поколение миллениума

Хенджин поцелуями создает не просто мелодию, а настоящий шедевр. Он раскладывает Джисона по нотам, где глубокие стоны вперемежку со всхлипами теряются в ворохе простыней. Джисон упирается лицом в дорогую шелковую ткань, потому что Хенджин — богатый засранец, но папочкой он его называть никогда не станет. Даже в такой позе, когда добровольно встаешь на четвереньки, пытаясь прогнуться в спине как можно сильнее. Джисон раскрыт как на ладони, и Хенджина пленит эта дозволенная беззащитность, которой он нагло пользуется. Он впивается взглядом в красивое тело перед собой: узкие бедра, созданные, кажется, небесами, чтобы избранные могли оставлять на них следы от пальцев; манящие ягодицы, на которых за этот вечер ещё ни разу не смыкались чужие зубы. Хенджин завороженно смотрит на выпирающие позвонки и думает, что эта ночь, похоже, будет длинной. Минутная стрелка настенных часов обгоняет полночь, и вроде в это время должен был закончиться фильм, если бы они его, конечно же, стали бы досматривать. Но альтернативная концовка сегодняшнего вечера оказалась куда заманчивее. На самом деле, Хенджину даже сложно вспомнить последний раз, когда они смотрели что-либо до конца, находясь в радиусе двадцати сантиметров (при таком раскладе их губы находят друг друга за долю секунды). Хенджин касается одной из ягодиц рукой и чувствует, как под пальцами тает разгоряченное тело. Он сжимает сильнее и завороженно смотрит, как на коже расцветают красные пятна. Оцепенение проходит, когда Джисон поворачивает голову и просит не медлить. Хенджина не надо просить дважды. Он наклоняется совсем близко и, раздвигая ягодицы, проводит языком по сжатому колечку мышц. — Расслабься, если хочешь получить сегодня все, что я могу тебе дать. Джисон безмолвно повинуется, делая глубокий вдох, и в следующее мгновение чувствует, как чужой язык свободно проникает в него. Хенджин наконец оставляет звонкий шлепок всей ладонью и начинает в быстром темпе круговые движения по аккуратной розовой дырочке. Ему нравится видеть реакцию на свои действия, которая не заставляет себя ждать. С каждым проникновением языка внутрь Джисона лихорадит; ноги разъезжаются в стороны, и все сложнее удержать собственное тело на весу. Хенджин либо забыл, что означает стеснение, либо вовсе не записывал это слово в свой словарный запас, ведь то, что он может творить одним языком, уже затуманивает разум. Если к этому подключить еще и длинные тонкие пальцы, ловко обхватывающие член, можно окончательно лишиться рассудка. Он двигается размашисто, проводя рукой от головки до основания в бешенном темпе без права на кислород. Джисону чертовски хорошо. Он забывает самого себя и то, где находится, потому что это совсем неважно, когда Хенджинов язык скользит вниз до мошонки. Он обхватывает губами по очереди яички, немного посасывая каждое. Джисон пошло стонет, не слыша собственного голоса. Он словно в непроницаемом вакууме, лишенный всех органов чувств кроме осязания. Но ему и не нужно слышать, чтобы знать, что стоны, слетающие с его губ, лучше, чем у всех порно звезд вместе взятых, потому что его возбуждение не наигранное. Все по-настоящему. Когда чужой язык вновь оказывается у дырочки, а ладонь немного оттягивает крайнюю плоть, Джисон не выдерживает и стонет протяжно, а затем изливается на покрывало под собой. Хенджин фыркает, ведь постельное белье было и вправду дорогим, но через секунду же забивает на это, проводя по члену Джисона рукой, на это раз придавая плавность своим движениям. Он валится рядом с младшим, глядя насмешливо тому прямо в глаза. Джисон никак не может отдышаться, но на довольную ухмылку отвечает тем же. Он перекидывает руку через шею Хенджина и прислоняется совсем близко. Джисон говорит: — Дай мне минуту, и я отблагодарю тебя, Хенджини. А затем усаживается сверху на накаченные бедра старшего. Минутная стрелка часов вновь доходит свой круг, и Хенджин понимает, что ночь действительно будет длинной.