If...

- Сэр, здесь все из третьего класса, вы вряд ли найдёте своих родных, - торопливо заговорил стюард. Каледон устало, но решительно спускался по лестнице. Аристократу было решительно плевать на то, что на этой палубе разместился весь этот мусор в лохмотьях, на то, что говорили ему стюарды. Если его невеста выжила, то она могла быть только здесь. С этой грязной крысой. Интересно, он спасся? Крысы ведь всегда выживают. - Роуз! – бросился Каледон к девушке со спутанными рыжими волосами и в чёрном пальто. Но, взглянув на её лицо, он понял, что обознался. Чертыхнувшись про себя, он продолжил поиски. В течение получаса Кэл продолжал бродить между детьми и женщинами. Все они рыдали, кутались в клетчатые одеяла и пили безвкусный горячий чай. Стюарды собирали белые спасательные жилеты. На глазах Хокли воссоединилось несколько семей – в основном это были женщины, нашедшие своих мужей или детей. И каждый раз, глядя на эти счастливые лица, аристократ понимал, что его шансы найти Роуз всё больше улетучиваются. Как вдруг увидел знакомую макушку. «Эта крыса не выжила. Он не мог выжить» - твердил Кэлу здравый смысл. Хокли отмахнулся от этой мысли, как от мухи, рискуя разочароваться, но всё же подбежал к светловолосому парню и схватил его за плечо. - Хокли! – воскликнул Джек, а это был действительно он. Бледный и здорово осунувшийся, в той же одежде, что была на нём во время катастрофы, вот только сверху почему-то был пиджак Лавджоя. Но аристократу было не до него. - Доусон! Значит, спасся, - холодно констатировал Каледон, взяв себя в руки. – Грязные крысы всегда бегут с тонущего корабля первыми, верно, Джек? - Я смотрю, ты, как порядочный джентльмен, проторчал в ледяной воде, а потом тебя нашла вернувшаяся шлюпка? – парировал художник. - Где Роуз? – отрезал Кэл. - Я знаю, ты до последнего был с этой потаскухой, так что не смей... - Свою невесту ты только что назвал потаскухой, и ещё думаешь, что Роуз согласилась бы пойти с тобой? Это слишком низко даже для тебя, Хокли. - Заткнись, Доусон, и не смей пудрить мне мозги, - аристократ вцепился в плечи парня мёртвой хваткой, и так злобно зашипел, что Джек от неожиданности вскрикнул: - Роуз мертва! - Не заговаривай мне зубы, крыса! – лицо Кэла было настолько искажено злостью, что художник аж отшатнулся и непременно упал бы, не вцепись ему Хокли пальцами в плечи. – Моя невеста не может быть мертва, ведь ты, шмаль, готов был отдать за неё свою никчёмную жи!.. – аристократ согнулся пополам от боли, когда художник со всей силы заехал ему коленом в пах. - Слушай, Хокли, - Джек развёл руками, глядя на то, как рассерженный Каледон демонстративно отряхивает костюм. – Ты ненавидишь меня, я ненавижу тебя. Но мы оба любим Роуз. И ты прав – я бы отдал ради неё даже свою никчёмную, как ты говоришь, жизнь. Но я готов поклясться памятью матери, что Роуз... – он сглотнул, - умерла прямо в воде. - Как? Как это произошло? – рявкнул Кэл. Люди уже начали на них оглядываться. – Отвечай! - Лавджой почти загнал нас в угол. Мы попытались пойти обходными путями и едва не погибли там, в коридорах. А когда выбрались, все шлюпки уже спустили на воду... Мы с Роуз... оказались в ледяной воде. Нам удалось найти какую-то деревяшку, она забралась на неё... а я несколько часов торчал в воде по пояс. Как я не умер, не знаю. Потом, когда нас нашла и подобрала вернувшаяся шлюпка, Роуз уснула и больше не проснулась. Я едва не свалился с гипотермией. Теперь ты знаешь. Доволен? Аристократ задумался. История, которую рассказал ему художник, была весьма и весьма правдоподобной. У художника были причины и врать, и говорить правду, однако Доусон действительно выглядел совершенно побитым горем. Такого взгляда не получилось бы даже у Сары Бернар. Кэл вздохнул. - Ладно. Я верю тебе, Доусон. Поздравляю со спасением. Похоже, мы оба вытянули счастливый билет, - к Каледону вновь вернулась его надменность, хотя от осознания того, что Роуз нет в живых, у него на душе скребли кошки. - Если это можно так назвать, - холодно ответил Джек. - Что ж, Доусон, мне пора возвращаться к бренди. Я всегда пью немного бренди после хорошего обеда... а, да, тебе это незнакомо, - издевательски протянул Кэл. Разумеется, он соврал насчёт бренди – откуда он найдёт здесь бренди? – Прощай, Доусон. Он уже развернулся и хотел идти, но художник его окликнул: - Хокли! - Что ещё, Доусон? - Кто из нас победил? – поинтересовался Джек. Сказал так буднично, словно ничего не произошло. Словно они только что сыграли дружескую партию в шахматы. Каледон приподнял бровь. - Считай, что тебе помогли внешние обстоятельства, - неохотно произнёс он. – Я бы сошёлся на ничьей, в конце концов, мы действительно оба любили Роуз, но никому из нас она не досталась. Это тебя устраивает, Доусон? Что-то ещё? - Значит, ничья? – протянул художник и протянул руку. – Что ж, я согласен. Хокли посмотрел на Джека и его протянутую руку. Эти пальцы держали в руках чернильный карандаш, рисовали его невесту обнажённой. Роуз разделась для Доусона, надев лишь бриллиант, его подарок, подготовленный для их помолвки. Эти руки касались тела его невесты. Но, несмотря на некоторое отвращение, Кэл всё же пожал руку своего соперника. - Прощай, Доусон, - бросил Кэл и направился к лестнице, ведущей к каютам для пассажиров первого класса. - Прощай, Хокли, - ответил Джек и вновь отошёл к поручню. Погруженный в тяжёлые мысли, он глядел на океанские волны, которые по-прежнему весело искрились на солнце. Словно и не были забраны жизни полторы тысячи невинных людей. Тёмная, холодная и такая красивая сейчас могила, в которой лежит и Роуз тоже. В которой мог бы лежать и он, и мог бы лежать и Хокли. Каледон был прав – они оба вытянули счастливые билеты. Вот только Доусон предпочёл бы отдать свой билет Роуз. Увы, не успел. Но парень знал, что его любимая не хотела бы, чтобы он опустил руки и похоронил свою жизнь вместе с ней, на дне Атлантики, даже если художнику хотелось застрелиться. ...Джек опирался на поручни и глядел в направлении носа «Карпатии». Он словно смотрел в своё будущее, и мерещилась ему вдали Статуя Свободы. Только ещё очень маленькая.