***
Настроение такое замечательное и радужное с самого утра быстро приходило в упадок. Покрутившись у полированной плоскости, заменяющей зеркало, и не увидев ничего утешительного для себя, в виде рассосавшейся беременности или, к примеру, отросших за день на десять дюймов волос, он растерянно смотрел на припухшие, немного покрасневшие и увеличенные соски, и едва ли не корчился от непонятного зудящего ощущения. Дико хотелось, до зубовного скрежета, до дрожи в ослабевших коленках запустить руки под тонкую футболку и сжать эти требующие внимания вершинки, покатать их между пальцами, чуть сдавливая, вырывая громкие хриплые стоны. От желания прикоснуться к самому себе, руки дрожали. Но желание ощутить пусть не те же самые, но чем-то похожие чувства, было сильнее надуманной ложной скромности. Да и не видел никто, что он прикоснется к собственной груди. Кроме Пеппер, конечно. Шай скосил глаза на котенка, урчащего от удовольствия, потираясь о ноги, и потянулся кончиками пальцев к сжавшимся от предвкушения ласки вершинкам. Он робко коснулся бархатистой ареолы и зашипел от прострелившего низ живота удовольствия, нервно сглатывая ставшую вязкой слюну. Мазнул подушечками пальцев по развратно торчащим вершинкам, не мигая, глядя на свою грудь, и со всхлипом сжал веки. Вздрогнул, ощутив толпу мурашек, волнообразно спускающуюся по позвоночнику и исчезающую где-то под резинкой белья. И вновь со всхлипом открывая глаза, которые от острого наслаждения наполнились слезами. Пеппер вновь потерлась о бедро, и Шай покачнулся на дрожащих ногах, хватаясь за торчащий кронштейн, заменяющий ручку шкафа. Сердце билось как ошалелое, а по телу проскакивала дрожь, от чего соски сжимались еще сильнее. И он, уже не стесняясь, ухватился пальцами за просящие ласки вершинки, выкручивая их и оттягивая чуть вверх, и наслаждение теперь, словно лавина, набирающая скорость и мощь, устремилось к паху. Шай, не сдерживаясь, громко застонал и, откинув голову назад, закатывая глаза, забился в экстазе, судорожно хватая ртом воздух и понимая, что кончил, даже не дотронувшись до члена, от одних лишь воспоминаний и ласк груди, всхлипнул. Осознание, что он безумно соскучился по своим твинсам, но упорно отрицает это только лишь из чувства противоречия и желания ужалить побольнее, накрыло с головой. И Шай, едва не падая, поплелся в очистительную капсулу. Тонкие струи воды массировали кожу, но казалось, все еще чувствительную от недавнего возбуждения, её рассекало этими струями. Он болезненно морщился, будто на грани боли и удовольствия. Рука невольно поползла по предплечьям, груди и замерла на животе. Попытался ощутить частичку себя и своих твинсов, сокрытую внутри, ту драгоценную «фасолинку», которой суждено было появиться на свет. И понять… Понять, что он ощущает при этом. Он не был готов принять сам факт беременности, но она есть, развивается, растет, становится реальностью. Он погладил пока еще плоский живот. По телу разлилась какая-то болезненная нежность, и Шай ощутил соленую влагу на своих губах. Она смешивалась с очищающим раствором, стекая на грудь на болезненно торчащие соски. Шай зашипел, плотнее ладошкой накрывая живот. И вдруг, словно издалека, услышал скребущие звуки по двери очистительной капсулы. Осознание, что времени до начала рабочей смены оставалось катастрофически мало, стало полной неожиданностью для его мозга, витающего в дурмане удовольствия. Шай торопливо смыл с себя очищающий гель, быстро и насухо вытерся. Стьюи по головке не погладит, если он опоздает, а еще с Пеппер необходимо погулять. Он наскоро оделся, поморщившись, когда грубая ткань комбинезона прошлась по болезненно припухшим соскам, вызывая стон. — Пойдем, Пеппер! Те несколько минут, что он с котенком наперевес бежал к пищеблоку, показались ему вечностью. Пеппер значительно подросла с тех пор, как попала на борт “Фобоса” и управлять ею с каждым днем становилось все труднее. Её лапы стали значительнее мощнее, голова массивнее, а клыки вытянулись, нависая над нижней челюстью, и котенок с каждым днем все больше ел. Шай, грузно ступая ботинками, завернул за угол на втором уровне и лицом к лицу столкнулся с сердитым Лиманцем. Его всклоченная каштановая с ярко рыжими прядями шевелюра торчала в разные стороны и придавала его заросшей волосами внешности довольно дикий вид. Стьюи стоял в дверном проеме, привалившись в косяку и сурово смотрел на подошедшего него. — Ты в курсе, что ты вновь опоздал? — Стьюи загораживал проход в камбуз своим мощным телом. — Мне нужно было выгулять котенка, — Шай глядел прямо в глаза огромному Лиманцу, не выказывая страха. Пеппер на Фобосе любили все. И только Стьюи, будто из чувства противоречия, был с ней суров. Он никогда намеренно не шпынял и не обижал ее. Даже порой гладил, когда ему казалось, что никто не видит этого, в остальном же просто игнорировал. Шай опустил кошку на пол, пытаясь пролезть в щель мимо Лиманца в проем двери. Но тот не сдвинулся, ни на дюйм, от чего парень пыхтел и пыжился. — Может, все-таки пропустишь, — просипел разъяренный парень, застряв в дверном проеме. — Сегодня ты работаешь не здесь, — с усмешкой подхватил его под мышки Стьюи и, выдернув из проема, вновь поставил посреди коридора. — А где? — никто не предупредил накануне об изменении в графике работ. Пеппер, крутившаяся у ног Стьюи, вдруг подняла свой хвост и пометила ноги Лиманца. Тишину, установившуюся в коридоре, можно было резать ножом, и вдруг Шай не выдержал, прыснул в кулак, прикрывая смех кашлем. Стьюи вскинул на него глаза и поймал за шиворот. — Тебе смешно, засранец? Ты лично выстираешь мне форму, иначе я придушу этого котенка, — но почему-то, вопреки своим словам, погладил его, ероша шерсть на загривке. Страх, поначалу сковавший парня, отступил, и он робко кивнул, все еще улыбаясь. Стьюи, глядя на эту мальчишескую улыбку, в которой не было смирения ни на грамм, рыкнул и придавил жилку на шее. — Теперь ты пойдешь туда, где тебе и положено быть… — Лиманец коварно улыбнулся, а перед глазами растерявшегося Шая поплыли круги, сменившиеся темнотой.***
Очнулся Шай лежа на спине в полной темноте — что-то мягкое закрывало глаза. Совершенно обнаженный, с закинутыми над головой руками и разведенными в стороны ногами. Попу пронзали уже знакомые распирающие ощущения, а ягодиц касалось нечто пушистое, вроде мехового помпона. Ощущения прошибали насквозь, и хотелось прикрыться. Он дернулся, но рука не поддалась, скованная чем-то вроде манжеток: мягких, меховых, но крепких. Вспомнились браслеты, подаренные ему Фэйт из той шкатулки. От смущения по щекам поползло тепло, и загорелись уши, а прикрыть наготу захотелось еще сильнее. Шай закусил губу. Тут же возникло желание избавиться от этих пут, он вновь подергал кистями рук, ступнями, стремясь разомкнуть манжеты, плотно обхватывающие щиколотки, и прислушался к глухому звону металлических звеньев. «Цепи?» — ошалело бьющееся сердце готово было выскочить из груди, но страха не было. Кто и зачем его связал, было неясно, но он будто бы знал, что здесь, на Фобосе, с ним ничего плохого не случится. Парень поерзал на мягкой поверхности, и пробка в заднице, задела что-то чувствительное глубоко внутри, тихонько завибрировала, от чего тело невольно прошило искрами возбуждения. Кровь хлынула вниз, концентрируясь в паху. Шай прикусил губу, чтобы не стонать, и замер, свыкаясь с ощущениями, теряясь в них. Он не мог понять, чего хочется больше: вновь почувствовать это простреливающее ощущение или все прекратить. Дрожь возбуждения с примесью паники сменилась легкой истомой. По телу заструился жар, пронзая до самых ступней, голова стремительно кружилась, и Шай задышал глубоко, надсадно. Прохладный воздух ласкал кожу, заставляя поежиться. Он подвигал ступнями по сторонам, насколько позволяли цепи, но одеяла не нащупал. Вздохнул, словно смирившись, когда вспомнил, что руки и ноги закованы в браслеты. Это не пугало, скорее злило, очень. Где он и как сюда попал, вспомнить не мог, но помнил, что последний, с кем говорил, был Стьюи. Дыхание участилось, паника сковала мышцы, вновь превращая их в стальные канаты. Плотные манжеты натянулись, впиваясь в тело, и Шай задергался, пытаясь освободиться. Прекратившееся в заднице жужжание возобновилось и он, рвано дыша, прикусил губу, чтобы не стонать в голос. Нервы напряглись до звона, как струны. Тишина давила на уши железобетонной плитой, но запах… Запах, который он ощущал все четче, что становился ярче, щекотал нервы, забивая пазухи носа и оседая сладким нектаром в горле — он был знаком, притягателен, желанен, обволакивал язык сладкой патокой и накрывал хмельной истомой. Запах смеси корицы и гвоздики, немного дерзкий, но он напоминал о детстве, о выпечке, о мягких руках матери. Шай млел, дурел от этого аромата, усиливающегося с каждым мгновением, с каждой минутой ожидания. Этот запах как штрих код отпечатался в его сознании. Так пахли Аскорианцы… Нет, не все, так пахли для него его твинсы. И он ждал… До дрожи желая прикоснуться, чтобы усилить его и услышать урчание, тонуть, дурея в этом живительном эликсире. Он втягивал этот запах, пил его каждой клеточкой, ерзал на мягкой поверхности, стараясь кожей почувствовать, определить, где находится. Ощущая под спиной прикосновение мягкой ткани, понял, что это кровать. Но разведенные в стороны ноги давали лишь приблизительные ощущения размеров плоскости под собой. Шай облизал губы, а после прикусил нижнюю, замычал, от смеси легкой распирающей боли и фантастического удовольствия. Пробка вибрировала при каждом движении, и Шай дрожал. Отсутствие зрения обострило другие органы чувств. Он старался уловить каждый вздох, каждый шорох, каждое движение в воздухе. Слушал шуршание ткани в тишине и порывисто втянул в легкие воздух. От неожиданности едва не вскрикнул, до боли закусив губу, когда ощутил, как прогнулась поверхность под ним, и легкое сладковатое дыхание коснулось виска, а тело, напряженное до предела, поддалось легкой панике. — Кто здесь? — голос хрипел. Спросил лишь для того, чтобы проверить свою догадку. — Где я? — пот потек по виску, увлажняя волосы. — Там, где и должен быть, — ответили с легкой вибрацией в голосе, и Шай с облегчением выдохнул, облизывая губы. Он узнал голос — тихий вибрирующий баритон. Напряжение, сковывающее тело отпустило, уступив место нетерпеливому ожиданию и раздражению. Твинсы. Его твинсы: сильные, великолепные, от одной мысли, от которых, то бросает в жар, то хочется стукнуть посильнее. Все эти дни, находясь на пятом уровне, он изнывал от тоски по ним, время от времени рисуя картины примирения. Злился на то, что они не оставили ему выбора. Хотя его, скорее всего не было. Мир, куда он отправлялся был чужим для него. И лишь они, твинсы с первой встречи, с первого осознанного взгляда, стали для него якорем. И он хотел примирения, но не ценой пренебрежения к себе. При этом ни в одной даже самой смелой мечте, не видел себя, прикованным к кровати. Хмыкнул мысленно: «А это становится интересным», но мысли путано скакали между мечтами и реальностью. Кисти рук, скованные пушистыми браслетами дрожали и стали влажными. Шай нетерпеливо поерзал, и зад вновь пронзило удовольствием. — Отпусти меня, Элиасс — замер, прислушиваясь к ощущениям, и услышал тихий смешок. Ему не ответили, но кожи коснулось что-то легкое, нежное, вызывая чувство томления. И вновь исчезло. Шай всхлипнул, замер в ожидании прикосновения, кожа горела, а нечто, что он не мог определить, легкое и невесомое вновь побежало по телу. Шай выгнулся дугой, стремясь к более тесному, плотному контакту и не получив его, задрожал. Мелко. Словно в ознобе. Дыхание вырывалось рваными хриплыми вздохами. Что-то коснулось губ, подбородка, отчего у него вырвался полувсхлип, полустон, и Шай заметался по кровати, едва не теряя сознание от прошивавших тело молний. Пробка вновь завибрировала. — Тогда снимите с лица повязку, — прохрипел, облизывая пересохшие от тяжелого дыхания губы языком. Влаги во рту не было ни грамма. — Не сейчас, — пророкотали с другой стороны, и Шай дернулся. — Тайнан?! Пожалуйста! — судорожно вздыхая, от чего у Тая едва не вынесло мозг. — Тшшш! Тише, детка! — Элиасс погладил его по животу, а затем невольно до боли сжал руку в кулак, оставляя в ладони кровавые лунки от ногтей, чтобы не наброситься на парня. Тело Шая не было худым. Скорее хрупким, с едва угадывающимся рисунком мышц. Но до боли притягательным. Его хотелось трогать, ласкать, ощущать пульсирующие венки под бархатистой кожей. И Элиасс все сильнее сжимал ладонь в кулак. Перо в другой руке дрожало. Он не хотел спешить, не хотел брать силой, не для того они ждали столько времени, чтобы наброситься и вмиг утолить жажду. Это удовольствие хотелось растянуть как можно дольше. Чтобы насладиться сполна, смаковать и отдавать всего себя, вбиваясь до одури в это гибкое стройное тело. Тело их пары. Слышать в ответ всхлипы, стоны, и страстное «Хочу!.. Ещё!» Немного успокоив сбившееся от возбуждения дыхание, он вновь склонился к раскинувшемуся по кровати телу. На высоком лбу блестели бисеринки пота. Аскорианец поднял взгляд на Тая, лежавшего по другую сторону от парня. Кивнул. И вновь принялся блуждать по телу Шая, прикасаясь пером к дрожащей, словно в лихорадке горячей коже, в то время как Тайнан накрыл губами ореол соска. Шай вскрикнул и подался навстречу. Вздохнул на грани хрипа, когда вновь прогнулась кровать внизу, между раскинутых ног, и сильная рука коснулась паха, прошлась вскользь, словно пробуя, чуть сжала мошонку, коснулась пробки. Та быстрее завибрировала внутри, и Шая прошило удовольствие настолько острое, яркое, что он не мог препятствовать громкому вскрику, содрогаясь в конвульсиях наслаждения, отголоски которого Тай ловил губами. Губы от нетерпения покалывало. Аскорианец в нетерпении облизал их, блуждая синим светящимся взглядом по блестящему от испарины телу пары, залипая на чисто выбритом пахе, на члене,налившимся возбуждением, гордо стоящем, медленно пульсирующем от нетерпения. Тайнан сглотнул, глядя на покрасневшую, истекающую влагой головку. В голове шумело. Желание обладать становилось все сильнее и Тай сильно, до звезд в глазах прикусил щеку изнутри, ощутив привкус крови. Боль слегка отрезвила и дала силы продолжить игру, хотя терпение уже было на пределе. Он склонился к Шаю, целуя в припухшие обкусанные губы, чуть прикусив нижнюю, отпустил, наслаждаясь игрой, ловил дыхание и всхлипы, сплетаясь языком. Руки неосознанно бродили по телу, когда вдруг шквал ощущений резко усилился, подхлестываемый ментальной связью. Голова закружилась, а рука неосознанно обхватила яички парня, сжимая почти до боли, и Шай выгнулся дугой, с неосознанно дикой яростью, погружаясь членом в горячий рот Вонна. Спустя пару мгновений, Вонн выпустил орган изо рта, и парень ощутил звон металла, щиколотки обдало прохладой, отчего Шай показался себе еще более раздетым. Вонн поднял его ноги себе на плечи, нежно целуя покрасневшие лодыжки, спустился по внутренней поверхности раскинутых бедер и вновь накрыл член ртом, рукой касаясь пушистого хвостика лансурга, торчащего из пульсирующей дырочки. И пробка завибрировала, с каждой минутой то ускоряясь, то утихая. В какой-то миг он ощутил, будто она увеличилась в размере, и дыхание стало чаще, прерывистей. Ему казалось, тело сейчас разлетится на куски, от переполнявших его эмоций, мыслей. — Ааа, я сейчас умру, пожалуйста! — голос парня был хриплым, но сильным. Тело дрожало, словно на холодном ветру. Повязка с глаз вдруг исчезла, и Шай часто заморгал, пытаясь восстановить зрение. Среди белых светящихся в глазах пятен проступило лицо Элиасса, улыбающегося своею завораживающей улыбкой. С другой стороны послышался вздох, и Шай, оглянувшись, увидел Тая. Аскорианец был как всегда серьезен и горящими от страсти глазами смотрел на него. — Не думай, Шай, просто чувствуй. Прими эту связь, — снова звякнул металл, и упали браслеты с рук. Тай принялся разминать затекшие кисти, плечи, выцеловывая каждый сантиметр кожи, прикусывал, заставляя мурашек табуном маршировать по спине, а после зализывал места укусов. Стонал в голос. Шай дрожащими пальцами касался его рук, шеи, мазнул по скуле, следя за тем, как золотистая кожа едва ли не светится, поблескивая от испарины, в то время как Вонн насаживался ртом на его возбужденный орган, вылизывая и пошло причмокивая. От всех этих ощущений парня вело и ломало. Глаза закатывались от острого наслаждения, пробивавшего тело. Элиасс опустил руку пары на свой член, увитый жгутами вен, давая ощутить степень возбуждения. Наслаждение накатывалось волнами, приближая момент кульминации, и Шай закатил глаза от переполнявших его эмоций. — Хочу, пожалуйста! — шептал хриплым от нужды голосом. Связки болели от постоянного напряжения, но он не мог вспомнить, когда бы ему было так хорошо, как в этот момент. Губы влажные раскрасневшиеся от затяжных поцелуев, искусанные, в момент наивысшего удовольствия. Элиассу хотелось припасть к этим губам, и целовать, пока хватит дыхания. Вонн поднял голову, отрываясь, наконец, от истекающего желанием члена. — Пора, — пророкотал хрипло, с легкой вибрацией и урчанием. Шай дрожал от возбуждения и доселе непонятных эмоций, которым не мог дать определения. От напряжения в мышцах и желания, наконец, кончить, он разве что не выл в голос. Твинсы его крутили и вертели из стороны в сторону, кусали и зализывали, едва не до звезд в глазах, оставляя на теле алые розы засосов. Шай не помнил себя, глядя на твинсов осоловелыми глазами, хмельной, от накатывающих волн удовольствия. Момент, когда пушистая пробка исчезла, он даже не заметил, лишь всхлипнул, оказавшись сидящим на бедрах Вонна, и его мощный член проник сквозь кольцо мышц. Замер на несколько мгновений, привыкая, и вскоре с нетерпением насадился полностью, прогибаясь в спине. Твинсы расположились чуть с боку плечом к плечу, готовя себя к проникновению, и, спустя некоторое время, сначала Элиасс, а следом и Тай ощутили, как плотно сжимается дырочка их пары вокруг трех членов. В голове шумело от пронизывающего удовольствия на грани боли. Каждый толчок, каждое движение членов внутри, бросало его в пучину неописуемого удовольствия, нирваны. Смазки становилось все больше, поочередно скользившие члены задевали то место внутри, что дарило ему безумное удовольствие, пробивало разрядами тока. От ощущения предельной наполненности он находился на грани реальности и забытья, но упорно выгибаясь, старался открыться шире, насадиться глубже. И он кричал, хрипел от бушующей силы эмоций, сам подавался назад, насаживаясь на могучие стволы. Аскорианцы синхронно двигались, вбиваясь в тугую дырочку, эта вязка должна была стать решающей в спаривании, завершить ритуал. Вонн притянул Шая к груди, влажно целуя в губы. — Принимаешь ли ты меня, Шай, как свою пару?! — замер на пике удовольствия, не дав себе кончить. — Да, Вонн! — Шай со всхлипом подался назад, словно подтверждая согласие. — Принимаешь ли ты меня, Шай как пару? — последовало из-за правого плеча. Тихий вздох и последующее «Да» стали согласием Элиассу. — Согласен ли ты, Шай, принять меня в пару? — подал голос Тайнан слева. — Согласен!.. — прошептал сквозь туман в голове. — Да будет так! Перед лицами Богов и предков клянемся любить тебя, защищать, быть надеждой и опорой до конца дней твоих! — прогремело в тишине хоровое трио Аскорианцев. Возбуждение, бушевавшее в крови, наконец, достигло пика, и Шай задохнулся, когда мощная волна оргазма накрыла его и Аскорианцев. Он закричал от разрывающих тело ощущений и забился, как бабочка на игле, насаженный на пульсирующие стволы. Шум в голове резко усилился, туманная дымка заволокла взгляд, и размытые предметы стали растворяться в подступающей тьме.