In my head

      Юнги бы и рад объяснить, как так вышло, да не получается.       Юнги впервые в жизни хотел бы не ложиться спать вчерашним вечером, да сделанного не воротишь. А хотелось бы.       Юнги был бы счастлив сейчас сидеть в студии один-одинёшенек, да у Вселенной иные планы на этот счёт. И планы эти принадлежат лучшему другу Юнги. Принадлежат довольно-таки давно и крепко, до самых костей.       Нельзя Юнги на эти планы смотреть. Стыдно. Но взгляд так и падал в сторону, на небольшой диванчик в углу студии, где Юнги обычно предавался сну без задних ног.       Юнги странно и Юнги не нравилось это ощущение. Ощущение неясности происходящего, странностей стечения обстоятельств, фантомной необходимости, чтобы кто-то был рядом, как это было вчера.       Вчера, всего несколько часов назад было до того приятно и счастливо, что до сих пор отголоски этой слепой радости били тонким разрядом тока по подушечкам пальцев, по коже за мочкой уха, когда до Юнги долетал звук собственного имени из чужих уст.       Вчера, всего несколько часов назад, эти уста были так близко, в нескольким миллиметрах от его собственных; они блестели от капель кофе, были то ли больше, то ли меньше, чем есть на самом деле. Они шептали имя в самое нутро, обжигали холодом все органы; до зуда в ладонях эти волосы какого-то нелепого оттенка, в существовании которого Юнги не был уверен, щекотали виски и щёки.       Юнги видел только углы, части, кончики, размытую картинку, но всё: каждый нерв подсознания выл о том, что это был именно он. Надежда и опора лучшего друга. Его любовь, большая и крепкая. Его. Не Юнги.       — Йоу, — подал он голос и чуть поелозил в кресле. Оно протяжно скрипнуло и привлекло внимание присутствующих. Юнги продолжал смотреть в монитор на какофонию, которую набил по клавишам бессознательно, потерявших в мыслях. Затерявшись во вчера.       — Чего? Дописал?       Намджун поднялся с дивана, выпустив из объятий Чимина, и в пару шагов преодолел расстояние до Юнги.       — Не, — покачал головой тот и выключил экран монитора. Намджун остановился и с недоверием взглянул на друга. — У меня вопрос.       Юнги повернулся на кресле и скрестил руки на груди. Чёрная маска, спущенная на подбородок, едва заметно подрагивала. На лице Намджуна мелькнула тень удивления, взгляд метнулся с монитора на Юнги и обратно, но он легонько пожал плечами и жестом дал «добро».       — Вы во сне влюблялись? Просто знать хочу, один ли я такой долбанутый или нет?       Намджун сдал назад, не сводя удивлённого взгляда с Юнги, приземлился обратно на диван и взял Чимина за руку.       — Так, — начал он, предварительно прокашлявшись. — Ты влюбился во сне?       — Я задал не этот вопрос, а вполне себе конкретный, придурок.       — Да ты погоди: реально? Втюрился? Во сне? Ты?       — Забудь, — огрызнулся и развернулся обратно к монитору. Он уже включил монитор, как намджунова лапища крутанула кресло за подлокотник и внимательный взгляд пригвоздил Юнги к спинке.       — Выкладывай, хён. В кого?       Юнги закатил глаза и совершил тщетную попытку вернуться к работе, но на помощь пришёл Чимин.       — У меня так было как-то раз, — подал он голос и теснее прижался к Намджуну. Юнги уколола ревность куда-то в район поджелудочной, и он нервно поёрзал на месте. — В одноклассника, когда учился в старшей школе.       Намджун заинтересованно посмотрел на своего парня и обратился весь во внимание, как и сам Юнги. Чимин, посмотрев сначала на одного, а потом на другого, обречённо выдохнул и продолжил рассказ:       — Наутро было неловко немного. Прийти в школу с этим внезапным чувством влюблённости и смотреть однокласснику в глаза. Да я с ним не общался почти, а тут — бабах!       — И, как оно? Прошло? — полушёпотом уточнил Юнги.       — Да, через пару дней эта розовая навеса спала, как не бывало. Так что не заморачивайся, хён. И у тебя пройдёт.       И улыбнулся по-прежнему мягко, до морщинок в уголках глаз. У Юнги резко зачесались ногти.       Черты, углы, силуэты — всё забывалось, но где-то в районе пятого ребра что-то зудело и щекотало. Смех у Чимина звонкий и ясный, выражение лица глупое и глаз почти не видно. А Юнги не смешной вовсе, но Чимин всё равно смеялся. Припадая головой к плечу Намджуна, смеялся до колик. Пара дней, и всё пройдёт, вспоминал Юнги, но колоть всё равно продолжало.       Во взгляде Чимина только светлый образ лучшего друга Юнги, отличного парня Намджуна. Неряшливого и неуклюжего до жути. За ним всё чинить надо, что бесит ужасно, но Юнги всё равно чинит. И Чимин чинит, только не за ним, а его. Ладонью по коротко стриженным волосам, губами по щеке, пальцами по подбородку и лбом о плечо. А Юнги ломается. Из-за Намджуна. И его Чимина.       Пара дней прошли неделю назад. Углы, силуэты и черты стали только яснее, будто старый негатив проявили и вывесили фотографии по всей комнате. Под закрытыми веками калейдоскоп из размытых образов чужого счастья. На сердце тоска, спать страшно. Подсознание как диафильмы показывает несбыточное, образное, конкретное, жаркое, тихое. В оттенках бледно-голубого с яркими вспышками.       Забыть вовсе не получается. Просыпаться теперь не хочется. В реальности холодно, во сне же куда теплей. И там, за рёбрами.       Соврал всё Чимин, но предъявить ему не за что. А Юнги хочется. С каждым днём сильней хочется высказать всё в уголок розовых губ, вылить негодование на пушистые ресницы, стиснуть до боли небольшие пальцы и наконец уже почесать под ногтями, там, где никак не получается.