Реплика

Яков Фельцман с самого утра был не в настроении. Хмурилось, и у него, судя по цвету щек, скакало давление. Юра видел, как тот уходил к себе в тренерскую, и точно знал — за таблетками. Эх, дядя Яша, вам бы нервничать меньше со всем этими пиздюками, да куда там. Вот так растишь фигуристов, растишь, а они то в Японию свалят, то в Канаду, а то просто в Москву, программы ставить соперникам — и приходится растить новых. Я, думал Юра, вращаясь, вас не брошу, дядь Яш, но и сам тренером никогда ни за что не буду, не с моими нервами. Начало сезона и Гран-при были уже на носу. Юре, как он и предчувствовал, выпал Ростелеком, а вчерашнему юниору Светозару — Китай, то есть, попозже, и Яков рассчитывал что-то успеть к тому времени, потому что дорожка ну совсем какая-то не такая, как он хотел видеть. Юра раз брякнул, что надо бы упростить, ему сказали не высовываться со своим ценным мнением. Вот чему бы ещё поучиться у Отабека — своевременному молчанию. Это он умеет, как бог. Он вообще умеет многое, чего не умеет Юра, и от этого одновременно неловко и очень приятно, что вон какому человеку Юра всё-таки нравится. Отабек с этим не соглашался, говорил, что Юра, во-первых, редчайше талантлив, и пускай он даже не думает с этим спорить. Юра краснел, шипел, закрывал лицо и отворачивался. А во-вторых, Юра потрясающе трудоспособен и одного только этого достаточно, чтобы любить его и им восхищаться. Отабек понял это ещё тогда, в лагере, что все успехи — это не просто поливка плодоносного чернозема, а всё-таки чудовищный, на грани возможного труд. Посмотри на себя, Юра. Как это тело способно творить такое? Он отмахивался и перечислял, загибая пальцы, чем крут Отабек, и пальцы скоро кончались. — Покатаешь меня на мотике, когда перевезешь? — часто спрашивал Юра. Отабек обещал. Он оставил мотоцикл там, у себя дома, но планировал после сезона перевезти, потому что соскучился, потому что любит его и потому — он не говорил, но Юра догадывался и весь от этого млел — чтобы впечатлить Юру. Как тогда, в Барселоне. Вот это была история! Он не поверил бы, если б кто рассказал. Сколько времени потеряли, думал Юра теперь. И сколько потеряли бы ещё, если бы дедушка… Эта мысль сшибла его на ходу, он запнулся, шатнулся и чуть не влетел в борт носом. Все быстро разъехались в стороны, Анна Викторовна, помощница тренера, подъехала спросить: в чем дело. Голова закружилась? — Нет, — Юра помотал головой, — просто споткнулся. Оттолкнулся и покатил дальше, мысль подгоняла, как шквальный ветер. Если бы дедушка был жив, они с Отабеком так и дружили бы, и никогда не стали бы жить вместе, и никогда ни до чего не дошло бы и не выяснилось, что это — любовь. Это оно, то самое: нет худа без добра? Мерзость. Мерзость! Юра подкатил к бортику, нацепил чехлы и сошел со льда. Отпил из бутылки чуть не половину одним глотком. Дошагал на деревянных ногах до скамейки, сел. Долго сидел, пока не почувствовал, что кто-то садится рядом. Быстро глянул — Яков. — Всё нормально. Щас вернусь на лед. Перерыв просто. Получит сейчас за своевольничанье. Ох, получит! Но Яков не ругал, сидел, уложив ладони на колени двумя перевернутыми ковшами. На пальцах торчали пучками седые волоски. Юра быстро глянул на свои руки: гладкие и белые, как у покойника. — Хорошо, — сказал Яков раздумчиво, — если всё нормально. — Утреннее его настроение будто рассосалось, как тучи под ветром, и был он какой-то уставший. Рано, подумал Юра, нам уставать, только самая работа начинается. — Хорошо, что всё нормально. Тогда, раз всё нормально, и пока мы тут сами, надо нам с тобой поговорить. — О, — отозвался Юра неопределенно. — Ну, давайте, раз надо. Про деньги, что ли? — Юра, насчет твоего друга, ты только сразу мне скажи, понял? О как! Ну, дошло-таки дело до этого. Отабек был прав, предупреждал, что ещё до первых соревнований Яков об этом заговорит. Отабек всегда прав. — А что сказать-то, дядь Яш? Яков глянул на него неодобрительно, дескать, поприкидывайся мне тут дурачком. — Всё сказать. Чтоб я знал, что отвечать, если спросят. Чтоб не было такого, что все что-то знают, а я как болван, у себя под носом не видел. Этот друг твой — он тебе кто? Вот и приплыли, подумал Юра, поглаживая бутылочное горлышко. И самое-то главное не в том, кто он мне, а в том, кто он сам. И про это вы, дядя Яша, точно имеете право знать. Нечестно это будет с моей стороны — не сказать вам. После всего, после всех этих лет. Не предупредить. Отабек на вопросы: что отвечать-то, если спросят, молчал и смотрел в сторону. И вообще весь становился какой-то странный. — Я, — продолжал Яков, — уже к выходкам вашим привык, так что ты говори спокойно. У тебя это серьезно всё или так? — Серьезно, дядь Яш. Всё очень-очень серьезно. Яков, поджав губы, кивнул. — Только, — сказал Юра следом, — тут не в том дело. Яков повернулся к нему, свел брови: — А в чем? Ну правда, ну вот как тут не поверить в порчи, сглазы и прочее мракобесие. Кому ж вы так дорогу-то перешли, дядь Яш? Юра у него, получается, такой третий, и это за каких-нибудь там пять лет. Но разве ж он виноват? Юра вдохнул, задержал дыхание и выговорил по слову: — Ладно, дядь Яш, я вам всё скажу, только вы не нервничайте. — Юра, я от таких заходов только сильнее нервничать начинаю, ей-богу. Выкладывай уже! Понял я, что ты с пацаном живешь, говорить журналюгам об этом или рожу кирпичом делать? Что ты мне тут юлишь! Юра, честное слово. Вот так попросишь человека не нервничать, а всё только хуже. Так что правда, хватить рубить собаке хвост по частям. — Это Отабек. — А? — Отабек Алтын. Мы, ну вы знаете, дружим давно. Он после… После смерти дедушки приехал ко мне, я б без него не справился. Вы не ругайтесь, ладно? Знаю, что говорил, справлюсь мол, не сторожите меня, но я бы не смог. Просто вилы. Ничего не хотелось. Ничего не понимал. Как в тумане. А он приехал — и как-то пошло на лад, вытащил меня. Я знаю, вы этого уже натерпелись, но что тут сделаешь, я не нарочно же. Это не значит, что я ему уступать буду или ещё что, или что это на катании скажется — нет уж, хер. Соперники так соперники, это отдельно от… Ну, от отношений. Но это правда серьезно, мы не разбежимся через год. А журналистам… Бля, да вы же знаете, всё равно пронюхают и начнется. Не знаю. Давайте первым делом соревнования, а потом уже всё остальное. Говорите, мол, без комментариев, и мы будем так говорить, и тренер его. Яков молчал. Сидел и молчал. Лицо у него было, как кусок камня. Потом спросил, почти не шевеля губами: — То есть он с тренером сюда переехал? — Ну да. — А как зовут? — Что? — Как зовут его тренера? Юра открыл рот и завис. Вцепился в бутылку. Отабек никогда не называл имени, всегда говорил: тренер. А Юра и не спрашивал, и не хотел знакомиться, и в гости не звал. Как-то не приходило в голову, дядя Яша же к ним не ходит. — Не знаю, — признался Юра, — но я спрошу. Яков деревянно кивнул. — Вы… Вы что думаете, он меня обманул? Не тренируется? Вопросы хлынули один за другим: это реально так просто — взять и переехать с тренером? Юре самому не приходилось, но почему бы и нет, ездят же на всякие стажировки по заграницам, подучиваются. Мог Отабек заведомо пропустить целый сезон? Блядь, конечно, он мог! Он если что-то решит, его с места не сдвинешь. Но это ж бред. Это просто ебаный бред! Он такой же спортсмен, это такая же его жизнь, как и Юрина, он бы не стал, не смог бы, не… Не признался бы, потому что Юра бы поднял вой. — Вы думаете?.. — Я ничего не думаю. Возвращайся на лед, Юра. — Дядь Яш… — Юра! Юра встал, пошел, оглядываясь через плечо. Чуть не убился, забыв снять чехлы. Через полчаса, когда он диким усилием воли заставил себя сконцентрироваться на репликантах и забыть хоть на десять минут об Отабеке, который упорно не отвечал на звонки, приехала Лилия. Она вошла, стягивая на ходу перчатки и держа сумку на сгибе локтя, подошла к Якову и тронула его за плечо, потому что тот вплотную её не видел. Что-то спросила, он что-то ответил ей коротко, жестом подозвал Анну Викторовну и показал раскрытой ладонью на каток. Юра хорошо знал, как это расшифровывается: последи тут, мне надо отойти. Они вышли через внутреннюю дверь, Юра следил краем глаза. Сделал круг по катку и сошел со льда. Анна Викторовна вытянула шею. Не вредная тетка, но строгая, не строже Якова, но всё-таки. Юра кивнул на дверь, мол, надо в уборную, и выскочил из помещения во внутренний коридор. В коридоре было пусто, только в самом конце, на повороте у лестницы, стояли двое и болтали, жестикулируя. Мельком глянули на Юру. Он поднял плечи и зашагал, постукивая чехлами по полу: некогда разуваться. Что-то странное, что-то не так, но дядя Яша не скажет — что. На носу соревнования — он не скажет, побережет Юру от потрясений. От каких? Есть у него право знать? Юра решил, что есть. Коридор, к счастью, длинный, из одного конца другого почти не видно, тем более лампочку не зажгли или она снова перегорела. Очень удачно, надо сказать. Юра, пригнувшись, шмыгнул в тренерский закуток. Из-под двери пробивалась полоска света. Он присел и пошел гуськом, держась за стену, чтобы не грохнуться. Убегать в коньках, если что, тяжелее, чем в кедах, так что лучше бы его не услышали. Когда он превратился в человека, способного без угрызения совести подслушивать? Первый раз хотя бы стыдился, а теперь… Он прислушался к себе: любопытство перебарывало хорошие манеры. Да, он бы и письмо чужое прочитал, если б там было о нем. Что-то, чего он не знает. Дверь неприятно приморозила ухо, Юра поморщился, вслушался. Не трахаются — уже спасибо. Да и у дяди Яши такая рожа была — с такими рожами не до секса. Бррр. По комнатке ходили. Скрипнула мебель, и Лилия холодно изрекла: — Сядь и скажи нормально, в чем дело. У меня голова разболелась от твоего мельтешения. Яков не сел, но шаги стихли. — Что? — спросила Лилия. — Он женится? Ты, я надеюсь, сказал, что это более ответственное решение, чем кажется по юности лет? — Нет, — проскрипел Яков. — Нет, не в том дело. — Ты сказал… — Я знаю, что я сказал. Я, — он запнулся, потом продолжил, — я поговорил с ним, что, дескать, расскажи сразу, чтобы не было после проблем, и он… Он назвал мне имя. Этого друга. — Очень интересно, — сказала Лилия, голос выдавал, что интересно ей как минимум не очень, зато крайнее раздражение уже на подходе. — Имей в виду, Яша, я отменила урок, примчалась сюда, и ожидаю узнать что-то действительно не подлежащее телефонному разговору. — Отабек Алтын, — озвучил Яков. Лилия молчала. Секунды текли, замедляясь, и Юре стало казаться, что реакции не последует, как она вздохнула и медленно выговорила: — Итак, он живет с мальчиком из Средней Азии, если я правильно понимаю. Это действительно проблема, достойная?.. Яков перебил: — Дай я договорю. Пожалуйста. Теперь Лилия действительно промолчала, и Юра почти представил взмах кистью, какой она периодически использовала вместо фразы: что же, излагай. — Он сказал, — начал Яков, — а меня как дернуло что-то. Главное, вспомнить не могу, но вертится, знаешь. Он ещё с эдаким: вы, мол, не беспокойтесь, а глаза, глаза прям горят. А потом… Вспомнил я. Пошел сразу, поднял свои записи — да, на память-то я не жалуюсь. — Я действительно рада твоей сохранной памяти, Яша… — Пожалуйста, — остановил её Яков с нажимом. — Так вот. Отабек Алтын. Я его помню, плохо, но помню. Не столько его, сколько… Ну ладно, — он прервал сам себя, и снова зазвучали шаги, словно бы разговор был слишком тяжел и его надо было размазать по комнатке, а иначе, если стоять, придавит. — В год, когда Юрка попал ко мне, летом, он занимался у меня в лагере, этот Отабек. Без особых способностей, но пацан старательный, я его перевел от юниоров к новичкам, подготовка у него была никакая, но ты понимаешь, уже заплачено, не выгонишь же просто так. — Яша, ты испытываешь моё терпение. — Пожалуйста! — Яков вдруг повысил голос, и Юра на секунду отпрянул от двери, чуть не упал, удержался, вслушался, тихо ли в коридоре. Было тихо. — Мне и без того нелегко говорить. Значит, перевел его к новичкам, там они с Юркой как-то сдружились, ходили вместе везде, ну, как оно бывает обычно. Время вышло, мальчика я не взял. Поговорили с родителями, средства в ребенка вкладывать они были готовы. Я посоветовал попробовать Канаду, ну, ты знаешь, там можно зацепиться, тем более мальчик, повторюсь, старательный. Они его забрали и уехали, а Юрка у меня остался. Лилия не комментировала в духе: очень трогательная история о разлуке, не возмущалась об отнятом времени. Юра застыл, забыв дышать. И? Не самый интересный эпизод его биографии, надо сказать, при всей любви к Отабеку. Давайте, дядя Яша, винитесь, что проморгали сильного фигуриста. — Не знаю даже, обращались они там к кому или не успели. До меня только слухи дошли. — О чем? — Мальчик погиб в автомобильной аварии. В тот же год, осенью, кажется, с кем-то из семьи. Страшная трагедия. За дверью повисла гробовая тишина, потом Лилия медленно выговорила: — Я не понимаю, Яша. — Его нет, Лиля. Понимаешь? Нет его. Умер ещё подростком. — Юра знал это? — Да. Это «да», прозвучавшее через долгую паузу взорвалось в Юре многотонным пороховым зарядом, и разбросало утихомирившиеся с приездом Отабека бесчисленные галактики на миллионы световых лет. Его нет. Он не помнил, как оказался в раздевалке, как расшнуровывался, как прятал коньки в рюкзак. Не переоделся, вещи оставил в шкафчике, уже на подходе к дому лапнул карман и нащупал ключи — хорошо. Квартира встретила пустотой. Такой же вязкой, как первая одинокая ночь без дедушки, но Юра отогнал её криком, вбежал, не разуваясь, в комнату, заозирался, вертясь на месте. Бред. Бывает же такой бред. Дядя Яша перепутал. Сколько у него было таких пацанов, слабых недоучек из дружественных стран, темнолицых и узкоглазых. Один он у него такой был, что ли? А? — А?! — крикнул он стенам, те не ответили. Дурная ошибка, игра памяти. Дядя Яша старый, это надо учитывать, не надо на него обижаться. Он старый, и у него давление скачет. Это влияет на мозг, ну ясное дело, не может не влиять. Юра всегда побаивался, что его как-то по-особенному крепко долбанет — и вот, пожалуйста. Дождались. Зря он убежал. Надо было поговорить с Лилией. Сейчас всё лечат, были б деньги и связи. Связи с врачами наверняка есть: когда Юра ногу в прошлом году серьезно подвернул, его быстро определили на хорошие процедуры, не в государственной поликлинике. Эх, дядя Яша, кто ж вас заменит-то? Ещё и перед самым сезоном! Тишина звенела. «Позвони ему, — сказал Юре кто-то из головы, тот самый пресловутый внутренний голос, которого надо слушаться. Которого страшно слушаться. — Позвони ему и расскажи, что слышал, пусть посмеется тоже». — Я пытаюсь, — оправдался Юра. — Не отвечает. «И не ответит больше». — Нет! Нет! Заткнись на хуй, нет! Как это — не ответит? Отабек всегда отвечает. Он занят просто, на тренировке. Он… «Умер девять лет назад» — Заткнись, блядь!!! Юра помнит всё, у него, вообще-то, отличная память. У Отабека глаза цвета крепкого кофе, ростом он мелкий, прическа у него модная, Юре дико нравится, сделал бы себе такую же, да стремно и жалко волос, вдруг не отрастит потом. Отабек любит мотоциклы, но не гоняет, водит осторожно, и всё равно ветер свистит в ушах, несмотря на шлем. Юре всегда нравились мотоциклы, но дедушка запрещал и Яков тоже, говорили, хочешь, купи машину или подожди Олимпиады, выиграешь — может, подарят. Отабек аккуратный, а Юра вечный распиздяй и свин, хотя дедушка приучал к аккуратности и как складывать вещи так, чтобы весь гардероб влез в ящик комода. «Не делай глупостей» Юра дернул волосы на виске, вскрикнул от боли, с трудом выпутал пальцы. Отабек всегда рядом, когда это нужно, и его нет, когда Юра хочет побыть один, поболтать с Милой, попрыгать под дурную музыку, за которую стыдно. У Отабека отличный музыкальный вкус, и он миксует ещё, Юре всегда так нравилось в клубах это вот всё, диджейская стойка, наушники, как две дополнительные башки, свет, звук. — Неправда, — сказал он в пространство и пошел через комнату, пол шатался. — Неправда всё. Дедушка о нем знал, дедушка говорил не расстраиваться, что Яков его не взял, что ещё увидимся. Дедушка так обрадовался, что у Юры появился друг. Юра долго не мог рассказать ему по телефону, что нет больше этого друга, что… Он остановился, наткнувшись на комод, ударился об него. Шатнулся и упал тюбик крема для рук. Дедушка сказал, что это ужасно, когда умирают молодые, и ещё страшней, когда умирают дети, но так бывает, Юрочка, ничего тут не сделаешь. Ты плакал? — Я плакал? — спросил Юра. «Очень» Он схватился за обе ручки, стиснул так, будто намерился их оторвать, дернул, и ящик комода выехал с визгом и дернулся, когда колесики достигли края реек. Пустой. Юра заорал в прижатые ко рту руки. Попятился. Под колени ударило, и он осел мимо кресла на пол. Бред, бред! Кажется. Ему всё кажется. Или всё это можно объяснить. Отабек уехал. Передумал тут жить и уехал, не справился с тем, что они соперники. И не попрощался. «Ты знаешь. Ты уже понял» — Молчи! — зарычал Юра. — Ты кто такой вообще? «Здравый смысл» Вопросы, вопросы, водоворот вопросов. Где тренер? На каком катке он тренировался? Как так легко переехал? Почему не звонил домой? Как, почему, каким образом, когда, зачем? «Да не было его никогда. Ты придумал себе друга, чтобы не чокнуться» Юра сполз окончательно, завалился, не удержавшись, на бок. Тело ватное. Всё, даже пальцы, даже веки. Он не мог их закрыть, лежал и пялился в плинтус, а плинтус поднимался и заворачивался, как колыбель. И Юру качало. Он не пережил бы ещё одной такой ночи, как та, он не хотел клянчить заботу и поддержку от людей, которые ему не обязаны, и которые всё равно не поймут. Им будет казаться, что понимают, они же такие взрослые, мудрые, но не поймут ни хуяшеньки. Никто не понял бы его так… как он сам. — Появись, — шепнул Юра. — Если я сам это делаю, значит, ты можешь появиться в любой момент. Я хочу. Где ты? Квартира молчала, и внутренний голос молчал. — Отабек? Молчание. Была осень. Попозже, чем сейчас, в ноябре. Ударили первые заморозки. Они ехали с отцом куда-то откуда-то, в машине. Машину понесло. Юра тогда читал всё, что нашел в новостях, долго медитировал над страничкой соцсети, так и не решился написать ни одному его родственнику. Зачем? У людей горе, что он сказал бы им, чужой русский пиздюк? Мы с Отабеком на шпагат вместе садились, это я его научил, ага. И никаких больше друзей никогда. Так, какие-то случайные люди. Только он. Кого и звать было, как ни его? — Ну пожалуйста, — голос сорвался в скулеж, Юра повозил щекой по линолеуму, плевать. — Хотя бы попрощаться. Он рухнул в бездонную темноту, ничего не слышал, не понимал, не чувствовал, но знал точно, что крепкие руки взяли его поперек груди и притиснули с такой силой, что прервалось дыхание. Знал, что он не один.

Вместо эпилога

Сочные листья отражали солнце, как маленькие зеркальца. Юра залип у окна, загляделся. Какая яркая в этом году весна. Прошлая была отвратительная, а эта прямо как в сказке. Листья шевельнулись под ветром, пустили солнечных зайчиков по зеркалам на противоположной стене. Юра зажмурился, крепче стиснул станок. Лилия сказала начать с балетного класса, настроиться, растянуться. Такой перерыв — не шутка, почти полгода. Половина осени и вся зима. А весной началась новая жизнь. Город после клиники оглушил движением и шумом, но в квартире было по-прежнему тихо. И пусто. Юра сел на постель, погладил покрывало — мягкое. Лилия позаботилась, чтобы к его приезду было чисто. Мебель переставили. Шкаф теперь стоял у другой стенки, кресло в одном углу, комод — в другом. До неузнаваемости, как совсем другая квартира. Его спрашивали, не хочет ли продать эту и купить новую, Юра сказал, что подумает. И правда, продать эту, продать дедушкину и купить что-нибудь приличное. И ещё машину. Ну, когда ему позволят водить. Врач сказал, что в целом он в порядке, но терапия, таблетки, вы понимаете, это всё очень надолго. Юра кивал, Яков рядом стоял серьезный. Юра напоминал себе, с какой травмой он официально так надолго пропал с горизонта: двойной перелом со смещением, ещё что-то там, ну, тренеру, как обычно, видней, что навесить своему подопечному. Юра не возражал. Был благодарен, что слава психа не будет тянуться за ним. После правды было бы нельзя снова выйти на лед, а после лжи про перелом — можно. Вчера он говорил с Милой, осторожно выяснил, что она ничего толком не знает. Яков чем-то её успокоил, но в общих чертах. Сказал: запоздалый стресс от дедушкиной смерти, пришлось принимать меры, будешь болтать — вырву язык. Виктор, кажется, знал чуть больше, звал к себе, отдыхать на берегу океана в окружении чаек и пуделей. Юра сказал, что некогда ему теперь глупостями маяться, а сам думал, что, может, хоть на недельку, на две. Социальные контакты и вот это вот всё: дружба или хотя бы приятельство. Если бы они были у него раньше, ничего не случилось бы и не вылезло из таких глубин, каких он в себе не подозревал. — Юра, — осведомилась Лилия, поправив шпильку в волосах, — ты занимаешься или смотришь в окно? — Смотрю в окно, — признался Юра. — Красиво же, правда? Лилия, помедлив, кивнула и улыбнулась: правда. Ну вот, улыбнулся Юра в ответ, я ж говорю. Отабеку понравилось бы.