Ее Высочество

Почему дети плачут? Почему ребенок рождается с криком, со слезами, с ужасом на лице? Ему больно. Мучительный, долгий процесс родов, смена обстановки, обжигающий кожу непривычный воздух. Ему страшно. Резкое изменение мира вокруг, неясные, могущественные тени по сторонам, вращающие его в руках словно пушинку, ощущения, которых он никогда не испытывал, сливающиеся в разуме с ужасом изменений. Ему странно. Изменяющееся положение в мире, новые, невероятные ощущения — зрение, слух, обоняние, осязание, потребность совершать новые, неизвестные ему, но одновременно с тем знакомые вещи — дышать, держаться, двигаться. Он плачет потому, что этот мир — странное, страшное место. Он плачет потому, что он не понимает, что еще он может сделать. Человек умирает точно также, как рождается. Ему больно. Смерть редко приходит быстро — обычно человек ощущает, как медленно разрываются под тяжестью скопившейся крови легкие, как застывает сердце, как ноют раны, из которых истекает алая кровь. Ему страшно. Смерть — самое жуткое, что ожидает человека. Все, что страшно для человека страшно потому, что оно ведет к смерти. Смерть — самый ужасающий финал, оканчивающий любую пьесу. Ему странно. Никто не знает, что будет после смерти. Ни мыслители, ни ученые, ни поэты, ни мудрецы, никто не знает, что такое — смерть. Это конец земной жизни — но что после этого? Что это значит — конец? Что это значит — финал? Никто даже близко не приблизился даже не к ответу — к пониманию самого вопроса. Жизнь есть реальность, данная нам в ощущениях — чуть перефразируя, это слова Ленина — он был, не только идеологом революции, но все же философом и мыслителем. Если придерживаться этой позиции, то рождение и смерть — равнозначны с точки зрения некой «объективной реальности». И то, и другое — лишь незначительные явления, отражающие закономерность действия физических, химических, биологических — сколь угодно научных законов. В каком-то смысле, это действительно так. Почти невозможно найти человека, который бы помнил свое рождение. Это происходит столь рано, что мозг человека еще просто недостаточно сформирован, для того, чтобы запоминать реальность вокруг, он — просто несложный аппарат для поддержания жизнедеятельности тела. Но, я думаю, на свете нет людей, которые забыли, как они умерли. Они не успевают забыть — смерть это конец, финал. Смерть человека отпечатывается в его разуме до последней секунды его жизни — поскольку смерть и есть эта последняя секунда. Смерть — самое невероятное, что может произойти с нашей жизнью. Момент ее окончания. Момент последней, финальной трансформации существующего, мыслящего, живого — в обыкновенную материю. Забавно, не правда ли? — вся наша наука построена на том, что мы замечаем что-либо лишь когда оно изменяется. Мы регистрируем электромагнитные волны, когда они изменяют что-то — в приемнике, в измерителе. Мы замечаем аспекты общества лишь потому, что мы видим, что они могут быть изменены. Все наше существование — это череда бесконечных изменений. Даже наши ощущения — зрение существует лишь потому, что мы ощущаем изменение длины волны, что передает нам цвет. Слух — лишь изменения положения кожистой перепонки в глубине слухового прохода. Вкус, обоняние, осязание. Забавно, что мы осознаем, что такое жизнь — только потому, что мы знаем, что существует иное состояние, что существует некое изменение в этом знании. Мы ощущаем жизнь, только потому, что на свете существует смерть. Забавно, что смысл действию придает только то, что у этого действия существует конец. Я был рожден. Это было естественно, иначе бы я не существовал. Я не помню, как я родился — я был слишком мал, слишком слаб, как и все — неподготовлен к тому, чтобы запомнить это. И я был мертв. Это было столь же естественно, поскольку иначе смысла в моем существовании бы не было. Я помню, как умирал — с болью, со страхом, с непониманием. Также, как умирают все, кто не желает умирать. И я был не рожден, но не мертв. Жизнь есть реальность данная в ощущениях. Тогда, моя новая жизнь была болью, страхом, непониманием — вновь. Я вновь прошел через те же ощущения, через которые проходят все рождающиеся — и все умирающие. И после смерти — я вновь был жив. *** Словно бы кто-то закручивал мне в разум шурупы, после чего, с злобным торжеством палача, вырывал их, наслаждаясь, как вместе с холодной сталью и обжигающей болью мою голову покидали остатки моего сознания. Это было не болью в полном смысле этого слова. Разве можно назвать раскаленное клеймо, выжигающее вечную метку на груди, просто «теплым»? Как будто безумное чудовище цеплялось челюстями за мои внутренности, вытягивая их из моего тела, с урчащим довольством рассматривая то, как покидают меня силы. Мой сбившийся от этого ужасающего ощущения мозг беспорядочно посылал сигналы по всему организму, лишь бы не прекратить — лишь перебить ощущения, исходившие, казалось, из каждой клетки моего тела, в то время как мой разум лишь отмечал бездумно, как беспорядочно напрягаются мышцы моего организма, выгибая в едва возможных позах разрываемое на части тело. Я не помню, где я был тогда, что происходило со мной, почему реальность приняла подобную форму. Я был занят более важными вещами. В основном, я агонизировал. Как будто этот мир решил ответить мне на странный вопрос — что такое «рождение»? Это боль, страх и странность. Боль прожигала мое тело. Страх, сплетенный с кричащим сознанием, убивал мой разум. И странное, необъяснимое чувство, будто бы нечто с каждой секундой откусывало по кусочку самой моей личности, ломало мою душу. Это не продолжалось и секунды — но я запомнил это навечно. После своего рождения я молился о смерти. Мгновение, но я молился о том, чтобы нескончаемая пытка окончилась. И Господь, милостивый лишь в своем извращенном садизме, даровал мне благословенную тьму, павшую на мои глаза секундой позже. Лишь умирая сознанием вновь я услышал — глухой, изорванный спазмирующимися мышцами, перекрученный, словно бы изуродованными нервами, связанными в единый пульсирующий узел боли, крик. Мой тихий крик. И я вновь закрыл глаза. *** Когда я открыл глаза вновь — внутри меня было пусто. Не было боли. Не было страданий. Не было ужаса. Не было ничего. Что-то во мне было мертво. Воспоминания о пережитом, мгновение спустя после пробуждения, заставили мое тело согнуться в странной попытке исторгнуть из себя это нахлынувшее отвращение к собственному прошлому, однако мой разум оставался чист. Мышцы продолжали содрогаться, даже когда стало понятно, что мой организм был пуст — мне нечего было исторгнуть из себя. Воспоминания о боли проходили тысячей игл, вонзающихся изнутри моей головы в мозг. Бившееся на пределе сердце разгоняло кровь по сосудам, заставляя ее бить по ушам словно бы колокольным звоном. Но мой разум был чист. Пуст. Холоден. Мертв. Боль была неприятна. Бившееся сердце приносило неудобства. Выворачивающие спазмы раздражали. Разум сторонне наблюдал за происходящим, словно бы холодным скальпелем логики расчленяя ощущения на истинные — и окрашенные эмоциями. Было понимание того, как я чувствовал себя. Было понимание того, как больно мне было. Было понимание того, как было страшно, что кошмар продолжится вновь. Было понимание того, сколько адреналина была выброшено в кровь от жуткого предвкушения новой пытки. Самих эмоций не было. Мое тело перестало сотрясать спустя десяток секунд — конвульсивные спазмы не принесли мне ничего, кроме горького привкуса желчи во рту — и я смог поднять свой взгляд впервые, придав моему зрению осмысленности. То, что увидел я — не было привычной мне картиной. Признаться, никогда в жизни мне не доводилось видеть таковой — возможно, если только в далеком, забытом детстве, отправившись на одну из этих бесполезных туристических экскурсий по однотипным древним дворцам забытых аристократов, о существовании которых помнили только специализированные историки. Моему взору открылась большая, но пустая комната. Три стены были пусты — можно было увидеть превосходно обработанный, но обычный голый камень, что лишь добавлял неуютности комнате. В одной стен находилась массивная деревянная дверь, обитая железными полосами, а напротив нее, вместо четвертой стены, стояло огромное панорамное окно. Не подходя к интерьеру, впрочем, оно не являлось витражным, а было вполне функциональным — и прозрачным. В самой комнате, в три раза большей, нежели было разумно, находилась моя кровать — огромная, достаточная для того, чтобы на ней могли разместиться пятеро подобных мне — прикрытая балдахином, с краев которого свисали розовые занавески. Забавно, однако весь балдахин являлся розовым сам по себе — как и постельное белье, цвет которого я смог заметить переведя взгляд. Текстуру простыней или легкого покрывала, что сжимали мои спазмированные руки во время приступа, было легко определить по одному виду — розоватый шелк стелился по постели так, чтобы одним своим видом показывать наблюдателю роскошность обиталища — однако вместо того выглядел пошло и вульгарно, словно наносное богатство едва прикоснувшегося к деньгам недолговечного аристократа, рукоположившего себя в статус элиты. Мой взгляд случайно зацепился за небольшую деталь — среди шелковых простыней покоилась нога. Небольшая, изящная, тонкая ножка молодой девушки. Моргнув один раз, я заинтересованно перевел взгляд выше, с интересом, и, возможно даже, некоторым приглушенным весельем отмечая, как возвращающаяся под контроль сознания чувствительность медленно соотносится с воспринимаемым глазами видом. Как неспешно в единое ощущение собирается проекция собственного тела в пространстве и визуальная информация. Как замечает взгляд момент, когда увиденные, разрозненные части тела подчиняются воле разума, что заставляет шевелить пальцами раскрытую ладонь, так непривычно связанную с рукой, выходящей из твоего плеча. Странно было наблюдать, как тонкие, девичьи руки отвечают тебе непонятными, странными, привычными ощущениями напрягающихся мышц, как подчиняются команде конечности, повинуясь разуму. Это тело не было моим. Оно не было знакомо мне — меня нельзя было назвать примерным семьянином и не каждое мое деяние было одобряемо обществом, однако оголенное тело девушки не более, чем двенадцати лет на вид не было знакомым мне видом. Отвечающее на команды разума тело. Несколько раз, словно бы для пробы, я провел рукой перед своими глазами, после чего моргнул один раз и, поднеся руку к телу, провел по коже, позволяя тактильным ощущениям стать главной опорой моего разума. Это тело было не моим, но все же, в ином смысле, оно являлось мной. Хрупкое девичье тело буквально самого начала пубертатного периода было моим текущим телом. Тонкие, хрупкие, изящные конечности с белой кожей переходили в тонкое тело со всеми полагающимися девичьей анатомии особенностями. После небольшой проверки, однако, вторичного полового признака в виде развитых молочных желез обнаружено не было. Возможно, временно. Определить контуры лица на ощупь мне не удалось, однако тщательный осмотр помог определить мне, что мое новое тело обладало превосходными волосами — огромный, великолепный водопад волос спускался по моим плечам, спине, пояснице, едва не касаясь самого пола, останавливаясь чуть ниже щиколоток. Огромная копна розовых волос придавала моей фигуре дополнительный объем — раскиданными по моей постели прядями можно было занять всю кровать — а их насыщенный, неестественный, но все же не примитивно выкрашенный, а мягкий розовый цвет выделяли меня для собственного разума, словно бы некоторую неестественность в окружающей обстановке. Мой разум не успел обработать большей информации, прежде чем обитая железом дверь отворилась, явив стоявшую за ней девушку в одеянии, состоявшем из простого платья и примитивного кожаного чепца, державшую в руках нечто, что было бы возможно назвать бадьей. Увидев, однако, меня — девушка едва не выронила из рук кадку, должно быть, полную воды — и, не сводя с меня своих глаз, громко и быстро произнесла, — Ее Высочество проснулась! Секунду спустя эта девушка оказалась оттеснена и перед моим взглядом появилось новое действующее лицо — одетая в белое одеяние, подобное рясе, девушка выглядела так, словно бы была создана с мыслью об изображении идеальной «светлой чистоты» — ее прекрасные, отливающие спелой пшеницей блондинистые волосы прямо спускались до середины ее спины, а голубые глаза взирали на мир с идеальным соотношением теплой доброты и материнской строгости, подчеркивая создавшееся впечатление. На вид девушка была чуть старше двадцати — и, возможно, если бы не отблеск опыта прожитой жизни в ее глазах — она казалась бы даже моложе. -Ваше Высочество, — появившаяся на пороге девушка в ряса сделала шаг внутрь комнаты, внимательно осматривая меня, — Как вы себя чувствуете? Эта девушка была мне незнакома — естественно, как и вся обстановка. Впрочем, не было иного варианта, кроме как ответить ей, из-за чего я был вынужден произнести, — Приемлемо. Боль отступила. -Рада слышать это, Ваше Высочество, — девушка сделала еще шаг внутрь, после чего я смог увидеть, что за ее спиной находилось несколько подобных первой увиденной мне женщине служанок с различным инвентарем, — В таком случае, полагаю, что заклятие еще держится. Заклятие? Мысль о том, что могло подразумеваться под этим словом, разделила мой разум на две противоположные стороны, каждая из которых восприняла словно по своему — и как оккультный, мистический ритуал, и как четкое, описанное, предсказуемое магическое деяние. Заклятие могло значить как непросвещенную суеверность местного общества, так и его нечеловеческую в своей сути магическую природу. -Вероятно, — ответил я тактично. -Вы упустили контроль, Ваше Высочество, — девушка сделала еще шаг, после чего, оказавшись рядом с моей кроватью, присела на ее край, — И нам остается вознести хвалу Леди, что Темный не забрал вашу душу. Леди, упустили контроль, Темный, душа — слова громоздились друг на друга словно бы в пирамиде образов, плодя и множа вопросы. Видимо, я — или прошлый обитатель этого тела — «упустил контроль», что, без вопросов, не является положительным событием, поскольку угрожает тем, что «Темный заберет душу», что, вероятно, отразится значительным образом на состоянии тела или разума. Однако, если подобное событие случится — возможна ли при этом потеря памяти? Возможно ли, что я потерял память — и потому сейчас не помнил ни этого тела, ни этой женщины? В моей памяти существовала информация, прямо противоречившая ощущениям, вливающимися в мой разум в данный момент. Тело, обстановка, обращение «Ваше Высочество» — с точки зрения логического построения повествования, если последующий факт прямо противоречил предыдущему полученному факту существовало только два варианта, объясняющих данное противоречие. Либо один из фактов являлся ложным. Либо существовали некие сторонние условия, в зависимости от которых либо первый факт, либо второй были истинны. Иными словами, с точки зрения построения последовательной картины мира мое текущее состояние, противоречившее сведениям, хранившимся в моей памяти, должно было быть ложно, либо сопряжено с иными, неизвестными мне обстоятельствами. В случае, если моя текущая ситуация была ложна — то ложно было мое восприятие объективной реальности вокруг — значит, мой разум не функционировал так, как ему полагалось. Возможно, я спал в данный момент — возможно же, не выдержавший подавляющего стресса, мой разум пал жертвой безумия. Воззрившись на вошедшую девушку в рясе, я встретился взглядом с ней. Мгновение визуального контакта вошедшей хватило на то, чтобы принять решение. -Прошу, оставьте меня и Ее Высочество, — не изменив ни выражения лица, ни тона голоса, девушка передо мной передала приказ скорее как просьбу, заставив, тем не менее, остальных слуг покинуть комнату стройными рядами. Второй же вариант, касавшийся неизвестных мне сторонних условий, был значительно более скользким и неоднозначным, поскольку могло объяснить любую ситуацию, создавая бесконечное число новых сущностей, противореча Оккаму — однако, если я не пребывал в объятиях Морфея в данный момент, а моя психика не была извращена более, чем до того в моей жизни — не существовало иного подходящего объяснения моему текущему состоянию. Слуги покинули мою комнату спустя несколько мгновений, аккуратно прикрыв за собой огромную дверь, после чего девушка перед моими глазами, не изменившись ни в выражении лица, ни во взгляде, ни в тоне голоса, произнесла, — Ваше Высочество, прошу. Вы желали что-то сказать мне? Мой взгляд на секунду остановился на взгляде девушке передо мной. Ее улыбка была идеальна — словно отточенной произведение искусства, она несла в себе столь совершенное соотношение материнской и женской любви, что любой смотревший на нее мог бы влюбиться в одну ее улыбку. Ее взгляд был столь идеален — и поддерживающий, и понимающий, и любящий — что однажды встретившись с ней взглядом, любой мог бы пасть жертвой ее красоты. Все в ее позе было идеально, прекрасно, совершенно. Галатея. Но самым прекрасным ангелом Господа был наречен «Утренняя Звезда». Она выглядела настолько идеально, что каждая черта ее могла влюбить в себя, однако мой разум был пуст. Болезненен, холоден и пуст. Поэтому, глядя на ее бесконечно идеальную красоту, не подверженный любовному дурману, я чувствовал отвращение — как мог чувствовать отвращение лепрозный калека, глядя на прекрасную нимфу, своей красотой лишь подчеркивающей его уродство. На нее невозможно было смотреть не вовлекая свои эмоции, властью над которыми она обладала — однако, стоило лишь лишить себя бремени личностного восприятия, как ее совершенный вид представал, скорее, ненатуральным уродством — подобно тому, как, рассматривая прекрасный пейзаж картины, наблюдатель постепенно начинал замечать все те монструозные, отвратительные детали, что вложил в нее творец. Несколько секунд я рассматривал ее, после чего прикрыл глаза и вздохнул, — Да. Прошу прощения, но, вероятно, вмешательство Темного не прошло бесследно — моя память пострадала и потому в данный момент я не могу понять, где я нахожусь, кем я являюсь — и какие именно события привели меня к текущей ситуации. Девушка передо мной замолчала, однако ее мягкая улыбка не поблекла, а живой блеск в глазах не потух даже на секунду. -Вот как? — девушка передо мной вздохнула, после чего перевела взгляд с меня на окно — и вдаль, — В таком случае, что вы помните — Ваше Высочество? -Ничего из того, что могло бы мне помочь, — тактично ответил я, решившись не рассказывать о воспоминаниях, фактология которых прямо противоречила моему текущему положению. Безусловно, существовала возможность того, что в обществе, где существовали «заклятия» мое заявление могло было быть расценено как проявление «потери души», однако вероятность этого с точки зрения объективной реальности была не больше, нежели вероятность абсолютно иного исхода события — однако, с логической точки зрения, скрывать факт того, что мой разум не имел достаточно сведений для того, чтобы взаимодействовать с новыми условиями подобно местному обитателю, слишком долго было невозможно. И простейшая логика подсказывала мне, что шанс того, что ложь одобрялась любым функциональным обществом, был достаточно мал. Совокупно, это и привело меня к единственному возможному решению. -Это… Тревожащие новости, Ваше Высочество, — девушка передо мной перевела взгляд на меня обратно, — Признаться, я, вероятно, даже не смогу объяснить вам, в таком случае, насколько подобная ситуация тревожна. -Предполагаю это, — вздохнув, я поправил чуть голову на подушке, — Однако, я полагаю, что возможно на меня повлиял Темный и, как бы она не проявлялась, потеря контроля, случившаяся ранее. -Возможно, Ваше Высочество, — девушка передо мной улыбнулась мне теплой улыбкой, сочетавшей в себе доброту и любовную нежность в идеальной, с бесстрастной хирургической точностью выверенной, пропорции, — Однако, в таком случае, я полагаю, мне необходимо представить Вас — и представиться самой. В таком случае, прошу прощения. Поднявшись со своего места, девушка передо мной сделала один шаг назад, после чего приложила правую руку к месту, где находилось ее сердце, и согнулась в легком поклоне, — Мое имя — Диана Альба, двенадцатая благословенная Первосвященница Благой Леди, глава Белой Церкви, носительница титула «Красота Ее», прибыла для того, чтобы преклонить колено перед вами — Элоди Новой, законной кронпринцессой Королевства Нова. -Вот как, — чрезмерное количество информации, скрытое за этими словами, могло дать мне больше, чем любой прямой диалог с девушкой, находившейся напротив меня, — В таком случае, полагаю, существует огромный объем информации, что мне необходимо усвоить. -Безусловно, однако это займет много времени, Ваше Высочество, — девушка передо мной улыбнулась, — Однако я разошлю письма с быстрейшими лошадьми и ваше обучение начнется так скоро, когда это станет возможно. -Не стоит, — однако, вопреки доброй воле девушки передо мной, я прикрыл глаза и отказался от подобного варианта, — Полагаю, информация о том, что кронпринцесса государства потеряла память — не будет теми сведениями, что поддержат внутреннюю стабильность королевства. Девушка передо мной замолчала на секунду, прежде чем одарить меня одной из своих добрейших, прекраснейших улыбок, — Полагаю, Ваше Высочество, потеря памяти не сказалась на вашем уме. Индифферентно я отреагировал на лесть, лишь продолжив смотреть на девушку передо мной. -Полагаю, эта ситуация должны быть улажена в пределах дворца, — я моргнул один раз, — Кто в данный момент находится во дворце? -Ваш отец, Король-регент Джозеф Люпус-Нова, — девушка передо мной кивнула мне, словно бы одобряя ход моих мыслей, — Желаете организовать встречу с ним? -Безусловно, — я вздохнул, медленно осмысляя полученную информацию, — А также — необходимо уменьшить количество людей, что знают о случившемся со мной, для избежания волнений в среде населения. -Конечно, Ваше Высочество, — девушка передо мной улыбнулась мне, — Хотя мне и печально знать, что ваша память пострадала, отрадно слышать, что ваша логика как всегда остра. -Благодарю, — вздохнув, я прикрыл глаза, — Однако, вы прибыли в сопровождении слуг, госпожа Первосвященница? -Можно просто — Диана, — девушка улыбнулась вновь, словно бы не прекращая делать это вовсе, — Да, служанки прибыли со мной для проведения процедур — я предполагала, что ваше пробуждение займет более длительное время и хотела с их помощью провести уход за вашим телом. -Благодарю, Диана, — я прикрыл глаза на секунду, — Но, полагаю, этого не потребуется в данный момент. Я думаю, сейчас мне нужно воспринять информацию — и длительный сон. -Конечно, Ваше Высочество, — девушка улыбнулась, — Я передам информацию вашему отцу и вернусь позже. -Конечно, Диана, — я перевел взгляд с девушки на панорамное окно в стене, после чего взглянул на небо перед моими глазами. На прекрасное, мягко-пурпурное небо, — Мне просто нужно немного отдохнуть. -Безусловно, — Диана улыбнулась мне еще раз, после чего поднялась с постели и сделала шаг прочь. Второй, третий… -И все же, Ваше Высочество, вы не представляете, как же радостен для меня тот факт, что ваш ум не пострадал, — уже взявшись за ручку двери, девушка остановилась, — И как же прекрасен тот факт, что ваш лексикон стал значительно богаче. Произнеся это, девушка покинула мою комнату, оставив меня одного, медленно обрабатывать доступную мне информацию, осмысливая ее воспаленным сознанием вновь и вновь. -Кронпринцесса, — я прикрыл глаза, — За исключением полового несоответствия, стильный титул. После этих слов моя голова коснулась подушки и мой разум вновь погас.