Идущие в огне

Высоко в небе стояла круглая кровавая луна, а ветер блуждал по сумраку, будто одинокий путник, когда двое всадников, усталые и измотанные, остановились у широкой дороги. Они спешились и, отдышавшись, поспешно направились вперед, с оживлением переговариваясь. - Ну и вечер выдался сегодня, - сказала Джоанна наконец. – Давненько не было так холодно. Визерис бросил на нее короткий взгляд и промолчал: он не хотел говорить, ведь тогда его спутница поймет, что он замерз не меньше ее, и его зубы то и дело ударяются друг о друга. Откуда накатила такая прохлада, он и сам, по правде говоря, сказать не мог: края вокруг издревна славились хорошей погодой, порой даже весьма засушливой, но в те дни весь мир словно настроился против них, и Таргариен мстительно подумал, что это, должно быть, сами божества мешают его сестрице, упивавшейся местью где-то далеко, чувствовать себя как дома. При этом о себе он почти не думал; холод больше не казался ему страшной карой, а неуютный пейзаж – жутким и неродным; память об иных местах медленно стиралась, заменяясь дымкой, и принц то и дело с удивлением восклицал про себя, как сильно изменили его эти короткие несколько дней. О том, как Джоанна справилась с насильником, он предпочитал не думать; она шла впереди него, ведя лошадь под уздцы, ветер трепал ее волосы, и, казалось, она прекрасно знала, что ждет их дальше и куда они держат свой путь. Яйцо в ее сумке перекатывалось, и Визерис подумал, как было бы прекрасно, если бы за него можно было выручить неплохие деньги; он сжал кулаки, словно мечтая услышать звон сжатых в них воображаемых монет, и ощутил, как сводит скулы: он давно не ел пищи, что была бы достойна короля. Один из домов этой деревни – на этот раз довольно крупной и весьма уютной, хотя ранее Визерис не назвал бы уютным ни один нищий городишко – был особенно большим, и калитка, украшавшая низкий забор вокруг него, была украшена крошечным желтым колокольчиком. Джоанна подошла и несколько раз позвонила. Первое время никто их будто не слышал, но в тот момент, когда девушка, обернувшись к Визерису, хотела было продолжить дорогу, из пристройки к крупному дому выскочил молодой парнишка – и, растянувшись беззубой улыбкой, помчался открывать. Ключи заблестели на его поясе, а глаза сияли непривычным гостеприимством, так что на мгновение Джоанна напряглась и даже встала в позитуру, готовясь отразить воображаемый удар, которого, впрочем, не последовало. Никакой ловушки здесь и не было: грум был просто счастлив новым гостям и вел себя невероятно вежливо, то и дело шмыгая носом и звонко смеясь. - Хозяйка не спит, - сказал он наконец. – Ваше счастье! Он оставил их стоять на пороге и снова улизнул в конюшни, что-то насвистывая. Джоанна постучала. Ее словно ждали; дверь приоткрылась, и на нее суровыми холодными глазами посмотрела старуха: смуглая, непривычно мускулистая и явно бывшая невероятно сильной физически в свои лучшие годы, она носила юбку в пол и несколько цветастых шалей, обернутых вокруг стана. Когда она всплеснула руками, ее браслеты загрохотали, и их непривычно громкий перестук заставил Визериса вздрогнуть. - Решили остановиться у меня? – спросила она хитро, прищурившись. За ее спиною в тот же миг вырос высокий плешивый детина с низким лбом и выпяченным подбородком, с которого стекала струйка слюны. – Если не будете балагурить, мой дорогой внук вас не тронет. Сколько вы готовы заплатить и на какое время задержитесь? Визерис растерялся, но в разговор вступила Джоанна. - Мы пока не уверены, - сказала она прямо, не сводя глаз со старухи и явно не боясь страшного мужчины, что так грубо оглядывал Визериса с головы до ног, - но наверняка пробудем у вас три-четыре дня. Мы очень устали, и нам хотелось бы передохнуть. - Два гроута за ночь и один – за день, - отчеканила старуха и сделала шаг назад, словно ожидая, что на нее нападут; ее глаза горели недружелюбием, а высокий мужчина громко прорычал что-то невнятное из-за спины, так что у Визериса по спине пробежался холодок. Джоанна улыбнулась; по ней не было заметно, что она замялась, чтобы казаться более вежливой. - …очень большие деньги. Вы не хотели бы, скажем, поторговаться? Старуха рассмеялась, и ее браслеты снова принялись стучать друг о друга, когда она вдруг взмахнула руками, словно отгоняя видение. - Будете драить конюшни, - сказала она наконец, - и тогда можете проживать у меня хоть бесплатно. Эту дрянь убирать – всегда тяжелая работа, старого конюха убили, а мальчонка один не справляется. - Я – никогда! – вырвалось у Визериса, но в тот же миг Джоанна крепко сжала его руку. – Я же… Я… Я… - Мы согласны, - сказала Джоанна и, когда старуха посмотрела на нее с изумлением, широко улыбнулась. – Обещаю, ваши конюшни будут блестеть. *** - Мы могли бы просто продать это яйцо и зажить как богачи! Дрянная девчонка! Визерис сложил руки на груди и тяжело опустился на скамью, которая обещала стать его кроватью на ближайшие несколько дней. Между его бровей залегла тяжелая складка, и он, краем глаза увидев расположенное на полу мутное зеркальце, словно вспомнил о чем-то и бросился к нему. - Ваше Величество, не стоит, - предупредила Джоанна, тем не менее, не отрываясь от собственных волос: она уже несколько минут боролась с ними, силясь заплести в тугую косу. – Тебе не стоит смотреть на себя в такие минуты. Но принц не послушался; он много раз ощупывал свою голову, на которой остались бугры шрамов и не было волос, но с момента, когда рыжеволосая незнакомка однажды возвратила его к жизни, не разу не осмелился взглянуть на себя; всякий раз, купаясь, он тщательно отводил глаза от водной глади. Теперь же он взял зеркало в руки и поднес к лицу. В следующее мгновение воздух пронзил отчаянный вопль, и, стоит заметить, за всю свою жизнь Джоанна не слышала крика отчаяннее. - Тише ты, тише, - шикнула она недовольно, наклоняясь за выроненной от неожиданности расческой. – Все заживет, и волосы вырастут снова. - На таких-то шрамах? – лицо Визериса приняло капризное выражение, и он едва не плакал. – Теперь я отныне и навсегда останусь таким… Так меня и прозовут – «Визерис Лысый»! Народ это может, он неблагодарный и бессердечный… - Ваше Величество, - еще раз сказала Джоанна, на этот раз напористо. – Кажется, нам нужно идти работать. Не думаю, что конюшни умеют убирать себя сами. Визерис обернулся на нее и скорчился от гнева; его брови сдвинулись, а губы затряслись так сильно, что подбородок заходил ходуном. - Мы такие нищие и ничтожные! У нас нет возможности даже отдать старухе какие-то жалкие монеты! Визерис еще раз посмотрел на себя в зеркало, после чего молча вышел из комнаты, демонстративно отвернувшись от Джоанны. Его шаги быстро затопали по лестнице вниз, и Джоанна, провожая его взглядом, с удовольствием отметила, что ее король медленно, но верно обучается самоконтролю. *** Они закончили уборку, когда на дворе снова было темно. Никто не собирался кормить двух путников за бесплатно, и потому, хотя с кухни доносились приятные ароматы тушеного мяса и сладкого травного сока, оба наших героя были невероятно голодны; Визерис работал вдвое меньше Джоанны, но вдвое больше жаловался и, когда с делами было покончено, оглядел конюшню с тревогой и недовольством. - Слышал, груму позволили отдохнуть в нашей комнате и посмотреть на вид из окон, пока мы тут работаем, как нищие, - протянул принц недовольно, и его губы искривились. – Я хочу есть. Джоанна, живо дай мне поесть! Девушка опустилась на пол, скрестила ноги и с торжественным видом развела руками. - А я сама бы не отказалась от еды, Ваше Величество. У нас есть наш скромный провиант, так что предлагаю самую малость отведать его. Правда, будем экономными; нам предстоит долгий путь. Они ели, сидя на полу и молча поглощая жалкие сухари и воду, словно это были яства с королевской свадьбы. Принц то и дело отмечал про себя, что никогда не замечал, чтобы черствый хлеб оказывался настолько вкусным. Он то и дело осматривался вокруг, вслушивался с доносившиеся неподалеку голоса жителей и все боялся услышать громкий цокот копыт или крики всадников кхалиси: мысль о том, что его преследуют, не давала покоя, и один лишь образ сестры, случайно проскальзывавший в воображении, порождал невероятный ужас. - Ты когда-нибудь фехтовал? – вдруг спросила Джоанна, и принц сильно вздрогнул. – Это благородное занятие для короля; оно делает ему честь. - Я непревзойденный фехтовальщик, - ответил Визерис горделиво, вскинув голову. – Так мне говорили все мои учителя! У меня тонкие руки, изящные, королевские пальцы… - он опустил взгляд на свою ладонь и с гордостью ухмыльнулся. - …я создан, чтобы держать шпагу. Джоанна рассмеялась; в несколько мгновений она подскочила к метле, которой сметала пыль с порога, и, схватив ее за другой конец подобно оружию, замахнулась на Визериса с поразительной ловкостью и грацией, так несвойственной девушке, впервые взявшей в руки оружие. Даже метлой в руке она выглядела не забавно, а скорее устрашающе: волосы спадают на глаза, улыбка выглядит хищной и довольной, а в глазах жутко блестят искорки. Визерис схватил палку для выбивания ковров, лежавшую в углу, и поднял в воздух столб пыли, от которой сам же громко закашлялся. Он несколько раз замахнулся ею на Джоанну, но тут же был повален на пол, а его потешное оружие, выбитое из рук, тяжело опустилось рядом с ним. - Ты крайне дурен в этом, Ваше Величество, - заметила Джоанна, смеясь. – Ваши учителя наверняка были теми еще лицемерами. - Это не шпага! Это – лишь палка, а у тебя в руках и вовсе проклятая метелка! – с гневом воскликнул принц, спешно поднимаясь на ноги. – Я не желаю сражаться с тобой таким образом и порочить свою королевскую честь столь недостойными занятиями! Он повернулся спиною и хотел было уходить, но Джоанна громко кашлянула. - Враги не спросят тебя, есть ли у тебя шпага под рукою, Ваше Величество. – ее голос звучал строже и холоднее, чем когда-либо. – Думаю, в такой момент никому не важно, меч ли у тебя в руках или жалкая палка. Что бы ты ни сжимали, это должно стать твоим оружием, ведь… в конце концов, не оружие красит воина, а наоборот. Хочешь сказать, что даже эта палка не может принадлежать такому, как ты, и служить ему обороной? Гнев коснулся сердца Визериса, и он, резко обернувшись, снова поднял с пола свое жалкое оружие и бросился на Джоанну, которая снова широко улыбалась; палка от метлы в ее руке выглядела изящно, а сама она двигалась с быстротой и легкостью дикой кошки или языка пламени; рыжие волосы переливались в душном воздухе, и Визерису казалось, что он борется с огнем. «Я всегда побеждаю огонь», - сказал он сам себе, - «Огонь мне служит. Я – дракон». *** Через пару дней оба они были так недовольны и так голодны, что все-таки уступили своим принципам и направились на ближайший крохотный базар, чтобы купить себе что-нибудь посытнее сухарей. Отправиться им пришлось на лошадях, ведь оттуда до постоялого двора пешком было нужно идти, по словам хозяйки, около нескольких часов – а такое время было для них непозволительной роскошью. Изящная кобыла Джоанны весело трясла гривой, въезжая на жалкую крошечную ярмарку, где люди, разложившись на земле, трясли завернутыми в платки и тряпье продуктами, отмахивались от насекомых и громко, бессмысленно ругали друг друга. Визерису здесь не нравилось; запах стоял пренеприятный, люди были чумазые и недружелюбные, а женщины и вовсе глядели на него с презрением: очевидно, его шрамы и лысая голова всем вокруг казались уродливыми. Джоанна же держалась гордо и, хотя на ее руки и лицо также обращали внимание, не показывала виду, что огорчена или расстроена; напротив, она улыбалась и силилась шутить. - Как ты, Ваше Величество? – спросила она наконец, спешиваясь. – Мы тренируемся много часов на дню, но успехов за Вами я все еще не замечаю. Кажется, Ваши учителя были не только льстецами, но и с бездарями. Визерис нахмурился, вздрогнул и ничего не сказал. Его огромный вороной мерин ненавидяще взглянул желтыми хищными глазами на Джоанну и тяжело вздохнул. - Я же говорил, что палка – не оружие королей, - парировал он наконец, но его ответ явно не впечатлил Джоанну. – Подумаешь! Ты бы еще велела мне сражаться камешками с дороги или крылышком мотылька. Каким бы я ни был умелым, это не даст того результата, который ты требуешь, глупая девчонка! - Однако я справляюсь даже с таким оружием лучше тебя. – Джоанна, увидев спелые фрукты, невольно подавилась слюной и поспешила к ним. – Я их куплю. Прошу, подождите, мы скоро направимся на трапезу в наше временное пристанище. Визерис закатил глаза и направился вглубь ярмарки; та оказалась совсем не такая маленькая, какой казалась на первый взгляд. Тут и там мимо него сновали бедно одетые люди, и все они отшатываясь, видя тощего высокого мужчину, молодого, но усталого на вид, с покрытой шрамами лысой головой. - Эй, смотри! У него башка, как мячик из земли! – крикнул какой-то грязный мальчишка, сидя на земле и указывая на Визериса своему другу. – Наверное, он больной! Не приближайся! Кто-то в толпе засмеялся, и Визерис не выдержал; он схватил с прилавка яблоко и замахнулся; мальчики бросились прочь изо всей силы, смешиваясь с потоком людей – но Визерис знал, что не упустит их; его рука не дрогнула, и он попал в свою цель: ударившись в голову одного из мальчишек, оно исчезло из виду, и грубиян упал на землю; обернувшись, принц быстро зашагал прочь, слыша из-за спины крики и угрозы. Он столкнулся с Джоанной, когда та, уже набрав немного провизии, собиралась садиться на лошадь и заодно разглядывала толпу, силясь найти в ней своего принца. - Ты выглядишь встревоженным, ровно как и люди, - заметила она. – Что случилось? - Я не сдержался и наказал одного отвратительного ребенка, посмевшего назвать больным и уродливым своего короля, - ответил Визерис гордо, - я запустил в него каким-то фруктом. Ерунда, конечно, ведь такие, как он, заслуживают быть повешенными, но я все равно ощущаю несравнимое удовольствие. - Мальчик убегал? – спросила Джоанна коротко. Визерис удивленно приподнял бровь: - Ну да. Я бросил в него фруктом, когда он силился скрыться в толпе. Джоанна ничего не ответила и ухмыльнулась уголком рта. - Возможно, Ваши учителя были бездарными, - заметила она наконец, - однако кое на что Ваши руки аристократа все-таки годятся.