***
В самой тёмной стороне лесной чащи, где протекает черноводная река, а еловые ручища норовят выцарапать путнику глаза, где перезревшая черника утопает во мшистых тропинках, и плачут янтарной смолой стволы деревьев, среди древних больших валунов стоит тысячелетний дуб. На его раскидистых ветвях гнездятся ведьмы — то ли благо леса, то ли проклятие. Верные приспешницы Повелителя душ, променявшие Властителя Тьмы — своего старого бога — на нового хозяина. В ворохе сочной крупной листвы отсыревают и гниют четвёртую сотню лет доски покрытой плесенью избы, где собираются в вороньи стаи горластые бестии, чтобы ворожить. Чтобы проклинать и развратничать. Сегодня они будут праздновать весь день и всю ночь. Сегодня они будут обжираться и плясать у громадного костра. Сегодня они примут свою новую сестру. Мару обрядили в платье из ветвей, болотной тины и мхов — таков обычай посвящения. На голову возложили тиару из ольхи, вокруг запястьев и щиколоток обернули браслеты из малахита и черепов полевых мышей. Посадили новообращённую во главе избы, на скамью, устланную папоротником и косами из человеческих волос. Мара старалась не думать о том, как добывались последние. Снаружи, рядом с ямой, дно которой обили острыми кольями, возводили будущий костёр, у коновязи закрепляли верёвку, на которой привели чёрного козла, без конца тревожно блеющего в предчувствии своей скорой кончины. Вайолет и Анита — старшие ведьмы ковена — праздно болтали за стиркой белья, стоя в ручье с задранными подолами; их лихой, визгливый хохот, слышимый даже наверху, вселял в сердце Мары животный трепет. — Ну, ведь хорошенький, скажи же? — щебетала Анита, приподняв над рябистым потоком взлохмаченную огненно-рыжую голову. — Ему, поди, нет и семнадцати! Такой сладенький, румяный, поджарый. — Если так понравился, я сделаю это специально для тебя, — промурлыкала Вайолет, шебутно плеснув в подругу водой. — Знаешь, ты можешь быть очень милой, когда не ведёшь себя как сука, — засмеялась в ответ красноволосая чертовка, артистично положив побелевшие от ледяной воды руки на талию. — Наш Повелитель тебе скажет, что я вообще-то всегда милая! — Ты бездельница, Вайолет. — Однако приношу в замок больше частей душ в год, чем все вы вместе взятые, — жеманно обвела по кругу указательным пальчиком. — Интересно, наш Повелитель явится на посвящение своей любимой новенькой? — Наш Повелитель трахается с принцессой, — гоготнула Вайолет, — зачем ему ходить на наши дурацкие обряды? — Ну почему Повелитель не потрахается с кем-нибудь из нас? — капризно просюсюкала Анита, отжимая рубаху. — Да очень ему нужно кувыркаться с грязными ведьмами! Какая же ты глупая курица, сестрёнка! — У него, наверное, огромный, как у коня... — мечтательно вздохнула рыжая, с наигранной невинностью прижав к лицу мокрую ткань. — Угу, а у тебя мозгов с горошину! Как с такой елдой управляться, по-твоему? Девки скорее сбегут в ужасе, чем пожелают запрыгнуть, — ехидничала Вайолет. — Ну, я не знаю... Все говорят, что огромный — это хорошо. — Наглая ложь! Огромный далеко не для всех хорош. Или ты думаешь, что и у того твоего симпатичненького мальчонки такой же? — В чём я уверена, моя глумливая сестрица, так это в том, что мясцо у него парное, сочное да мягкое, без сала и иссохших жил! На сердце Мары похолодело. «Убьют. Невинного красивого мальчика. Чтобы восславить Тьму внутри меня. Я ни секунды не думала об этом, когда отдала Кайло свою душу. Я буду с этим жить. И однажды мне станет всё равно, совсем как им». Бесовка сдержала своё слово и к ночи привела его на заклание. Издалека раздавалась её шутливая похоронная трель, манила на свой зловещий огонёк беспечно махающего юными крылышками голубоглазого мотылька, не подозревающего, что через мгновение станет шипящей вспышкой и растворится навсегда. Растворится — в паре десятков голодных животов. Вайолет околдовывавает безо всяких чар, одного сладострастного взгляда достаточно для её роковой ворожбы. Мальчишка отрывисто дышал, отмахиваясь от веток, царапающих тонкую кожу щёк, пересёк на гибких ногах воркующий с прибрежной травой ручей. Кровавым лучом горел узор на его белой рубашке. В раззадоренном сердце трепыхалось желание, предвкушение короткой плотской связи. Во мгле зловеще ухали совы, ветер гладил шершавый травяной ковёр, огонь в костре с неистовством пожирал хворост и тянулся тёмно-синюю высь. Лети скорее мотылёк! Лети в морщинистые лапы смерти! Ведьмы запели песни. Голоса их взвились над пламенем и полетели в чаще. Запоздалая тревога прокралась в сердце юноши лишь на подступе к дубу — где же раньше была, проклятая? Козёл на привязи истошно заблеял, бестии окружили свою жертву, играя с ней и подначивая. Кружась в диких танцах и продолжая распевать песни, они гнали его в ловушку. Неосторожный шаг — жалобный вопль, треск разрубленной плоти, прощально скатившая последняя слеза. Ведьмы истерично захихикали, сняли с кольев своего «ягнёнка» и поволокли разделывать. Руки, ноги, голова и туловище отдельно — с косточек не снимали, отправили жариться в печь. Завизжали, посрывали драные платья — и галопом к реке. Дурачились, брызгались ледяной водицей да летали на мётлах среди еловых верхушек. Из печи потянуло жареным мясом. Маре становилось дурно. Анита достала из пекла угощение, жадно облизнулась мокрым язычком; соски под тонким платьем напряглись от возбуждения и радости. Поставила перед Марой на серебряном замызганном блюде шипящую с пылу с жару голову и тряхнула огненными локонами. Отрезала себе мягкий кусок щеки и с аппетитом надкусила, радушно указав посвящаемой на остальное. Мара беспомощно взглянула в лицо Аниты, крещённое экстазом тёмного колдовства, и дрожащей рукой отрезала маленький кусочек. Ей хотелось стать своей среди них, стать им равной — и это цена, которую она платит за могущество и новую жизнь. Положила мясо в рот, к глотке подступила тошнота, слюна под языком сделалась кислой: «Только бы не вывернуло у неё на глазах», — мысленно молилась Мара. — Посвящена! — заверещала в оконце Анита, подняв вверх обе руки. — Приветствуем тебя, сестра! — хором прокричали ведьмы и хлынули в избу на пир. До утра они ели и пили, развлекались, лаская друг друга: тут и там сплошь нагие извивающиеся тела, развязные стоны. Плотный запах мяса, вспотевших тел и хлебный аромат пива щекотал ноздри. Мара будто окаменела на месте, изумлённо взирая на происходящее. Вайолет же ни с кем не спала из девушек: наелась, как жирный зверёк, и притулилась спиной к ногам новообращённой, обгладывая кость. Ведьма, что сидела развалясь подле неё на засаленных подушках, ковыряла в зубах тонкой веточкой, довольно причавкивая и раскладывая узорами бруснику в длинных каштановых волосах.***
Эта ночь опьянила Кайло, словно зверь, он чуял мощь, летящую из леса, где пировали его ведьмы. Четвёртый день рядом с Рей и третья ночь в её постели: он стыдливо мечтал, как не выпустит её из замка, как запретит ей одеваться, и она, послушно повинуясь, будет согласна на эти абсурдные условия. Утром она завтракала, сидя полураздетой у него на коленях. Кайло припал ртом к груди Рей и с наслаждением целовал и посасывал её. Сама Рей, казалось, не обращала на ласки никакого внимания, только лениво пропускала меж пальцев волосы на затылке Рена. — Я всё думаю о парламенте, — задумчиво прикусила губу. — О чём, о чём ты думаешь? — осуждающе усмехнулся Кайло. — О парламенте думаю, говорю. Об органе власти, который бы ограничивал полномочия монарха и... — Я знаю, что это! — огрызнулся он, сверкнув на неё зрачками. — Не понимаю только, как это относится к данному моменту, — с разочарованием припал лбом к её ключице. — Это шутка? — насмешливо вздёрнула брови. — Судьба королевства — единственное, что меня беспокоит. Я думаю об этом постоянно! Когда ем, когда ложусь спать, когда тренируюсь и даже, чёрт возьми, когда иду в отхожее место. Твоё капризное недовольство просто оскорбительно, — отстранилась и слезла с его колен, натянула на грудь рубашку и собралась было уйти, но Кайло перехватил её руку и виновато посмотрел Рей в глаза. — Останься. Прошу. — Останусь. Но только потому, что ты умеешь ласкать языком, — цинично фыркнула она. — Хотя вообще-то я бы посмотрела на сады, о которых ты мне так много говорил перед сном. — У меня есть для тебя кое-что поинтереснее! — чёрные глазища страстно зажглись, Кайло энергично поднялся с места, схватил Рей за руку и двинулся к лестнице, ведущей в подземелье. Они спускались вниз — быстрее и быстрее, ступени уводили во мрак и духоту. Рей едва дышала позади Кайло, её пальцы становились влажными от пота. Она вспомнила липкие и цепкие пальчики маленького Локи, худую гордую спину, вслед за которой она бежала в подвалы королевского замка и чувствовала себя в безопасности. Воздух становился вязким, тяжёлым и затхлым. По треснутой кладке стен ползли паутина и мох, кое-где на выступах белели ядовитые грибы. Уродливые лики замурованных в стены мертвецов провожали их ледяными взглядами пустых глазниц. — Это они строили замок? — Верно, принцесса. Мои старые добрые друзья! — с издёвкой улыбнулся Кайло. — Но мы здесь не ради них, — отворил большим тяжёлым ключом грузную дверь, — а ради него. Очутились в просторном зале, состоящем из нескольких ярусов, уходящих вглубь подземелья и опоясывающих выдающийся из стены на противоположной стороне массивный столб. Вокруг — устрашающая тишь. Кайло отпустил руку Рей и чуть неуклюже, но легко ступая, приблизился к краю. Тонко звякнула цепь. — Покажись-ка нам, дружок, — размеренно и насмешливо-сахарно произнёс он. Цепь пугающе всхлипнула, из глубины раздался харкающий тихий рык — и под потолок взлетело массивное чёрно-зелёное тело на громадных кожистых крыльях. Повернул шипастую голову и ринулся на хозяина, но замер в полуметре от непроницаемого лица: длина цепи ограничивала его свободу. Обомлевшая Рей не моргая всматривалась в фигуру древнего монстра и не могла поверить увиденному. Ни яростным золотистым глазам с вытянутым кривоватым зрачком, ни чернильно-хвойной чешуе, ни внушительным когтистым лапам и необъятным крыльям с рваными краями. На его морде, как казалось принцессе, застыло что-то человеческое — осознанное презрение к Повелителю душ. — Подойди поближе! Не бойся, он не исторгал пламя уже больше трёхсот лет. Помнишь, ты о нём мечтала малышкой, а? Нравится? — горделиво спрашивал Кайло с детским восторгом. — Последний живой дракон, — печально шепнула она. — Магнус Неистовый — гордость самого могущественного повелителя змей эпохи Великой войны. Я выпил душу колдуна без остатка и забрал дракона себе. Что за битва была! Кругом огонь да вонь зажарившихся тел! Меня лишил секиры какой-то желторотый мальчишка: срубил с древка лезвие — вот так смех. Я не на шутку разозлился и заколол его зубастым концом оставшейся половины рукояти. Голос подобен закалённой стали, в лице кровожадный азарт — теперь он действительно был похож на героя маминых рассказов, на ночной кошмар, на ад. Весёлая беспощадность. Беспощадное веселье. По спине Рей табуном пронеслись мурашки. — Это так… жестоко. Не могу представить, сколь долго он не видел белого света. Ты держишь его в этой тюрьме, как губитель. — А что, отпустить полетать над какой-нибудь деревушкой твоего славного королевства, принцесса? Пусть подышит свежим воздухом, разомнёт крылышки, сожрёт хлебопашца или какую-нибудь старушонку, например… — Но не в подземелье же его держать! Неподалёку от твоего замка есть горные хребты, можно было его хотя бы там посадить на цепи. Хотя и это тоже тюрьма. Милосерднее, но всё же тюрьма. — Преодолев остатки страха, Рей медленно подошла и встала рядом с Кайло, заглянула в тоскующе-озлобленные глаза древнего чудовища. — В стародавние времена драконы плевались зелёным пламенем, но делали это исключительно по велению своих хозяев-светлых магов. Мне рассказывал об этом мой… Неважно, — грустно мотнула головой. — Кто? Твой любовник? — наивно и взволнованно спросил он. — Говорю же — неважно. Как ты мне вчера говорил? Тебя это не касается? «Хах, любовник! И это первое, что пришло ему в голову?» Кайло прикусил язык и сделал вид, что его не задела отстранённость Рей. — Зверюга ненавидит меня, как, впрочем, и все живые существа. Но подчиняться тому, кто одолел его предыдущего хозяина, в драконьей природе: такими уж их создал Бог Солнца, что преподнёс этот дар первым магам. Иногда во сне он нашёптывает… — Нашёптывает? — Драконы владеют человеческой речью. Что, твой загадочный «неважник» не рассказывал? — высокомерно поджал губы. — Но разговаривают они, разумеется, лишь с повелителями змей, или с теми людьми, которых выбрали — гордые создания, — сложил руки на груди. — Пока Магнус спит, я могу слышать, как он лепечет себе под нос. Всегда одно и то же: «Приди ко мне, мой последний хозяин и друг. Забери меня домой. Забери и запри покрепче хвойные ворота». — Хвойные ворота, — тихо повторила Рей, и далёкие воспоминания вновь напомнили ей теплом, как они убегали с Локи в лес, где друг рассказывал ей дивные сказки о невиданных созданиях старинной пущи. Он называл воротами ели, стоящие по бокам тропинки, ведущей в чащу. Она обожала эти сказки всем сердцем. Однажды они последний раз затрепещут в руке Повелителя душ, навеки заключённые внутри обречённой беспокойной мышцы, выдранной из груди, — Рей неосознанно приложила к ней ладонь. Выбрались через подземные коридоры прямиком к замковым садам. Их чугунные врата были опутаны сочнозелёным плющом — так непохоже на мертвенно-блёклый пейзаж всей прочей растительности, что принцесса видела здесь раньше. Кайло вдруг ласково улыбнулся ей и нервно выдохнул, впав в волнительное предвкушение. Толкнул одну из створок, затем сделал пригласительный хозяйский жест рукой, пропуская гостью вперёд. Из-за ворот потянуло морозцем, и вылетело несколько крупных пушистых снежинок, мгновенно растаявших при поцелуе с мягкой землёй. Рей смело вошла внутрь и тотчас изумлённо открыла рот, окинув взглядом сад: чудесные благоухающие цветы и напитавшиеся солнцем сочные кустарники были укрыты чистым, сияющим снежным ковром. С бело-хмурого неба сонно подали серебристые хлопья. Рей, к удивлению, не было зябко, её кожи касалась лишь мятная свежесть ветерка и снега. Кайло робко обхватил кончики её пальцев и повёл за собой, не проронив ни слова. Он хорошо понимал, что красота этого места расскажет лучше него. Казалось, удары в грудной клетке обрывались с каждым сделанным шагом. «Как мило, как сладко с ней это разделить, — не переставая думал он, ощущая нарастающую дрожь. — Сугробы под ногами похожи на облака. Вот бы упасть туда вместе с ней и никогда больше не проснуться. Чтобы не было ничего, кроме неё. Больше ничего…» Замер, всё ещё держа её за руку, Рей остановилась в шаге от Кайло и обернулась, разглядывая в прозрачном облаке дыхания его необыкновенное лицо с прилипшими к нему холодными пылинками — кроткое и невинное, охваченное неприкрытым обожанием. «Я что же, нравлюсь ему?» — с удовлетворением отметила принцесса. Кайло, объятый манящей мглой желаний, своими простуженными, неуместными чувствами, притянул к себе Рей и поцеловал, как не целовал прежде: смиренно принимая себя и отдаваясь — целовал со всей нежностью мира. Рей хотелось убить эту нежность. Нелепая. Не вовремя. Пусть сгниёт, не успев прорасти глубоко корнями. Повалила Кайло в сугроб, размашистым движением сняла с шеи подвеску с изумрудом, оголила ниже пояса себя и его без лишних церемоний и поцелуев, наспех приласкав его член, уселась верхом и с громкими стонами трактирной потаскушки отдалась быстрому, неуклюжему акту. Кайло не понял её отчаяния: тепло рассмеявшись её поспешности, он вновь привлёк к себе Рей и запер в уюте своих крепких и чистых объятий. Этой ночью он ощущал себя иначе. Двигался в ней иначе. Воспринимал само её существо не так, как прежде. Невыразимое чувство сладости влилось в его вены, отравив кровоток, въелось в кости и раздробило суставы. И теперь он лежал, прильнув к её телу, распятый на собственной постели, охмелевший от прожорливой, поглотившей его неизвестности: она была в каждом предмете, в каждом шорохе и в каждом глотке воздуха. На прикроватной тумбе в лунном сиянии сверкали грани изумрудной подвески и переливались звенья золотой цепочки. Кайло мысленно возвращался к моментам близости с Рей и спрашивал себя, почему она никогда не забывала снимать с себя это украшение, даже охваченная бурной страстью. — Почему ты снимаешь свою подвеску, когда занимаешься со мной любовью? — О боги, — выдохнула ему в плечо, — мы занимаемся чем угодно, но только не любовью. — Так ты ответишь? — Это подарок матери. Не хочу, чтобы она видела меня с тобой, — свела брови домиком. — Какая бессмысленная сентиментальность, — в сознание больно вгрызлась обида. — Мне всё равно, что ты думаешь. У тебя была скверная родительница, а моя была любимой и родной, поэтому для меня эта бессмыслица полна глубокого смысла. — Ладно, согласен, звучит исчерпывающе. — Долгий взгляд пытливо вылавливал из темноты черты напротив, прижигал в памяти их волевой узор. — Добрых снов тебе, Рей, — Кайло невесомо коснулся губами её лба. Проснувшись ранним утром, он ощутил пустоту. Пасмурный, приглушённый свет покинутой сиротой проталкивался в узкие окна спальни. Снаружи раздалось лошадиное ржание. Подскочил с постели и выглянул на улицу: принцесса Рей уносилась прочь, превращаясь в бесформенную точку, лишь зелёный плащ волной летел за нею вслед. Кругом стояла гробовая тишина. Унылые стены сдавливали Кайло в клещи. Понуро добрёл обратно к постели и плашмя рухнул в лапы перин. Он не заметил, как опустилась немая ночь. Голод. Неистовый. Неутолимый. Сердце неугомонно качало кровь. Руки заскользили по телу, ища трепетных ласк. Голод. Кайло закрыл глаза и увидел во тьме сомкнутых век насмешливую, шалопайскую улыбку и дикие глаза, полные вызова и притягательного огня. Этот голод не приносил страданий, лишь тихую грусть, желание молить. Молить, чтобы осталась. Кайло вжался щекой в подушку и сдавленно простонал. Ему не хотелось душ. Ему хотелось Рей.