***
«Доброе утро, тёмный князь», — подумала Рей, как только очнулась и взглянула на сонное лицо Кайло: под пологом сновидений оно источало покой и удивительную мягкость; по ресницам и скулам струился дневной свет, соскальзывал к ключицам и бесстыдно гладил низ крепкого живота. «Это так странно — он и я... Мне бы размышлять о последствиях сделки, а всё кажется, будто вчерашнее — обычная страстная ночь с необычайно внимательным мужчиной. Наверное, это неправильно, что мне хочется ещё?.. Глупо отдаваться этому: я не ребёнок и знаю, как устроен мир. Пожалуй, просто хочу верить, что в этом было что-то прекрасное, но на деле — всего лишь секс, магический обряд, весёлая плата с невесёлыми последствиями». Принцесса ленно потянулась и села на краю постели, нехотя опустив стопы на прохладный каменный пол. Прошлась к туалетному столику, овальное зеркало которого было увешано паутиной и покрыто слоем пыли. На нём стоял кувшин с водой, а рядом чистый серебряный таз для умывания. Рей наполнила его и плеснула несколько раз в лицо освежающей прохладой, обтёрла шею, руки и старательно обмыла внутреннюю сторону бёдер от почти высохшего семени, затем промокнула кожу своим ночным платьем, после чего небрежно накинула его на тело и вышла из спальни. Тщательнее приведя себя в порядок в гостевой комнате, Рей отправилась на кухню, надеясь застать там Мару. Проведённая с Кайло ночь переменила её чувства: хотелось получить ответы на вопросы, которые не решилась задать вчера. Мара и впрямь оказалась там, где её искали: едва покончила с приготовлением обеда, скинула фартук на табурет и отряхнула подол платья, не переставая любоваться его сочной красотой и мысленно благодаря своего покровителя за преподнесённый подарок. Рей залюбовалась ею, кружащей, словно в чудесном танце, среди сухих кудрявых веничков трав, подвешенных на протянутых через кухню верёвках. В воздухе отплясывал сладкий пар, удирающий в приоткрытое окошко, разливалась столь знакомая песенка про клевер, отражалась прозрачным звоном от склянок со снадобьями и ингредиентами для зелий. — Доброе утро, Мара, — легко произнесла Рей, прикрыв за собой дверь. — Мы так и не поговорили с тобой. Я была… растеряна в некотором роде. И сказала бы, как рада видеть тебя, но у меня смешанные чувства. Это не то место, где ожидаешь увидеть старого друга, — ломала пальцы, рассматривая трещины на полу, и подняла взгляд на собеседницу лишь после того, как окончила говорить. — Здравствуй, — несколько сконфуженно произнесла Мара. — Хм… И вправду странно — увидеть здесь старого друга. — Значит, мы обе в тупике, — подошла спиной к столешнице и упёрлась ладонями в её края. — Знаешь, куда более странно увидеть в этом замке принцессу, нежели такую… такую, как я. — Булочницу? — улыбнулась Рей. — Я перестала ею быть задолго до того, как стала ведьмой, — стыдливый лёгкий румянец укусил её за щёки. — Локи не писал тебе? — Твоя уверенность в том, что мы общались всё это время, очень трогательна. Но нет, не писал. Давно ничего не писал. И я ему. Хотя несколько дней назад я приезжала на Юг просить его поддержки. Представляешь, восемь лет спустя? Хах, так забавно… Не знаю, на что я рассчитывала. Он так изменился и в то же время будто остался прежним: с друзьями всегда так кажется… Но даже тогда ничего не сказал о тебе. — И в самом деле, откуда тебе знать? Когда последний раз ты был в столице? — Не столь давно как ты думаешь… Память Рей по неизменной привычке вслушиваться в незначительные оттенки эмоций мгновенно выцепила осколок воспоминания о первой встрече с Локи: хмурые изгибы бровей, отстранённый взгляд, сбитое дыхание — боль, что он прятал за фасадом скабрёзных, пошлых шуточек и насмешливо-елейных речей. «Не сказал. Но хотел сказать. Пытался, — впилось когтями осознание. — Ему тоже нужна была помощь. Моему милому другу нужна была моя поддержка». — Наверное, это было секретом, не знаю, имею ли право его раскрывать, но Локи приезжал в столицу весной. Мы виделись. — Правда? Могу себе вообразить его щенячий восторг, — по-детски улыбнулась Рей. — Да уж, — задумчиво прошептала Мара и печально склонила голову. — Мне стыдно рассказывать… Папина лавка сгорела, сам он отправился в мир иной вскоре после этого. За ним числился большой долг, который достался мне в наследство вместо пекарни. Нужно было вернуть его, — обхватила себя за плечи, словно удерживала внутри рявкающее чудище. — Я стала работать на мадам Ручку. Если не знаешь, это хорошо известная в городе хозяйка борделя. Ну, как работать — я угодила в долговое рабство. — Мара… — сокрушённо произнесла Рей, мысленно пытаясь вместе с именем вколотить обратно знакомый облик, смыть стыд и тоску. — Локи недолго радовался нашей встрече. Жалел меня. Даже замуж звал — дурак! Он всегда наивно верил, что «заберёт меня из нищеты в лордовы покои». У него все проблемы решаются собственным «хочу и могу», на долг ему наплевать. Собирался выставить себя посмешищем. Я бы никогда не допустила этого. — Неужели никто из родственников или друзей отца… неужели никто не помог тебе? — Ты, Ваше Высочество, совсем, я вижу, не понимаешь, что происходит за пределами замка, — грустная, колкая усмешка. — Некому было мне помочь. Люди и так еле концы с концами сводят. Будто я одна на всю Галаксию осталась с фигой у носа! А наш король, похоже, только и делает, что пирует да турниры устраивает. Я подслушала об этом пару-тройку пьяных разговоров во время оказания эскорт-услуг знатным господам. Ты знала, что твой брат строил себе роскошный замок у залива? — Замок у залива? — Ну, ну, то-то же! Хотел там принимать особо важных гостей: нажираться, трахаться с проститутками и закатывать попойки. Не знаю подробностей и что конкретно это за место, но те мужи говорили, что постройка неприлично дорогая. Её даже до сих пор не удалось закончить. — Так вот куда делись деньги из казны на благоустройство бедных районов! Мерзавец. Сочинял всё песни про закупку нового военного обмундирования. И залез в долги из-за этих растрат. Снова. Вместе с другими зачинателями этого проекта я успела осуществить лишь крохи задуманного, потому что распределение средств никто порядком не контролировал, и, подозреваю, золото так и осело по карманам чиновников. Я пыталась поговорить с братом, образумить совет, но ведь никто не смеет перечить королю. Те, кто хоть что-нибудь знали, молчали. И так всегда. — Боги, кое-что в тебе так и не изменилось: вы с Локи любили обсуждать в моём присутствии непонятные вещи, надеясь приобщить меня к наукам и грамоте. А я как будто стыдилась понимать. Всё думала, что это не для дочери пекаря. Но сейчас ты говорила, а я поймала себя на мысли, что мне многое ясно, — на щеках Мары проступили очаровательные ямочки. — Это всё Кайло. Он муштрует меня за книгами почти каждый день! Раньше даже бывало, я начну кукситься, дескать, меня безнадёжно учить, а он мне так спокойно да величаво: «Если не хочешь умственно трудиться, наверное, и ужинать тебе не обязательно», — ну, знаешь, запугивал меня. Он и сейчас иногда так делает, но теперь я знаю, что он это не в серьёз, а так, для порядка. — Это называется манипуляция, — неодобрительно отметила Рей. — Мне кажется, со мной так и надо! — рассмеялась Мара. — Локи вечно нежничал, а я ни в какую. Но Кайло мне спуску не даёт. Другие ведьмы говорят, что с ними он ничего подобного не делал. Не знаю, чем я такая особенная. Будто не слуга его, как и положено, а родной ребёнок. — Сейчас это уже не так удивляет, как удивило бы при встрече, — помотала головой принцесса и схватила из плетёной тарелки большое красное яблоко с сияющей восковой кожицей. — Многое в Кайло не вяжется в голове с легендами и рассказами мамы перед сном, — с аппетитом надкусила фрукт, брызнув соком на горловину рубашки. — Люди вообще ничего не знают о нём, кроме того, что было триста с лишним лет назад, и того, что выдумали. И самого Кайло вроде бы устраивает этот смехотворный расклад. Вроде бы. Иногда он наглухо закрывается, и поди разбери, что у него на уме. А порой в его голосе звучит что-то такое… не знаю, словно он хочет, чтобы наконец-то разглядели его настоящего. Правда, мгновения откровений он рачительно удобряет сарказмом и самодовольством в страхе оказаться уязвимым. — Да, знакомое чувство насчёт него, — поджала губы Мара. Рей отложила надкусанное яблоко и подошла к ней, участливо взяла её руки в свои, посмотрев в глаза. — Скажи, ты здесь по своей воле? Я хотела знать именно это, помимо того, почему ты здесь. — По своей и только. Не тревожься обо мне. Не знаю, заметила ли ты, но Кайло вообще всё оставляет на волю людей. Он как-то сказал мне, что это его добровольная плата за то, как его существование противоречит природе, уродует её. Он сам долго был марионеткой в чужих руках и ценит свободу других, невзирая на то, какой невиданной мощью наделён. Именно поэтому — сделки. Он поставил на людские алчность с глупостью и не прогадал. — Хорошо, я понимаю, — Рей не смогла сдержать одинокую слезу, скатившуюся по щеке. — Но я не говорю с ним о Локи. И не хочу. Не могу объяснить, это личное. Ему ведь можно иметь от меня секреты, значит, и я могу! — Обещаю, что не расскажу ему о твоих чувствах. — Может быть, я просто боюсь, — пожала плечами. — Как ни крути, Кайло — Повелитель душ, тот, кто практически уничтожил всех высших магов в эпоху войны. Наверное, глубоко в душе мне страшно рассказать ему, что моя любовь — дитя магии. Кайло расслабленно шагал в сторону обеденного зала, разглядывая свои руки: в кончиках пальцев ощущалось лёгкое, приятное покалывание, словно они до сих пор касались обнажённой кожи. В голове царил приветливый беспорядок, в теле всё ещё томилась медовая нега. Но против воли его окутывали мрачные мысли. «Я сделал это, чтобы убить её. Она и сейчас умирает: каждый новый день приближает развязку нашей сделки. Так нелепо — чем дольше она здесь, тем отчётливее плавится мой голод по её душе. А после сегодняшней ночи и вовсе кажется, что лучше выпить души всех крыс в этом замке, нежели её… Проклятая сентиментальность. Что мне с её уцелевшей жизни? Будто ей захочется и дальше иметь дело с Демоном Тьмы! Я лишь средство. Вот и она — лишь сытная душа. Лучше подумай о тепле, что растечётся в жилах, когда испьёшь её». Из столовой доносился дивный аромат ягод и выпечки, Кайло с блаженством втянул ноздрями воздух: «Нет, Мара точно была ведьмой ещё до меня!» — сглотнул слюну и бодро вошёл в зал. Рей уже сидела там, уплетала за обе щеки ватрушку с брусникой и малиной, запивая её тёплым молоком. Она только что доела маленькую миску овощного супа на жирном, наваристом мясном бульоне, и с радостью принялась за сладкое. На румяной щеке снежными мазками была растёрта сахарная пудра, но увлечённая трапезой принцесса не заботилась о том, как выглядит со стороны. «Она так не похожа на ту обольстительницу, что явилась ночью в мою спальню», — Кайло и сам не заметил, как его губ коснулась ласковая улыбка. — Доброе утро, Ваше Высочество, — вкрадчиво произнёс он и сел рядом с Рей, а не напротив, как раньше. — У тебя утро в обед? — смешливо скривила брови с набитым ртом. — Я немного потерялся во времени, — очарованно ответил он, глядя перед собой. — Кстати, пока не забыла: хочу, чтобы ты попросил у своих ведьм для меня противозачаточный настой. Знаешь, мне не нужны эм… лишние последствия, а ты, похоже, понятия не имеешь, как контролировать себя. — Вот как? — забавно опустил уголки губ. — Можешь не переживать о последствиях: я не способен дать новую жизнь. В моей природе лишь отбирать её. — О… — Рей пристально взглянула на него и ощутила досаду. — Ладно… Это удобно. — Ей стало не по себе. — А ты бы хотел, если б мог? — К чему мне думать о том, что невозможно? — Людям свойственно сожалеть о том, чего у них нет. Или о том, что выбор сделан за них, — осушила кружку до дна. — Хорошо, ты прежде не думал. А если подумаешь сейчас? — От тебя так просто не отделаешься! — Не увиливай. — Это тебя не касается. — Да как хочешь, я лишь поддержала беседу, — с наигранным равнодушием пожала плечами. — Просто… вспомнила, как ты был добр ко мне, когда я была ребёнком. Этот эпизод так и затерялся бы в закоулках памяти, если бы на рассвете ты не сказал то, что сказал. Боги, ты был прав! Судьба и впрямь саркастичная шалава. Теперь даже странно думать, что мрачный герой из легенд, которые мне перед сном рассказывала мама, напивался в коридоре на полу в мой день рождения и обсуждал со мной кошку, — зажмурилась и тихонько засмеялась. — Жаль, что ты тогда ушла. — Жаль? — Да. Прекрасная была компания. Рей залюбовалась его задумчивым профилем и изгибом сильных плеч, мимолётной тенью печали, лежащей прозрачной вуалью на лице. «Некрасив, — твердила она себе, — но он мне нравится». — Сколько ещё раз мы должны переспать, чтобы я наконец-то уехала отсюда? — спросила сухо. — Точно не знаю. Пока магическая метка на твоей ладони полностью не проявится. Взгляни-ка на неё. Рей посмотрела на свою ладонь и увидела бледный круглый отпечаток. Потёрла большим пальцем кожу на месте метки. — Даже не верится, что это происходит, — тихо проговорила она и покрутила кистью. Этим вечером Кайло сам пришёл к Рей, наполненный предвкушением и возбуждением. Войдя во вкус трогательной взаимности, установившейся между ними ещё в первую ночь, они не могли остановиться, даже когда силы были почти на исходе. После третьего раза оба переводили дух, лёжа в объятиях на влажных скомканных простынях. В тусклом завораживающем отблеске каминного пламени Рей не могла отвести взгляд от лица своего любовника: необыкновенно, как время сгладило, выветрило уродство с этого лица, и теперь оно казалось обезоруживающим; в нём дремала невиданная мощь, пережитые годы запечатались тоненькими морщинками в уголках глаз, но в то же время юный задор смягчал искусственную насмешливость улыбки. Лицо, которое хотелось читать. Оно было властно над всеми, кем было угодно его обладателю. Рей захотелось сделать Кайло приятно, ответить на его внимательность и чуткость. Она юркнула вниз и положила руку на его бедро, потянулась губами к крайней плоти, но Кайло остановил её. — Эй, что такое? Не отдохнул ещё? — игриво спросила она. — Не надо, — сглотнул и задрожал, — просто не надо. — Почему? Ты стесняешься? Боишься? Я его не откушу, не переживай, — рассмеялась Рей и легла обратно на подушку. — Я не хочу, чтобы… Не хочу, чтобы тебе было противно, — он тревожно нахмурился. Рей легонько приподняла указательным пальцем его подбородок и посмотрела в глаза. — Я никогда не стану делать в постели то, что мне противно, не волнуйся. Обещаю, тебе понравится. Она не успела сделать вторую попытку, как Кайло вдруг со всей силы сгрёб Рей в отчаянном объятии и беспомощно простонал, уткнулся носом в её шею, громко и рвано задышав.***
Несколько минут назад спальню короля покинули две проститутки, оставив его наедине с вином и собственными мыслями. Алистер набросил халат на стройное потное тело и утомлённо расселся в кресле у камина, чтобы понаблюдать за кривляньем язычков огня. В дверь покоев постучали. — Войди, Джулиан, — флегматично ответил он, не поворачивая головы. — Доброй ночи, мой король, — учтиво и важно проговорил старик, закрывая за собой дверь. Всегда опрятный, в богатых, но невычурных одеяниях, с аккуратно подстриженной головой и бородой, лорд-канцлер выгодно смотрелся на фоне разодетых членов Королевского Совета, привыкших к роскоши как к данности. Порядок внешний — неизменный спутник порядка в голове, считал он и неизменно следовал этому убеждению. — Моя сестра ещё на Юге? — Дело в том, что я так и не выяснил это, Ваше Величество. Мои шпионы сообщили, что принцесса действительно ехала по Южному тракту, но они прибыли на Юг раньше неё, и с тех пор вестей от них не было. — Хах, кажется, твоих шпионов разоблачили, Джулиан, — ядовито усмехнулся одними лишь губами Алистер и взял из вазы бордовую гроздь винограда. Его красивые черты мягко подсвечивал огонь, играл в тёмных кудрях. В полумраке молодой король был даже ещё очаровательнее, чем при свете солнца. Но Джулиан никогда не обманывался этой нежной красотой, он знал, как холодно и отрешённо взирали карие глаза, обрамлённые длинными чёрными ресницами. — Моих шпионов ещё ни разу не удавалось разоблачить. Никому, мой король, — уверенно отметил Джулиан, садясь в кресло напротив. — Локи — мерзкий колдун, он с детства обожал дурацкие фокусы, и у него острый ум. А ты уже старый, ты тупеешь и слабеешь с каждым днём. Ты уже не тот, что раньше. А вот он вполне мог догадаться о твоих происках. Джулиан молчаливо проглотил детские злые реплики Алистера. Его не задевали оскорбления. Вопреки красноречию философов и литераторов, слова не резали Джулиана острее меча, слова были лишь оформленными звуками, произнесёнными мыслями, а мысли субъективны. Лорд-канцлер внимательно слушал и никогда не принимал на свой счёт, потому что это лишь обесценило бы все шаги, что он сделал ради того, чтобы быть там, где он был. В его руках была не корона, а власть, и Джулиан дорожил ею больше, чем собственными чувствами. — Я отправлю новых шпионов, чтобы узнать, как обстоят дела. — Нет! Довольно. Не надо. Если ты вдруг подставился, это лишь усугубит ситуацию. Преданность Юга мне сейчас необходима, отложим игры на потом, не хочу дразнить южного лорда. Лучше напишу Локи письмо, без утаек и скрытности. Я покажу, что знаю о том, что Рей гостит у него, и по-братски поинтересуюсь, с комфортом ли она расположилась. В нынешнем положении подозревать повсюду заговоры — непозволительная роскошь. — Даже если заговор в самом деле зреет? — скептично улыбнулся Джулиан. — Какой Рей может готовить заговор, старая ты дубина? У неё ничего нет, кроме её дурацкого отряда дурацких Зелёных скорпионов! Эта жалкая кучка не представляет угрозы власти. Мне подчиняется армия и городская стража. И я не вижу реальных оснований для подобных предположений. Рей идиотка, размахивающая мечом, и не разбирается в политике, едва ли её интересует трон, — съехидничал Алистер и пригубил вина. — Она с детства любила своего дружка-колдуна, неудивительно, что отправилась навестить его. — Мой король, во все времена разумно было подозревать каждого. На мой взгляд, не излишняя подозрительность, а излишнее доверие является непозволительной роскошью.***
Шанк никогда ему не нравился. Не потому, что имел нескладную фигуру — здоровенный, в полтора человеческих роста, с крепким пузом от эля и горой вздутых мышц на руках и ногах; не потому, что был строгим мастером боевых искусств; не потому, что доводил тренировками до бессилия, до исступления; не потому, что сквернословил через раз. Нет. Кайло ко всему умел приспосабливаться. Пока мертвецы возводили замок, мальчонка нередко спал под открытым небом или в ветхом амбаре на отсыревшем сене. Тогда он не понимал, почему мать оставляла его одного в этих чудовищных условиях, а сама отправлялась спать в сухое укрытие, настрого запрещая ему идти за ней. Если малыш ослушивался, наказание незамедлительно свистело в воздухе намоченной розгой, полосовавшей тонкую детскую кожу. Ведьма Рена растила не сына — воина, каких не знал свет, но которого однажды должен был познать король Сандор, и она хотела быть уверенной, что порождённое ею существо сумеет вынести всё. В том числе и уроки Шанка. «Не уроки — пытки», — приходило Кайло на ум, но он успел привыкнуть к этим пыткам. Он всегда ко всему привыкал. Его обязанностью было смиренно принимать свою судьбу — уничтожить королевство и похоронить неуязвимого короля, которого денно и нощно охраняли сотни магов, среди которых великие повелители змей были личной дворцовой стражей. До Шанка его учил Рэндон. Он не был ласков с мальчишкой, в основном холоден, неразговорчив, зато внимателен и в меру учтив. Кайло нравились занятия верховой ездой: когда ему исполнилось три года, Рэндон впервые усадил его в седло. Основы стрельбы из арбалета, базовая техника владения кинжалом, боевая стойка — и в четыре года он получил свой первый деревянный меч. Счастье! Мать множество раз брала его с собой на турниры, рассказывала, что участь воина самая почётная и достойная. А теперь в его руке собственное оружие! Пусть таким врага не сразишь, но выглядело оно совсем как настоящее. Занятия с Рэндоном скрашивали убогие пепельные дни. До тех пор, пока он впервые не почувствовал голод. Настолько мучительный, что было больно дышать. Он ослушался наказа Рены и выбежал из амбара, направившись к хижине, где жила мать. Прыгнул в открытое окно кухни — ловкий, шустрый и гибкий лисёнок — потёр ушибленную ножку. Из печи разливался сладкий запах яблочного пирога. «Нельзя», — он хорошо усвоил, что ему не положено есть вкусную пищу: она развращает и губит тонус мышц. Пирог не сумел бы утолить тот неистовый голод, что обжигал глотку, расщеплял внутренности и застилал рассудок. Страшно. — М… м-мама, — неуверенно прошептал мальчик, — мамочка! — прокричал хрипя и сгорая в огне своего проклятия. — Мамочка, кушать! Сил нет, мамочка! — упал на колени и заревел, закрыв грязными ладошками лицо. — Мне больно, мне так больно!.. — захлёбывался он слезами. В дверной щели пробежал блёклый луч, мигнула тень, и дверь с треском отворилась. Рена вышла с растрёпанной косой, держа в руке свечу на деревянной подставке в форме дракона. — Чего развопился тут среди ночи? И я что, разрешала покидать амбар? Встань с колен сейчас же! — она дёрнула его за шкирку, и сын, инстинктивно повинуясь, поднялся на ноги. — Голод, больно, я сгораю, мамочка, — беспомощно взглянул на неё мокрыми чёрными глазёнками, обвив руками живот. Его лихорадило, к вспотевшему лицу прилипли волосы, губы дрожали. — Наконец-то, — глаза Рены зловеще выпучились, — началось! — она метнулась в спальню, накинула плащ и влезла в прохудившиеся, стоптанные сапоги. Кайло любил эти сапоги, они внушали ему чувство покоя и сытости: первым, что он видел, прежде чем начинал есть, были драные «усики» подкладочной ткани, торчащие из дыр этих сапог, а затем руки матери, ставившие ему плошку с похлёбкой. Рена вернулась назад и грубо схватила сына за запястье. — Пошли, неблагодарный мальчишка, я научу тебя гасить голод! Не шёл, а плыл за нею следом через глухую чащу; на небе серый мрак, ни звёзд, ни луны, кругом притаившееся лихо, выпрыгивающее из клювов ухающих сов да квакающее на болотах. Кочки, кочки, жижа грязи, терпкие шуршащие еловые иглы ковром устилают почву, влажный холод, лопающиеся под ногами несъедобные грибы да трескучие ветки. Ночь, в которой не забыть ни единого звука, ни единого запаха. Ночь, в которую он впервые пил души. Придорожный трактир. Пьяная ругань, вонь грязных тел, смрад гнилых зубов, заляпанные столы, громкие песни. Дверь заперлась накрепко. Не отпереть, пока она не захочет. Крики, гам, переполох, мольбы. «Никого не отпускай! Никого не оставляй живым!.. Пей, пей, мой мальчик!» И он не отпускал. И пил. Пил их всех. Всех до последнего. С детским восторгом, с ребяческой шалостью, с мальчишеским задором и выдумкой, играл с ними, дразнил, то давал надежду, то отбирал. Он никогда прежде так не веселился! «Как здорово, мамочка! — в глазах растворился живой блеск, сменившись чернотой. — Какие забавные визжащие человечки!» — Кайло был счастлив, что наконец-то визжал не он, умирая от холода, голода и тоски в обветшалом мокром амбаре. Маленький, шестилетний дьявол с ангельски нежным, добрым лицом. Тогда-то она и пригласила Шанка. Пора было начинать настоящее обучение. В детскую руку легла холодная рукоять настоящего острого меча. Тренировки Шанк начал с того, что пнул своего новоиспечённого ученика ногой в живот. «Вставай!» — рявкнул он. Тело Кайло пронзила тупая, ноющая боль, он не понимал, как сумеет научиться драться, если будет не состоянии стоять на ногах. «Поднимайся, зверёныш! Весь день там намерен валяться? Если намерен, то считай, что уже труп. А значит, ты обыкновенная дешёвка, и я впустую трачу своё время». Жилы Кайло налились кипящей лавой, ярость вырвалась из горла хриплым криком, и он мгновенно подскочил с земли, полетев с вытянутой вперёд рукой на учителя. Шанк не напрягаясь увернулся от неуклюжей атаки, даже его пивное пузо не пострадало от столь жалкого нападения. Он ударил мальчишку гардой по пальцам и обезоружил. — Нечестно, правда? — его бледно-серые, почти бесцветные глаза сузились. — Знаешь, честный бой — это дерьмо для сраных рыцарей, а ты должен учиться убивать и выживать. Убивать и выживать — это единственное, что имеет значение. Понял? Парень, ну, кивни хотя бы, ты что, оглох? — Шанк зашёлся колючим смехом. — Понял. — Тогда покажи мне, что ты чего-то стоишь. Кайло быстро понял, что Шанк не учил его искусству боя, он учил его нападать первым и отражать удар так, чтобы противнику было страшно атаковать снова. Шанк никогда ему не нравился. Рядом с ним Кайло ощущал себя в опасности. Слабым и жалким. И в основном сражался не с Шанком, а с самим собой, с собственным страхом, парализующим каждую клетку тела. Побои от тренировок не успевали заживать, как на них сверху ложились свежие порезы и ссадины. Сено вызывало нестерпимый зуд на изувеченной коже, покрытой ранами и синяками. Каждую ночь он клялся себе, что однажды убьёт Шанка. Мысль о звуке, с которым клинок разрубал плоть его учителя, стала его колыбельной, заветной мечтой. Он не жаловался матери и почти позабыл, что когда-то ещё мог о чём-то просить, теперь же рассчитывал лишь на себя. И вряд ли Рена захотела бы прогнать Шанка, даже будь он сто раз плох: тот согревал её постель, но что важнее, несколько лет назад был изгнан королём Сандором. Предводитель городской стражи стал наёмником, побирающимся в тавернах у постоялых дворов, где его услуги временной охраны покупали в основном путешествующие лорды. Шанк ненавидел Сандора, и Рена понимала, что он как никто способен научить её сына ненавидеть короля с той же силой. С годами Кайло наскучили однообразные тренировки. Он выучился хитрить и уворачиваться так, как не умел его наставник. Ему хотелось не только рубить, но также изящно владеть своим телом, как рыцари на турнирах и герои той книжки, которой его когда-то лишила мать. Шанк смекнул что к чему и изменил характер тренировок, его холодность сменилась своеобразной сухой привязанностью к мальчику, грубость стала забавной. Когда Кайло исполнилось шестнадцать, Шанк впервые прикоснулся к нему иначе: потрепал по влажным взлохмаченным волосам. — Молодец, парень! — одобрительно возвестил он. — Я молодец? — изумился до глубины души. — Ага, — он снова подошёл к Кайло и жадно запустил в его шевелюру напряжённые пальцы, — какие красивые волосы, нечистые меня дери, — процедил с томлением. Однако тренировки стали более суровыми. Учитель вымещал на своём подопечном скоблящую когтями по нёбу злость и сводящее с ума нетерпение. На занятиях появился хлыст. Его кончик — мерзкая гадюка — намеревался то выбить юноше глаз, то сломать сустав, но Кайло изловчился обманывать его стремительный, приближающийся полёт и однажды в пылу схватки забрал грозное назидательное оружие из рук Шанка и заставил его под страхом расправы пасть вниз. — Непослушная зверушка, — сверкнув зрачками, ощерился тот. — Я выживу. Я всех убью, кого захочу! — задыхаясь от восторга, утёр тыльной стороной ладони лоб. — Ты будешь доволен, что не потратил время впустую. Верхняя губа Шанка презрительно дёрнулась, он поднялся с земли, отряхнулся и гаденько улыбнулся. — Пойдём-ка, выпьем вина. — В дом матери? Мне туда нельзя. — Твоей дуры-мамаши сейчас нет, кто тебе запретит, а? Пошли, говорю! Я разрешаю, — покровительственно ткнул сложенными пальцами себе в грудь. Непривычные тепло и уют. Кайло поёжился, переступив порог. Шанк наполнил ему деревянный кубок, а сам приложился к кожаной фляге, осушив её практически до дна. Схватил с разделочного стола несколько веточек зелёного лука и смачно закусил, оторвал мягкий ломоть чёрного хлеба и затолкал его в рот. Кайло наблюдал за его хозяйскими движениями голодными глазами, чувствуя, как слюна наполняет рот, но не подал и вида, что хочет прикоснуться к еде матери. Шанк бросил на него насмешливый взгляд и гоготнул. — Я был не прав, ты всё-таки неплохо дрессированная зверушка. — Я не голоден. Да и мама будет сердиться. — Принеси кувшин из погреба, хочу ещё вина. Кайло с неохотой подчинился. Шанк отхлебнул, утёр рот рукавом и уставился на своего ученика мутным взглядом, затем со всей силы дал ему хлесткую пощёчину. Кожа треснула на полной розовой губе, и наружу просочилась алая бисерина крови. Ещё удар — мальчишка рухнул на колени, упёршись руками в пол. — Дерьмо! — сплюнул Шанк. — Жалкое зрелище. Ни на что не годный. Иди сюда, отродье, — он схватил его за чуб и подволок к себе. Кайло успел сделать тяжёлый вздох, прежде чем пришёл в себя, и увидел перед собой оголённый вздыбленный член. — Соси, зверёныш, — и протолкнулся в его рот. Бессилие. Непонимание. Оцепенение. Из глаз брызнули слёзы — не от жалости к себе, а от осознания, как это было глубоко и грубо. Омерзение. — Дерьмо, какие красивые волосы!.. Какие же красивые, — лепетал Шанк, сгребая в охапку тёмные мягкие пряди. Омерзение. Потеря контроля. Желудок ответил болезненным спазмом. Кайло начало мутить. Его мутило сильнее от каждого движения. Рвота подступила к глотке, он начал задыхаться и сипеть. Услышав невнятные, захлёбывающиеся звуки, Шанк отшвырнул мальчишку обратно на пол, и Кайло моментально вывернуло выпитым вином. Пополз к двери, но Шанк навалился сверху и попытался спустить со своей жертвы брюки. — Сейчас ты у меня получишь! У меня не забалуешь! Я тебе покажу, как отбирать мой хлыст! «Нет. Только не так. Гадость… Меня? Меня?! Того, кто властен над самой жизнью? Этот грязный, вонючий скот?» — Кайло резко развернулся, нанёс Шанку невиданной силы удар в живот и схватил за горло. — Я выживу! — завопил нечеловеческим голосом. — Я всех убью, кого захочу! Ты слышишь, ничтожество?! Слышишь?! Пальцы опутала мощь, сердце бешено закачало кровь, древесно-карий оттенок радужки потух, глаза Кайло почернели и сделались матовыми. Приоткрыл рот и втянул тоненькую дымчатую струйку, взвившуюся над Шанком. Ярость и счастье. Вечность обнимала его. Смотреть в угасающее лицо своего обидчика было сладостью, какую Шанк не мог вообразить даже в самых грязных фантазиях. Теперь они уничтожены вместе с ним. Навсегда. В алом пожаре закатного солнца поблёскивал ручей, к которому, спотыкаясь на трясущихся ногах, спустился Кайло. Он черпал в ладони ледяную воду и с остервенением полоскал рот, набирал в него песок, отплёвывался, скалился не в силах найти покоя. Шёпот воды понемногу прояснял мысли, с противоположного бережка бодро стрекотали свою умиротворяющую песню кузнечики. Красота и боль. Кайло достал из ножен кинжал и не раздумывая срезал клок волос. Пушистый чёрный комок поплыл вниз по ручью. Затем одна за другой роскошные пряди принялись пикировать на водную гладь. По обезображенному немой горечью лицу безостановочно скатывались слёзы, обагрённые извилистыми струйками крови. Кайло резал волосы под корень порывистыми движениями, не обращая внимания на то, как лезвие царапало кожу головы. Пускай мать изничтожит его, изобьёт до полусмерти, но он больше никого не подпустит к себе. Рена возвращалась в поздних сумерках, неся большую корзину с картофелем, и заметила у подножия склона рядом с домом сына. Она спустилась к реке и ахнула. — Ты что с собой сотворил, глупый? Совсем из ума выжил! И без того уродец был, а теперь и подавно. Твои уши — просто проклятие какое-то, я теперь день и ночь должна на них смотреть? Отвечай! Он молчал, смиренно потупив взор. Кайло было всё равно. Ни единого чувства, кроме пустоты. — И где Шанка носит? Он сказал, что до вечера будет тренировать тебя, — дунула на лезущую в глаза прядь. — Шанк больше не сделает мне больно. — Что за вздор ты мелешь? Поднимай задницу и отправляйся к себе, я скоро принесу ужин. Кайло не сдвинулся с места, он знал, что через несколько мгновений мать вернётся. Её раскатистый крик чуть не сотряс стены дома. Выбежав наружу, Рена устремилась на сына тучей и принялась лупить его по лицу. Кайло не сопротивлялся, лишь приговаривал: «Его стало слишком много в нашей жизни, он больше не нужен. Я теперь готов. Я хочу твоей войны, мама».