If...

Нельзя спорить, Роуз опасалась того момента, когда спасительная «Карпатия» причалит к берегу, и её нога в расклеившейся грязно-розовой туфельке ступит на холодный и мокрый нью-йоркский асфальт. Она стояла прямо на палубе парохода и не отводила взгляда с величественной, торжественно-мрачной Статуи Свободы – символом новой жизни, своим факелом освещавшим новую, ещё не известную ей дорогу. Дождь, начавшийся около часа назад, усилился. От отстукивающих свою симфонию капель возникла рябь на воде. Всё было на удивление суетливо: люди с этими чёрными большими зонтами торопливо проходили мимо, смешивались в толпе, подходили к перилам в нетерпении сойти на землю. А у Роуз не было зонта. Как и не было стремления поскорее сойти на причал. Вернее, оно было, но какое-то иное. Не такое, как у остальных семи сотен спасшихся. Потому что она выжила. Она одна спаслась на шлюпке, а должна была спастись с Джеком. И прямо сейчас она должна стоять здесь не одна, а с Джеком. И освещаемые факелом Статуи Свободы золотые ворота в новую жизнь предназначались для них с Джеком. Но никак не для неё одной. Душу выворачивало наизнанку чувство, которое Роуз никак не могла описать словами. Оно как яд расползалось в груди, не давая вдохнуть спокойно. Мерзкое, непередаваемое чувство усталости и душевной боли. А дождь все шел, барабаня по палубе, по чёрным блестящим зонтам, не давая никаких ответов, сливаясь с гвалтом на пристани в нестройный гул. У Роуз не было зонта, и она не боялась подставить своё лицо крупным каплям воды. Так было проще притвориться, что она плачет. Роуз Дьюитт-Бьюкейтер могла плакать. И часто плакала в своей комнате, пока никто не видел, пока никто не мог поймать её на проявлении подобной слабости. Но Роуз Дьюитт-Бьюкейтер здесь не было. Она погибла вместе с «Титаником». Разве может плакать тот, кого уже нет в живых? У новой Роуз, стоявшей на палубе сейчас, мог быть океан боли и сожаления во взгляде. Но ни капли слёз. Потому что она сильнее этого. - Могу я узнать ваше имя, мисс? - Доусон. Роуз Доусон.