***
Их путешествие закончилось ближе ко второй половине дня. Наевшись шавермы и нанюхавшись разных ароматов на год вперёд, разморённые долгой ходьбой и вкусной едой парни завалились в номер. Даня бросил пакеты у входа (как обычно) и пошёл переодеваться в пляжные шорты. Алишер же под шумок куда-то пропал. Когда Данила наконец натянул шорты и изволил выйти в коридор, чтобы достать фрукты и овощи из пакетов, он заметил, что в доме стало как-то слишком тихо и одиноко. — Ли-ись, — Даня заглянул на веранду, но там парня не нашёл. Его не было ни в ванной, ни в туалете, даже на кухне не оказалось. Даня вышел на улицу, прошёлся по саду, глянул даже на пальму, под которой любит прятаться от солнца Алишер, но там его тоже не было. Телефон любовника всё так же валялся где-то в рюкзаке, так что позвонить рыжий не мог, а один из великов, что они арендовали на время отдыха, отсутствовал. Кашин нервно улыбнулся и подумал, что башкир, наверное, что-то забыл на рынке и скоро вернётся. Надеялся напрасно… Надеялся напрасно на скорое возвращение, ибо вернулся Алишер очень-очень скоро! А это разные вещи. Пока Данила мыл абрикосы, дверь домика тихонечко отворилась, впуская башкира внутрь. Не зря Даня прозвал его Лисей, ведь грации и мягкости парню было не занимать. На талию Данилы совершенно неожиданно опустились большие руки с горячими ладонями и длинными пальцами, обнимая. — Потерял меня, лисёнок? — Алишер тихонько потёрся носом о шею любимого, обнимая чуть крепче. Даня улыбнулся, но промолчал. Алишер сам прекрасно знает ответ, — кстати, у меня есть что-то для тебя, — неожиданно руки с талии пропали. На грудь приземлилось что-то холодное, а шею немного пережало, но не на долго. Лися взял Даню за локоть, отвлекая от мытья абрикоса и повёл к зеркалу. На шее Кашина красовался тот самый камушек на верёвочке, который он так хотел, — кстати, зацени, что у меня! На груди Алишера висела вторая половина камня. — Я ездил на рынок, чтобы забрать камни твои от мужика, который в них дырки сверлил. Еле нашёл его, пока ты там по поводу помидоров торговался. Тебе нравится? Я верёвочки разных цветов купил, они в пакете лежат, мы ребятам выберем. Го Юлику голубую? Дань? — Ты такой охуенный, — Данила развернулся и сжал любимого в объятиях, целуя в лоб, — спасибо… — неловкая улыбка чуть промелькнула на лице Кашина, он опустил глаза и, засмущавшись, тихо сказал, — я тебя люблю. — Я тебя тоже, рыжий. Тихо лилась из крана вода, капли скатывались с мокрого абрикоса, который так и остался в руках Дани, пела за окном новую песню Лободы парочка бухих ребят, жутко чесалась левая башкирская коленка и мешалась рыжая татарская чёлка, а в жёлтом домике с зелёной крышей двое всё никак не могли отпустить друг друга из объятий.***
— Моргенхуй, хочешь я тебя в песок закопаю? — Даня такой смешной в этой своей панамке, синих круглых очках и красной майке, отобранной у башкира, что Алишера всё время тянет улыбаться. Он смотрит на свои часы, показывают они около пяти часов по местному времени, потом смотрит на Даню и снова на часы. В принципе, песок ещё не успеет остыть, пока эта взрослая дитятка будет в него играть, так что… — Можно. Но только ноги, — Кашин согласно кивает. Пока Лисю засыпают горячим песком, пока ласковое солнышко греет его, пока чайки тихо кричат да волны плещутся… башкир засыпает. Просыпается башкир от того, что ему в рот попадает песок. Он матерится, отплёвывается и понимает, что пошевелиться ему очень сложно. Где-то рядом хихикает рыжий хулиган. — Данила Кашин, ты очень плохой и непослушный пиздюк, — начинает Алишер, пытаясь высвободиться, — раскопай меня. — Ой, а ты уже проснулся? Здорово, — Даня улыбается, нависая над любовником, — уже два часа прошло и солнце почти село, а я чёт кушать хочу-у, — тянет парень, заискивающе ухмыляясь, — пойду-ка я домой. А ты мальчик взрослый, сам выберешься, да? — Данила встаёт, отряхивает ноги от песка и начинает уходить в сторону домика. — Кашин. — Ну всё, мне пора! — Ка-а-аши-ин. — Пока-пока. — Если ты сейчас не вернёшься, я откопаюсь, зайду домой и выебу тебя так, что ты ноги не сможешь свести, ублюдок, — Даня, улыбаясь, отошёл ещё немного подальше, — Раз… два… три… — Даня отошёл ещё на пару шагов. Алишер вылетел из песочной западни и пулей понёсся за рыжим. Догнал он его уже возле домика. Схватив поперёк талии, Алишер понёс его обратно, в сторону моря. Даня ржал, вырывался и брыкался, бил башкира по рукам и даже почти смог это сделать, но Моргенштерн лишь перехватил его поудобнее, продолжая нести. Следующим, что произошло, был всплеск. Данилу кинули в воду прям так, в одежде, а он, в свою очередь, смог схватить Лисю за шорты, пока падал и утянул за собой. Алишеру пришлось нырять за Даниной панамой и очками. Они отмывались от песка под уличным душем, стоя почти в обнимку под нагретой солнышком водой, вместе развешивали на веранде мокрую насквозь одежду и наконец-то приготовили тот самый плов в том самом казане и с теми самыми приправами, которые купили на рынке. Возможно, этот вечер закончился бы чем-то более горячим, нежели просто объятия и поцелуи, но сил уже не было. Даня уснул пока ждал Лисю из душа, только коснувшись головой подушки, а Алишер пришёл к нему позже — чистый и пахнущий каким-то вкусным мылом. Вроде даже цитрусовым. Он повесил полотенце на спинку стула, лёг на свою половину кровати, а Кашин тут же переполз к нему, утыкаясь в тёплый бок.***
— Это что, медляк? — в очередной вечер, что Данила и Лися проводили на веранде, подпевая песням, что играли из лагеря неподалёку, неожиданно влился медляк. Спокойная музыка в сплошном потоке попсы и рэпа — как такое возможно вообще? Это было так мило и романтично одновременно, что они даже не сразу сообразили, что нужно ловить момент. Хоть песня и оказалась треком Федука, покружиться под неё можно было. На строчке «откуда ты тут взялась…» парни заулыбались друг другу и Лися без лишних слов встал, подавая руку рыжему. — Классные шортики, потанцуешь со мной? — Это бывшие джинсы левайс, — Даня подаёт руку, — не откажусь. Ладони Моргенштерна удобно ложатся на талию любимого, руки же Дани спокойно лежат на родных плечах. Они начинают медленно кружиться по деревянному полу, смотрят в глаза друг другу и иногда посмеиваются от неловкости происходящего. Вроде и стыдно, а вроде и прикольно, и тепло так, и вроде всё как надо, и даже не отшил никто, как в лагере бывало. Даня чуть наклоняет голову, смотрит Лисе в глаза и заявляет: — Я когда маленький был, у нас в лагере игра была дебильная… Мы окружали танцующие парочки, типа окольцовывали, и если мы сделали это в первый раз, то им надо было в щёчку целоваться, второй — в губы и третий — взасос. Лол, мы так ржали над тем, кто сбежать пытался… — Первый круг, — Алишер подталкивает Кашина немного, кружа, — целуй меня в щёчку! — Это не по правилам! — Но приятно же? — Ага, — Даня целует подставленную щёку, — второ-о-ой круг, — теперь уже Даня проявляет инициативу и тянется за поцелуем в губы. Третий круг они танцуют проходят медленно. А потом целуются долго, хоть все хлопья уже улетели наверх, а дискотека закончилась. У них будет своя, без музыки, под шум волн, шелест листьев пальмы и тихо напеваемые треки Егора Крида, перебивающиеся диким ржачем.***
— Сколько блинчиков накидал? — вечером на море так круто и прохладно. Пока Алишер дома готовил ужин, Данила сбежал на пляж, кидаться камнями в воду в попытках сделать как можно больше «лягушек» по воде. На закате жирные пляжные чайки прилетают на воду, качаются на волнах и со скепсисом смотрят на рыжего паренька, который кидает в их сторону камни. Они лишь презрительно моргают, даже не удосужившись отплыть подальше. Это их территория и они тут главные, а какой-то дебил тут границы нарушать начал. — Рекорд — двадцать шесть блинчиков и одна подбитая птичка, — по поводу птички напиздел, ну да ладно. — Оке-е-ей, теперь я, — Лися оттряхивает руки, нагибается за камнем и лёгким движением руки отправляет его по воде, — Один, два, три, четыре… Когда дело дошло до тридцати, Даня вдруг РЕЗКО И НЕОЖИДАННО захотел кушать и повёл Алишера домой, крепко вцепившись в рукав белой кофты.***
— Мне кажется, я весь пропах вином и персиками за эти дни, — Алишер держит в руках кружку, из которой до этого мелкими глотками пил домашнее вино. Он сидит на подоконнике, весь в белом, кофта с одного плеча свисает, а Даня любуется им, отпивая из горла и закусывая невероятно сочным-каким-то-там-фруктом. На тарелке их слишком много, в желудке — ещё больше, так ещё и вино тако-о-ое вкусное, хочется пить и пить, но оставшиеся бутылки только для друзей, ведь рыжий хотел их порадовать. — Ты всегда вкусно пахнешь, Моргенхуй. Подожди, сейчас, — Даня устаёт просто сидеть и смотреть на своего мужика, он встаёт, всё так же не выпуская бутылку из рук и подходит к Алишеру, прося повернуться. Алишер сел, расставив ноги, Кашин же встал между них и провёл носом от плеча до шеи башкира, вдыхая запах. Родной, солнечный, немного солёный из-за моря и персиковый из-за сока. Даня громко дышит ему в шею, тихонько держится почти кончиками пальцев за талию парня, наваливается на него всем телом и чувствует, как от каждого выдоха Лися дёргается и тихонько так постанывает. Даня забирает кружку из рук любовника, ставит на подоконник рядом со своей бутылкой, стаскивает парня и берёт под бёдра, чтобы перенести его в спальню. Аккуратные поцелуи-укусы ещё сильнее распаляют и без того горячую смуглую кожу, большие кашинские ладони блуждают сразу по всему телу, стаскивают одежду, которой и так немного-то было, губы от шеи переходят на лицо короткими поцелуями, потом на плечи, обратно, на ключицы и опять на лицо. Алишер тает, подставляется под прикосновения, где-то в голове играет солнце, вино и сок от персиков, а ещё нежность. Безграничная нежность и желание отдать человеку всё, что он только сможет. Тело, душа, сердце — забирай. Я знаю, ты отдашь в ответ. Через поцелуи и стоны только «люблю, люблю, люблю» и нет, это не вино так действует, это действительно то искреннее и самое правдивое, что можно услышать. Солнце уходит за горизонт, из лагеря опять играет музыка, поют пьяные русские, шелестят листья пальм и шумит морюшко, обдавая волнами песок. Послезавтра они вылетают в Питер.