею, не дает ему направить струю огня в мою сторону. Судя по записям Нелодара, Око должно быть где-то здесь, прямо под пальцами. Я слегка надавливаю на соединение между шеей и узкой головой, и дракон затихает, безвольно повисая на руках. - И не пытайся прикинуться мертвым. Я еще ничего не сделала, а ты уже в каматоз впадаешь! В ответ обмякшее тело дернулось, глаза закатились, а из открытой пасти вывалился посиневший язык. Наверняка ведь притворяется, чтобы я отпустила его. Я не куплюсь на дешевую клоунаду, как бы он ни корчился. Секунд десять я смотрю на театральное представление, все так же сжимая Гато в руках, пока до меня не доходит, что пульс под пальцами уже давно перестал биться. Я глубоко вздыхаю, борясь с желанием отпустить паршивца, и страх, передавить шею чуть больше дозволенного, пересиливает. Я разжимаю пальцы, предоставляя дракону полную свободу. Он не шевелится, маленькой тушкой свернувшись у моих ног. Нет. Быть не может. Это очередной трюк из его неиссякаемого арсенала. С опаской тяну за перепончатое крыло, но оно с глухим шуршанием возвращается на место, стоит отпустить. Холодный. А каким еще он должен быть? Все рептилии хладнокровные! Но осознание этого факта облегчения не приносит. Я беспорядочно трясу бездыханного фамильяра, чувствуя, как сердце яростно колотится в горле. Внезапная паника охватывает все мое естество, тело обдает горячей волной, а спина покрывается липким потом. Кровь стучит в ушах и приливает к горячим щекам. Готовая в любой момент разрыдаться, я что есть сил колочу по грудной клетке дракона… но все напрасно. Он мертв. Уже несколько минут, как мертв. Лицо сводит от бесполезных попыток сдержать слезы, а скрюченные пальцы впиваются в маленькие черные лапки, расслабленно покоящиеся на подушке. И без того небольшой, он будто бы съежился в этом огромном… живом пространстве. До чего же глупо! Если бы не эта рукопись, я бы никогда так не поступила! Мне бы и в голову не пришло! Чертова книга! Чертов Нелодар! Чертов… Гато! Трясущимися руками я поднимаю фамильяра с пола и прижимаю к груди. «Идиотка. Безмозглая кретинка… Не смей перекладывать свою вину на других. Только ты! Ты виновна в случившемся! Никто не будет нести ответственность за тебя! Теперь живи с этим! Живи и знай, что своими собственными руками придушила единственное существо, любившее тебя безо всякой причины!». Боль становится почти осязаемой, когда я прячу заплаканное лицо на груди Гато. Мне даже кажется, что это не слезы обжигают кожу, а горечь и стыд, выплескивающиеся наружу. На секунду я теряю связь с реальностью, упиваясь самобичеванием и ненавистью к себе. Жжет. Нестерпимо жжет затылок, как если бы вместо мягких волос на голове бушевало пламя. Острый и загнутый, как рыболовный крючок, коготь вонзается в ямку в месте соединения головы с шеей, отчего я широко распахиваю глаза и тупо открываю рот, словно выброшенная на берег рыба. Слепящая пелена исчезает, и я встречаюсь взглядом с расплавленным золотом напротив. Вертикальный зрачок пульсирует, а радужка разрастается, позволяя мысленно утонуть в закипающей лаве. Вот оно что… Сильные эмоции провоцируют всплеск. Он вызвал чувство вины, чтобы без труда погрузиться в мое сознание… Картинка меркнет, а я безудержно увязаю в водовороте воспоминаний.***
Ярко. Настолько ярко, что я непроизвольно зажмуриваюсь, лишь бы не смотреть на солнечные лучи. Здесь даже пахнет солнцем. А еще, невероятно пыльно, о чем свидетельствуют непрекращающийся кашель и чихания. Пыль клубится в воздухе, крошечными частицами танцуя в неподвижном мареве. Отчего мне все кажется необъяснимо знакомым? Обшарпанные стены, развалившиеся ящики, сваленные бесформенной грудой в дальнем углу, растекшиеся пятна темной жижи, намертво присохшие к полу. Я даже слышу, как термиты грызут покосившуюся дубовую кровать посреди комнаты. А это? Треснувший ночной горшок… Просто прелесть. А я-то думаю, почему меня не отпускает ощущение чего-то близкого, родного? Как я могла забыть свои первые беззаботные деньки в Гвардии? Мне только предоставили шикарные апартаменты с атмосферой… отчаяния и безысходности. Подозреваю, что меня ждали с претензиями в зале с Кристаллом в тот же вечер. Но… Я не оправдала надежд, расстелив на деревянных перекладинах кровати старое покрывало, любезно оставленное провожатым, и укрывшись своей коротенькой курточкой. Замерзла, как собака, за которую меня, видимо, и принимали, набила пару синяков, пока укладывалась на жестких досках, но не проронила ни единого недовольного слова. После пары бессонных ночей я обзаведусь черными кругами под глазами, угрюмым видом и мизерной долей уважения гвардейцев. Эвелейн позволит мне несколько дней проспать в лазарете на удобной кушетке, а Эзарель, заручившись поддержкой бравых молодцев, примется колдовать над интерьером моей спальни. В процессе ремонта его буйную фантазию неоднократно стошнит радугой, пока довольный эльф торжественно не вручит мне новенький ключ. И в дальнейшем мне придется жить в обилие розового, зеленого, желтого цветов, засыпая в комке «сладкой ваты» вместо нормальной постели… на солнечной стороне крепости. Чтобы я точно не мерзла. Никогда. Но это позже. А пока я ючусь в скупо обставленной комнатушке, коротая дни за уборкой в ожидании вылупления моего первого фамильяра. По распределению мне попался Корко – водная рептилия, похожая на ящерицу с плавниками и ластами. Во всяком случае, это лучше козла посреди комнаты и обезьяны с лопухом вместо хвоста. По изумрудной скорлупе в мелкое блеклое пятнышко скачут яркие блики. Яйцо в глубокой чаше инкубатора уже второй день изредка подрагивает, а сияющий шарик в виде планеты гудит над импровизированной колыбелью с удвоенной силой. Рождение питомца я не застала, поэтому это явно не могло быть моим воспоминанием. Хруст со стороны окна заставил обернуться и обратить все свое внимание на происходящее. А посмотреть было на что… Цепляясь закругленными коготками за расщелины между камнями, по нагретой солнцем стене карабкается маленькое, черное нечто. Размером не больше взрослой кошки и по форме похожее на подвижный, вспыхивающий темнотой сгусток. Минуя раскрытые ставни, существо отделяется от стены и мягко планирует на крепкую столешницу, чуть не задев покачнувшуюся «колыбель». Если присмотреться, то можно заметить слабые очертания перепончатых лап в бесформенной пульсирующей дымке. Чернота вытягивается, приближаясь к инкубатору и замирает, теневой вуалью окутывая звенящий кристальный шарик. Насколько я знаю, искусственно созданные юдоли не пригодны для многоразового использования. Сфера – это сгусток чистейшей энергии, направленный на формирования жизненных сил в запечатанных в яйцах фамильярах. Да… да. Именно запечатанных. Много странных вещей можно узнать о неизвестном мире, если изучать местную литературу, а не ждать обеда в трапезной. Большинство фамильяров живородящие, а не яйцекладущие. Как и в животном мире, одни экземпляры крайне враждебны, другие невероятно быстро растут, а третьи и вовсе формируются из самой энергии, минуя все эволюционные процессы. Налаживая торговлю живыми существами, предприимчивые элдарийцы придумали немало хитрых вещей. Дабы облегчить уход за детенышами, обеспечить их беспроблемную транспортировку и минимизировать затраты, с помощью особых заклинаний маги затормаживали развитие фамильяров, позволяя неопределенное время находиться в состоянии малышей, или же, в крайних случаях, возвращали в стадию эмбрионов и заключали в яйца. Вылупить такое яйцо можно только с помощью специально созданного инкубатора. После рождения питомца энергетическая сфера распадалась, отдав весь запас сил фамильяру, а чаша «колыбели» становилась пригодной разве что только для роли цветочного горшка. И сейчас жадная тень пыталась досуха высосать магию, из центра ее средоточия. Звучные энергетические волны накатывали на своего мучителя, питая и насыщая его. Тьма пару раз взвилась непроницаемыми клубами и начала принимать более четкую форму. Довольно быстро сформировался хвост, усеянный мелкими шипами, крепкие бока, покрытые черной, переливающейся в ослепительном сиянии чешуей. С последним глотком, обратившим сферу в пыль, на стол опускается Гато. Мой Гато, который должен был по всем правилам вылупиться из яйца, а не появиться вот так вот! Что за бесовщина?! Наивно я полагала, что на этом все и закончится… Стряхнув с кожаных крыльев остатки тьмы, дракон высунул раздвоенный язык и неторопливо провел им по твердой скорлупе. Один точно выверенный удар хвоста, и защитная оболочка, скрывающая содержимое, лопается на множество мелких кусочков, а стол заливает светящаяся клейкая жидкость. Победно зарычав, Гато пригнул голову над скрючившимся эмбрионом, прислушиваясь к частому сердцебиению. Что бы я ни сделала сейчас, это никак не повлияло бы на события. Сильная челюсть смыкается на тонкой шее недоразвитой рептилии, с хрустом перекусывая позвонки. Дракон урчит, раздирая мертвую плоть на куски, довольно скалит перепачканную пасть и перетаптывается в растекшейся луже. Сейчас, глядя на вопиющую жестокость моего «милого» питомца, я должна как минимум испытывать отвращение и ненависть к нему, но этого нет и в помине. Я чувствую его слабость. Надломленность внутри. Он давно должен был умереть, но гордое, жизнелюбивое создание не сдается, из последних сил цепляясь за жизнь. С каждым проглоченным куском, с каждым поглощенным клочком маны, он становится сильнее. Ментально и физически. То, что он делает, вполне естественно, так же, как и другие проявления животной натуры. Насытившись, дракон тщательно сгребает растерзанные ошметки и сбрасывает с плоского подоконника туда, где от них точно избавятся другие хищные фамильяры. Когда в замочной скважине раздается звук поворачиваемого ключа, хитрец уже лежит среди скорлупок и жижи, свернувшись калачиком. А я тем временем растворяюсь во времени, теряя осколки воспоминания. Кровь… Крупными багряными каплями собирается на кончиках когтей, срываясь в холодную, позеленевшую от тины воду. Красные круги фигурными узорами расползаются под вздрагивающей от ряби поверхностью. В сыром, пропахшем гнилью и плесенью подземелье – это единственные яркие пятна, не считая ядовито-зеленых глаз, наблюдающих за змеящимися струйками. Мускулистое тело, покрывшееся черной чешуей, неподвижно застыло на гладких камнях. Уже несколько минут Демон любуется своим творением, рисуя кровавыми брызгами по воде. Дерзкая ухмылка не сходит с губ, обнажая кончики белоснежных клыков. Непризнанный художник, вынужденный скрывать свой гений за маской радушия и терпимости. Скука… Аня. Кажется, так ее звали. Несчастная дурочка, погубленная собственным любопытством. Еще совсем недавно ореховые глаза согревали своей добротой души множества гвардейцев, а разорванное горло исторгало звонкий кристальный смех вместо пенящейся крови. Всеобщая любимица, чья нелепая смерть станет невосполнимой утратой. Он не испытывает ничего, глядя на остывающее в грязи тело. Если века назад его не до конца очерствевшее сердце способно было на скупые проявления жалости, а имена посмертными эпитафиями врезались в память, то сейчас… Демону абсолютно наплевать на очередное пущенное в расход мясо. Лейфтан поднимается с плоского валуна, равнодушно стряхивает с ладоней остатки крови и расправляет затекшие крылья. Еще пара маленьких штрихов, и даже самый суровый критик не сможет придраться к картине. Грациозная фигура взмывает вверх и с неистовым бешенством полосует камни когтями, высекая горящие искры. Оперение вздыбливается, когда размашистые крылья наносят мощные удары по сводам, сбивая поросшие мхом сталактиты. Каменные шипы срываются с потолка и вонзаются в землю подобно смертоносным стрелам. Крепкие демонические руки играючи гнут и ломают стальные прутья клеток темницы, а источаемое всем естеством существа пламя, охватывает стены, лижет пол и расползается по воде зацветшего пруда. Лейфтан приземляется, пряча истинный облик, и оглядывает плоды своих трудов. Идеально… Никто ни на секунду не усомнится в том, что плененная ведьма сотворила все это. Разрушила казематы, в спешке уничтожила свидетельницу и ранила пришедшего на шум лореалета. Сценария нужно придерживаться до конца, поэтому Демон выуживает из складок заляпанной одежды стилет и с хирургической точностью вонзает в ногу, даже бровью не поведя. Дело остается за малым… Побольше страдания на бесстрастном лице, и успех у неприхотливой публики гарантирован. Это не представление. Только репетиция. Но и сейчас в зале присутствуют зрители. Высоко под потолком, там, где из трещин сочится влага, а из скальной породы растут острые зубья, теневой дракон заинтересованно склоняет голову набок, глазами выхватывая из темноты статную фигуру. Глазами, которыми смотрят двое. Сквозь пространство и время. Холодно… До такой степени, что голубоватый иней выступает на коже, и чувствительность постепенно покидает ее. Воздух словно замораживает ноздри и легкие на вдохе, а щеки покрываются колючим румянцем. Ослепительное сияние не дает открыть глаза и осмотреться. Мне остается только гадать, где я на самом деле нахожусь, обдуваемая ветрами и замерзающая с каждой секундой все больше и больше. Вьюга воет раненым зверем, в бешенстве натыкаясь на невидимые преграды в вышине. Я потираю глаза озябшими пальцами и с трудом размыкаю веки. Выступившие крошечные слезинки моментально превращаются в прозрачные льдинки, сводя и обжигая обветренную кожу лица. Снежные хлопья оседают на пушистых ресницах, путаются в волосах и даже не думают таять. Мороз приговаривает к ледяному плену не только меня, но и все вокруг на сотни метров впереди. Несколько просторных залов соединены между собой шаткими, дрожащими под порывами ветра тропами. Или мне только кажется, что они подвижны, из-за скачущих по ним световых вспышек. Снежные завихрения блуждают между узкими, покрытыми толстой коркой льда переходами над глубокой хрустальной пропастью. Впадина простирается вниз насколько хватает глаз. Открывая взору множество этажей, с тянущимися от рваных краев обрушившегося пола лестницами из парящих в воздухе ступеней. Свет, прорывающийся в дыры и трещины раздробленных стен, белый, струящийся, совершенно отличный от теплых солнечных лучей, но такой же слепящий. Вьюга гудит, неистовствует, косматыми лапами раскидывает гигантские снежные настилы, обнажая погребенные под сугробами фигуры. Мужчины, женщины, люди и нелюди, нашли свое последнее пристанище в ледяной броне. Сколько минут понадобится, прежде чем я займу свое место среди них? Пока острые и колючие, как осколки стекла, снежинки не превратят живое тело в очередной предмет молчаливого интерьера. Если это местная трактовка Ада по Данте, то дела мой совсем плохи. Новый порыв ветра, вырвавшийся из глубин пропасти заставил меня отшатнуться от опасного края и попятиться на негнущихся ногах. Я почти не чувствую стоп в легких туфлях. Кажется, что одно неловкое движение расколет деревенеющие мышцы на куски. Дробь, отбиваемая стучащими зубами - вполне подходящая мелодия для этого мертвого места. Подошвы скользят по обледеневшим камням, а волосы давно взялись седой коркой на голове. Я бреду по пустому, свистящему коридору, прилагая немало усилий, чтобы не закрыть тяжелеющие веки. Это неправильно… В воспоминаниях я всего лишь наблюдатель, а не действующее лицо. Но сейчас… Растерянная, продрогшая до самых костей, я подсознательно знала, что нельзя останавливаться. Нужно идти вперед. Через боль и усталость, пока… Пока… Как мне выбраться отсюда? Да и есть ли на то хоть малейшие шансы? За очередным поворотом пустота… Бесконечная вереница однотипных пейзажей. Все новые и новые тоннели, перекликающиеся друг с другом. Они кружат вокруг меня, запутывают и, после долгих блужданий, выводят к знакомым местам снова и снова. Нескончаемый лабиринт, где выходом служит тупик. Будет до одури обидно выйти прямиком к обвалу и замерзнуть насмерть среди камней, оставшись вечной гостьей разрушенного дворца. Я почти ничего не вижу, потеряв очертания резных колонн, заснеженных статуй по бокам коридоров и угрюмо нависающих стен. Все чаще спотыкаюсь о выступающие над полом расколотые льдины и пугаюсь оглушающего хруста снега под подошвами. Я чувствую, как силы покидают меня, утекая в промерзшие землю и камень. В полудреме-полусне я еле волочу ноги, удивляясь тому, почему вообще могу двигаться? Что-то, что намного выносливее меня, толкает вперед, собирает в душе остатки воли и не дает свалиться. Шаг за шагом приближает к завершению пути. Но что ждет в финале? Искомый выход? Пробуждение? Или, может быть, смерть? Нет… Исполинская стена из чистейшего льда, вросшая в арочные своды, потолок, плиты на полу… Это шутка? Слезы жгучим потоком наворачиваются на глаза, и я спешно вытираю из обветренными ладонями, сглатывая застрявший в горле ком. Таков конец? И ни единого проема в замороженной глыбе?! Не верю! Не хочу верить! Это нереально! Все в этом месте обманчиво! И, кто бы ни наслал этот губительно реалистичный морок, не заставит меня сдаться! Заиндевевшие кулаки отскакивают от прозрачной поверхности стены, заходясь болезненной судорогой. Удар, еще удар. В некоторых местах кожа содрана острыми краями тоненьких трещинок в непробиваемом заслоне. Ранки кровоточат и щиплют на морозе, но я продолжаю колотить по стене, как умалишенная. Лицо искажается в приступе беззвучных рыданий, но крик, не способный вырваться из пересохшего горла, теряется в груди. «Я ведь не действующее лицо. Я наблюдатель! Выпусти меня!» Я наблюдатель... И я вижу, как мои тонкие пальцы впиваются в лед, оставляя следы своей крови. Слышу, как лопается высохшая, натянутая кожа на ладонях, но не могу остановиться. Трещина, расколовшая неподдающуюся завесу, ползет вверх, кромсает ледяную преграду. Голос внутри меня неустанно повторяет лишь одну фразу, моля отпустить, но губы, больше мне неподвластные, шепчут нечто иное, что я не сразу разбираю в запале. «Очнись, любовь моя!» Не мне… Не мне принадлежат эти слова. Но мои уста их источник. Моя кровь, заливающая ледяные осколки, заставляет лед лопаться. Мои руки истово колотят преграду, пытаясь добраться до сердцевины. В ледовой утробе сокрыто то, до чего так рвется мое естество, потеряв остатки разума и контроля. То, что выжидательно наблюдает, пронзая пространство морозной голубизной глаз. Узник, уставший от многовекового заточения. «Очнись, любовь моя! Пора возвращаться!»***
Это могло быть сном. Изнурительным и выматывающим кошмаром. Подобные сновидения давно уже стали привычными. Но я стою на коленях посреди библиотеки, выпустив из рук брыкающегося дракона. Смотрю на изрезанные ладони, пытаясь чуть теплым дыханием согреть задубевшие пальцы, а с волос капает талая вода. Когда тоненькая холодная струйка сбегает со лба, я вздрагиваю, переводя взгляд дальше своих искалеченных конечностей, и забываю о необходимости дышать. Библиотека походит на белесый горный пик. Столы, глубокие кожаные кресла, стеллажи с сотнями бесценных манускриптов занесены снежными завалами. Ковер на полу встал колом, а стены и потолок покрылись стеклянной «глазурью». «Нужно убираться отсюда. Вряд ли это долго останется незамеченным.» Пока мое путешествие неизвестно куда не повлекло еще больше последствий, я спешила удалиться, волоча за собой притихшего фамильяра и внушительный громоздкий сверток. А по дребезжащим от ветра оконным стеклам расползалась узорчатая наледь, покидая пределы безмолвной комнаты.