Миры и Грани Шестигранника. История 26. "Самый ценный дар"

Первый бой Лания все приближался. Разумеется, пока что не с Ивиром — так, пробующий зубы молодняк, развлечение в середине недели, когда на трибунах народу немного. Зимой такие дни случались гораздо чаще, чем летом. Даже здесь, в этом благословенном богами краю зима означала холод, нудные, непрекращающиеся дожди и пронзительный ветер. Однажды даже снег пошел. Ланий, как дурак, простоял полчаса на середине Арены, запрокинув голову и ловя снежинки на язык. Потом поймал и внушительную трепку от Ивира. — Но я не простужусь, — возражал он. — Здесь такая мягкая зима. И я наконец-то увидел снег. Ивир внимательно посмотрел ему в глаза и кивнул. Он понимал, даже если сам никогда не испытывал такого, но все равно старался понять. С ним было легче. Так что народу на первый бой Лания явилось немного, в основном, те, кто был совсем уж завзятым любителем подобного рода зрелищ. Да и посмотреть на молодежь всегда интересно: вдруг выделится новый любимец публики. То, что этому бою предшествовали совершенно дикие и нечеловечески тяжелые тренировки, вряд ли кому было интересно. А они такими и были — Ланий понял, что раньше Ивир его еще щадил, старался распределить нагрузку и бережно обучить всем премудростям. Но хозяин Арены решил иначе, в один из дней после Марасталий он вызвал Ивира к себе, и вернулся тот в таком настроении, что от него шарахались даже ликтуры, к тому же, с разбитыми в кровь губами и тремя вспухшими полосами от легкого кнута на спине. С того дня он и зверствовал. Хотя это дало свои плоды, Ланий не мог отрицать. — Запомни, — бинтуя ему щиколотки, говорил Ивир, не повышая голоса и не поднимая глаз, — тебя никто не будет щадить. Керы вообще всегда злее и нетерпимее друг к другу, чем опытные гладиаторы. Каждый стремится выделиться. Тебя попытаются убить или покалечить, это неизбежно. Бей сам, бей первым, не дай времени опомниться. Ланий кивал. Это будет сложно, но придется. Он должен выжить и уйти с песка Арены на своих ногах. «Только бы не близнецы попались», — мелькнула мысль. Жеребьевка будет непосредственно на Арене. Кто с кем — решит воля богов. Это было неприятно. Вряд ли здешние боги решат улыбнуться чужаку. Так в итоге и вышло. Близнецы были мельче, Ланий был учеником Ивира, кому-то показалось, что идея выставить двоих против одного будет успешна — это было уже неважно. Они сверкали глазами и сыпали оскорблениями, половину из которых он просто не понимал. Ланий видел потемневшие от напряжения глаза Ивира, стоящего прямо за решеткой выхода на Арену, и помнил только его быстрый шепот: «Не смей умирать, ученик». Юноша сосредоточился. Его наверняка попытаются зажать с двух сторон. Надо избавиться от одного, со вторым будет уже легче. Зазвенел бронзовый гонг, и он сорвался с места, чуть раньше них, чуть быстрее. Ударил так, что больно стало и самому, отбрасывая короткий «пехотный» меч Киза оковкой своей глейсы. Длина оружия позволяла держать обоих на расстоянии. Может, поймут и отступятся, сведут все хотя бы к паре ушибов? Перед кем тут себя показывать, на трибунах почти пусто. Несколько выпадов спустя он понял: нет, эти не отступят и поражения не примут, только если он уложит на песок обоих так, чтоб не поднялись. Здесь не играли роли зрители, только их личная ненависть к тому, кто украл «их» кумира. Жаль было этих глупых щенков, которые зубы показывать научились, а вот ума насчет того, когда именно стоит скалиться, так и не нажили. Но себя было еще больше жаль, да и Ивир ждет. Переступить через некогда вбитые в разум принципы оказалось куда легче, чем он думал. Особенно, когда к горлу рвутся два малолетних идиота, жаждущие его крови. Распростерлись они на песке быстро, не хватило им выучки, заменить ее злостью не вышло. Ланий замер, тяжело дыша, медленно выпрямился, поднимая к низкому, обложенному облаками небу обагренную первой кровью глейсу. «Надеюсь, ты будешь доволен мной, Марас?» Его внимание привлекло движение на трибунах. Хозяин Арены поднялся со своего места, улыбаясь, поднял руку, как и остальные зрители. Ивир вцепился в решетку, в полумраке его глаза показались почти серебряными, как у старого дракондора. Рука господина Тауриса рухнула вниз, приказывая: «Убей». Ланий сглотнул: вот и началось. Ненужная кровь. Однако это было милосерднее, чем если бы близнецов погнали на следующий бой, загоняя, как зверей. Риз и Киз тоже это понимали, но страх не давал им мыслить. Сжавшись, они отползали, оставляя на песке окрашенные кровью борозды. — Глаза закройте, — негромко сказал Ланий. — Это будет быстро. Киз, старший из близнецов, прижал к себе брата, укладывая его на песок. — Вместе. Ты сможешь? Чтоб мы ушли вместе... — Смогу, — кивнул Ланий. Силы у него хватило, чтобы прикончить одним ударом обоих, выполнив последнюю просьбу. На трибуне прозвучали одинокие хлопки. Хозяин Арены усмехался, и Лания посетила дикая, неистовая ненависть, желание с размаху вогнать в его сердце лезвие глейсы и провернуть там, глядя в маслянисто-черные глаза, следя, как из них уходит жизнь. А пришлось опустить взгляд и уйти с Арены. Триумфатором Ланий себя совсем не чувствовал. Он сходу попал в руки Ивира, в его жесткие, как медный обруч, объятия. И был благодарен за то, что тот молчал, только поглаживал по затылку, позволяя успокоиться. Понемногу боль и гнев ушли, растворяясь в тепле рук наставника. — Но с тобой я так не смогу, — тоскливо сказал Ланий. — Не думай об этом сейчас. Еще не время. После этого боя Ланий стал полноправным кером, получив все привилегии, полагающиеся ученику прославленного ора. В том числе и возможность под присмотром одного из ликтуров выйти в город. Бронзовый браслет ему принес сам Ивир. Но Ланий в город не торопился, что там, кроме серых стен? Зима здесь была очень тусклой и тоскливой. Грязь, льющиеся по улицам потоки воды вперемешку с помоями. Туман и хмарь, сменяющиеся мерзкой моросью. Все силы он отдавал тренировкам. Ивир терпел это еще две полных недели, потом одним более-менее погожим утром в приказном порядке велел собраться и ждать его. Ланий недоумевал, но приказ выполнил. За ним пришел ликтур Прер, подмигнул: — Твой наставник ждет у ворот Арены. Идем, день хороший, хоть подышишь вольным воздухом. Но не вздумай убегать, далеко не сбежишь, а наказание — смерть. — Да мне и некуда, — удивленно ответил Ланий. От брата не было ни слуху, ни духу. Конечно, прошло не так уж и много времени, чтобы отыскать следы, но Ланий думал, что позже их и вовсе будет не найти. Тут был только один выход: стать знаменитым ором, слава о котором разойдется по всей Империи. Превзойти даже Тигра. А уж на яркий свет все мошки прилетят. Если брат жив... Ланий был уверен: жив и ищет его. Только эта надежда давала силы жить, тренироваться, учиться. На ожидающего его Ивира он посмотрел с любопытством, но пока что спрашивать ничего не стал. Наставнику виднее, куда вести ученика. К еще большему изумлению юноши, через пару кварталов ликтур Прер хлопнул Тигра по плечу и свернул в сторону одной из «веселых» улочек с довольно дорогими в этой части города борделями. Ивир же повел ученика дальше, по прямой как стрела улице вверх, на холм Латерны. На его вершине бело-розовым облаком возвышался храм Матурии. Ланий внимательно рассматривал его — раньше как-то не доводилось. Так же как и Арены, храмы Юга были выстроены или полукругом, или кругом, но их накрывали сложные купола, издалека этот храм, к примеру, вообще напоминал целую кучу женских грудей. Что, в принципе, было весьма символично: Матурия была родительницей всех младших богов, покровительницей женского начала, домашнего очага и мирных профессий. Неужели Ланию придется переспать с кем-то из девушек этого храма? Об этом пришлось спросить прямо, потому что... потому что он не представлял, что его ребенок может родиться в храме и через пять лет попасть в рабский барак или в покои послушниц. — Нет, успокойся, ученик. Мы идем в храм по иной причине. Познакомлю тебя со старшей жрицей. Это звучало намного более воодушевляюще. Ивир слегка улыбался, загадочно щурил прозрачно-серые глаза, значит, был безмятежно спокоен. Ланий уже научился угадывать его настроение по цвету глаз. — Она... Твоя мать? — попытался угадать Ланий. — Боги одарили тебя светлым разумом, ученик. Кто знал, чего стоил невольнице с чуждого и непонятного для местных Востока такой взлет — из храмовых рабынь в старшие жрицы. Но даже это не вернуло ей свободу. Это Ланий понял, увидев в небольшом круглом, полутемном зале восседающую на кресле миниатюрную женщину. Ивир походил на нее просто безумно: те же ало-рыжие волосы, разве что у женщины они были длинными и свиты в тугие косы по бокам головы. Те же прозрачно-серые, изменчивые глаза. То же изящество в строении тела. Разве что кровь отца дала Ивиру большую массивность, силу и рост. Его мать напоминала хрупкий цветок. Цветок в ошейнике. Таком же, как у Лания. Ланий поклонился ей, чувствуя непонятную странную робость. — Тигренок, оставь нас, — жрица улыбнулась самыми уголками губ, едва-едва обозначив эмоцию. — Порадуй Келлу и Вифару, они скучали по тебе. Ивир поклонился и безмолвно растворился в сумрачных коридорах храма, оставив ученика наедине со жрицей. — Рад встрече с вами, госпожа. — Это взаимно, малыш. Я попросила сына привести тебя, когда узнала, что ты — одаренный. Жрица легко вспорхнула со своего места, похожая на подхваченный ветром экзотический цветок в своих бело-розовых одеяниях. Ланий легко мог бы нести ее на сгибе локтя, как ему казалось, такой воздушной и хрупкой она выглядела. Но хватка тонких полупрозрачных пальцев на его запястье оказалась немногим слабее хватки Ивира. — Я посвященный богини Фрей, — произносить это оказалось так непривычно, он уже отучился говорить эту фразу. Да и посвященный ли он теперь? — Наши боги никогда не оставят нас, что бы ни случилось, — теплая ладонь, терпко и сладко пахнущая благовониями, погладила его по щеке. — Вы слышите мысли? — Ланий распахнул глаза. Жрица рассмеялась, словно прозвенели тихие колокольчики. — Твои глаза, малыш, говорят яснее слов. Ланий тяжко вздохнул. — Богиня не бывает милостива к преступившим запрет. Женщина приподняла его голову, опустившуюся в печали. — Ни одна мать не оставит свое дитя, даже преступившее закон. И ни одна богиня не сочтет достойным Небесного Чертога того, кто сложил руки и сдался, даже не попытавшись бороться, особенно, если это мужчина. Лунная Госпожа требует от своих послушниц телесной чистоты и воздержания. Но Матурия требует совсем иного. И все же я служу своей Госпоже, пусть даже ношу одежды жрицы Матурии, а мой сын сражается на Аренах во славу Мараса. — Да, госпожа, ваша мудрость воистину велика. — Ты скоро станешь мидаром, малыш, я вижу это в твоей нити судьбы. И должен будешь по замыслу хозяев Арен, продолжить линию сильной крови. Когда это случилось с Ивиром, он пришел ко мне, и я сделала его семя бесплодным. — И я тоже могу прийти, госпожа? — Тебе достаточно согласиться. Но знай, что это необратимо. У тебя никогда не будет детей. — Ничего страшного, у меня и без того не особенно много было возможностей их завести. Жрица поманила его за собой, во внутренние покои. Должно быть, это были ее собственные комнаты: не намного больше клетушек, в которых жили гладиаторы, если так посмотреть. Узкое ложе, занавешенная вышитым полотном ниша с одеждой, крохотный столик у окна. И искусно спрятанный за каменной плитой тайник в стене, где помещались хрустальные фиальчики с какими-то снадобьями. Женщина взяла один, налила в резной стеклянный бокал воды из кувшина и капнула три капли зелья в воду. — Пей, малыш. Тебе может быть плохо после, будет похоже на простуду: слабость, ломота в костях, тянущая боль внизу живота. Перетерпи. Старайся двигаться. Ланий покорно выпил. — Я все еще чужак. Скажу, что вода доконала. Жрица спрятала фиал обратно в тайник, погладила юношу по щеке. — Умный малыш. Скоро Ивир вернется, подождем его на террасе. — Да, госпожа. — Зови меня Мэй-Ла. Так давно не слышала своего истинного имени, что отвыкла от того, как оно звучит. — А Ивир? Как его зовут на самом деле? — полюбопытствовал Ланий. — Вэр-Лин. «Рожденный под полной луной». — Красивое имя, госпожа Мэй-Ла. Сидя на покрытой подушками скамье, Ланий слушал негромкий нежный голос, повествующий о далеком и странном Востоке, грезил с открытыми глазами, завороженный маленькой жрицей, словно птица танцем змеи. Когда вернулся Ивир, сказка закончилась. В себя Ланий приходил небыстро, тряс головой, возвращаясь в будничный суетный мир. — Матушка, вы очаровали моего ученика, — упрека в голосе Ивира не было, только восхищение. Почти благоговение перед той, что не сломалась в рабских оковах и сумела взрастить в нем самом такую же стойкость. — Госпожа прекрасна, — пробормотал Ланий. — Вэр-Лин, я хочу поговорить с тобой наедине, месяца через два-три. Но лучше — в конце весны, когда твой ученик будет готов. — Да, матушка, — покорно склонил голову гладиатор. В этом поклоне было все то, чего не могли добиться от него хозяева и зрители на Арене. Ланий отошел подальше, не мешая матери с сыном общаться. Его угостили сушеными финиками и виноградом, и он занялся ими, прислушиваясь к непривычному, слегка приторному вкусу первых, уравновешенному кислинкой изюма. Фиников гладиаторам не давали, это было довольно дорогое лакомство, привозимое все с того же сказочного Востока. Но оказалось довольно вкусным, хоть и немного суховатым. Доев, он вымыл руки в крохотном фонтанчике в виде головы кошки, из пасти которой в полукруглую чашу текла тонкая струйка воды, напился там же, чувствуя медный привкус: вода текла в фонтан по трубам акведуков. Ивир и госпожа Мэй-Ла закончили свою беседу, и наставник выглядел одновременно взволнованным, расстроенным и встревоженным, что, впрочем, отражалось только в его глазах, но не на застывшем маской лице. Ланий решил, что расспросит попозже, когда они выйдут из храма. С ликтуром Прером они встретились там же, где и расстались. Словно два раба никуда и не отлучались без ведома сопровождающего их воина. Тот выглядел довольным, как натрахавшийся кот, разве что не облизывался. Подмигнул Ланию: — Ну, как, мальчик, тебя можно поздравить с тем, что ты стал мужчиной? Ланий опустил глаза к земле и скромно заалел, вспоминая ночь с Ивиром. Пока что — единственную. Прер захохотал и хлопнул его по плечу. — Вот и молодец. Ланий заалел еще больше и побрел за наставником. Тот выглядел невозмутимым, но слегка посветлевшие глаза его смеялись. Ланий ткнул его локтем в бок. В ответ ему взъерошили отрастающие волосы на затылке и подтолкнули вперед. Ланий не чувствовал особого сопротивления, возвращаясь в бараки Арены. Ему не до этого было: слова Прера заставили его думать о том, чтобы решиться, наконец, и прийти ночью к наставнику. Хотелось еще раз испытать это удовольствие. Увидеть Ивира другим, с другой стороны. Посмотреть в его глаза, темнеющие до цвета предгрозовых туч. Запомнить, какие они на грани выплеска. Отдаться на волю жестких, но умеющих быть ласковыми, рук. Ланий глубоко вздохнул. Скорей бы ночь. И он не станет смущаться, когда проберется в комнату наставника. Он будет действовать первым. «Как ты и учил — не дать опомниться», — мысленно усмехнулся юноша. Но вечер принес с собой слабость и ломоту, о которых его предупреждали. Он помнил, что госпожа Мэй-Ла говорила, что необходимо двигаться. Но было почти невозможно встать с постели, от мерзкой тянущей боли в самом сокровенном едва не тошнило, а руки и ноги казались похожими на выброшенных на камни медуз — стылое желе, способное только подрагивать. Явившийся Ивир поднял его, помог начать передвигаться. Прохлада во дворе Круга немного остужала туманящуюся от жара голову. Ивир поддерживал его и выводил вокруг дерева, как запаленную лошадь. Неторопливо, аккуратно, помогая не запинаться о корни. Понемногу Ланию и впрямь становилось лучше. В купальне наставник смыл с него противный липкий пот и отвел в постель. В свою комнату. Нельзя было не улыбнуться иронии ситуации: Ланий все же оказался там, где хотел, но не в состоянии исполнить свои желания. Зато можно было обнять наставника и прильнуть к нему. Это значительно утишало боль. Ивир тихо фыркнул ему в висок: — Не спится? — а потом и вовсе опустил руку и принялся мягко, почти не нажимая, поглаживать от подреберья до паха, задевая кончиками пальцев жесткие волоски. — Не спится, — согласился Ланий. Эти ласковые касания утихомиривали боль еще лучше, чем простые объятия. — Завтра будет легче, а дня через два и вовсе все пройдет. О правильности или неправильности решения Лания никто не говорил. Ивир, должно быть, считал его априори верным. Его жесткая ладонь соскользнула ниже, аккуратно сжала яички, пальцы принялись массировать промежность, заставляя боль растворяться в других ощущениях. Ланий часто задышал, мысли о принятом решении моментально сменились совсем иными. Слабость все еще не отпустила его до конца, но Ивир и не требовал никаких активных телодвижений, напротив, обнимал свободной рукой за плечи, не давая двигаться, только ощущать. И сам не предпринимал никаких попыток приласкать жестче, проникнуть внутрь, только гладил, перекатывал в пальцах тяжелеющую мошонку, скользил ими по наливающемуся кровью члену. Ланий негромко застонал от возбуждения. Пришлось уткнуться в жесткое плечо наставника, чтобы приглушить звук. Кончил он довольно скоро, не в силах выносить удовольствие. И после этого смог уснуть, обтертый влажной губкой и укрытый теплым шерстяным одеялом. И, конечно же, в надежных руках любовника. На следующий день он проснулся уже здоровым, пусть и слегка слабым. Что хозяина Арены порадовало: терять будущего лучшего гладиатора из-за болезни не хотелось, слишком много денег в него вложено. Время шло, зима была все такой же тусклой и ничуть не похожей на привычные зимы Севера. Еще несколько раз Ланий выходил на поединки с другими гладиаторами, но теперь обошлось без крови и смертей — то ли берегли, то ли терять деньги не хотелось. Да и народу на зимние игры собиралось немного. Ивир рассказывал, что все посвященные богам, а потому массовые Игры начинаются ранней весной и заканчиваются поздней осенью Марасталиями. Первыми же играми — и самыми кровавыми — считаются, как ни странно, Баталии, посвященные одному из аспектов Матурии — младшей богине Бате, повелительнице весеннего обновления. Считается, что чем больше крови прольется в ее праздник, тем плодороднее будет земля. — То есть, там... — Там я и должен умереть. Чтобы дать начало новой славе — твоей. Ланий протестующе мотал головой: он категорически не мог себе даже представить то, что придется убить Ивира. Это было невозможно. Это был тот самый предел, который оказался в его сознании выше запрета на убийство от богини. И он хватался за соломинку, напоминая наставнику о том, что услышал в храме: — Но твоя матушка говорила, что будет ждать тебя в конце весны на приватную беседу! — Она не всеведуща. И, должно быть, забыла о Баталиях. — Ты был встревожен после разговора с ней... Ивир долго молчал, прежде чем глухо сказал, глядя в пол, а не на ученика: — Она умирает. Кто-то травит ее потихоньку, наверняка, другие жрицы. — Мы можем что-то сделать для нее? — встревожился Ланий. — Я не целитель, да и те змеи, что прячутся под масками жриц, выбирают обычно яды, от которых спасения нет. Он помолчал и добавил: — И лучше дать ей уйти раньше Баталий. — То есть, не мешать жрицам? — Я не знаю! — впервые Ивир повысил голос, проявляя эмоции. — Если бы я... мог ее спасти, я сделал бы это, не задумываясь о последствиях. Но ее ошейник мне не разомкнуть, тот, кто сделал его, был много сильнее! — Значит, остается лишь отпустить ее? Подожди... Что значит «много сильнее»? — Тот, кто сотворил ошейники, был магом. Или есть сейчас, я не знаю. Они не просто замок на вашей силе, они еще и цепь, привязывающая вас к хозяину или к месту. Даже если сбежать, не разомкнув их, наказание воспоследует очень скоро. И будет жестоким. Поверь, я видел. Ланий вздохнул. — Но их и так не разомкнуть... Что ж, по крайней мере, твоя мать скоро освободится от ошейника, как и ты. А я останусь. Ивир привлек его к себе, заставляя сесть рядом, снова положил руку на затылок, туда, где Ланий всем своим естеством ощущал ненавистный металл ошейника. И, как всегда, это успокоило и юного жреца и его бушующую за заклятьем ошейника магию. — Может быть, хозяин даст тебе еще немного времени? — с надеждой пробормотал он. — Может быть, ученик. Ты еще не готов. Нельзя выучить всему менее чем за год. Но времени им не дали. Не верил в Ивира хозяин, а вот на нового гладиатора ставки принимались весьма внушительные. Шутка ли — ученик легендарного Тигра, который этого Тигра сразит. До Баталий оставалось меньше двух месяцев. Ивир поднимал Лания еще до рассвета и гонял до заката. Без малейшего милосердия. До купальни бедный жрец снова едва доползал, но с каждым прошедшим днем становилось легче. В конце зимы он впервые сумел свести поединок с Ивиром вничью, и при том обойтись без порезов и синяков. — Ты готов, малыш, — сказал Ивир. — Нет, я... – запротестовал, было, Ланий, но умолк, услышав ненавистный голос. — Вижу, ты славно постарался, Тигр, — у выхода на Арену замер в окружении ликтуров охраны господин Таурис. — Этого молодого кера можно смело назвать мидаром. Ланий опустил голову — значит, все-таки, пора. Но как он будет без Ивира, без его улыбки, взгляда? Без тепла его рук? Почему ему суждено потерять все из-за чужой глупости? — Перед праздником проведи ритуал наречения, — приказал хозяин. — Ах, да... Старшая жрица пригласила тебя в храм. Ты можешь навестить ее. Ланий видел, как дрогнули и сжались в кулаки руки Ивира. — Благодарю, господин. Когда хозяин удалился, Ланий молча обнял Ивира. — Я должен идти к ней. Дождись меня в Круге, — Ивир стиснул его плечи и отстранился. Ланий ждал его несколько часов, уже совсем стемнело, когда наставник вернулся — отстраненный, словно с ног до головы заковавший себя и свое сердце в крепкий металл. Юноша без единого слова понял, что госпожа Мэй-Ла ушла к своим богам. Эту ночь, как и все последние, они провели вместе, в молчании, но не в постели. Ивир готовился к ритуалу имянаречения будущего ора. Под голыми ветвями дуба на Кругу он расстелил полосатую тигриную шкуру и долго стоял на коленях, сложив руки странным молитвенным жестом и запрокинув голову к небу. В его глазах отражались звезды, и это было красиво и жутко, потому что больше в них ничего не было — Ивир ушел в какой-то священный транс, общаясь с богами или прощаясь с матерью. Ланий про себя взывал к своей богине, прося не покинуть его в час скорби. Фрей знала, что такое — потеря возлюбленного, она всегда была милостива к тем, кто терял любовь. На рассвете, когда он окончательно продрог, зашевелился и Ивир, поднялся с колен и увел Лания в купальни, отогревать и готовить к ритуалу. Если бы он не был гладиатором, Ланий назвал бы его жрецом, так выверены и точны были его жесты и движения. С его губ слетел только один приказ: — Стой и не шевелись. И Ланий стоял, пока его бережно, словно священную статую, обмывали в семи водах, потом вытирали и наносили на тело масло, бинтовали щиколотки и запястья особыми, расписанными какими-то одному Ивиру известными символами его же собственной кровью. И так же пришлось стоять, пока Тигр, напрягшись всем телом, словно силясь голыми руками разорвать ошейник, сжимал его окровавленными ладонями, что-то беззвучно шепча. Ошейник остался на месте. Ланий с трудом подавил желание вцепиться в Ивира и не отпускать, час или день. Или вечность. Но пришлось отпустить, позволить вывести себя — обнаженным, как есть, на Арену. Туда же выходили и остальные гладиаторы — все, сколько их было. Вставали по кругу, как молчаливые свидетели и стражи, опуская руки друг другу на плечи. Поднималось солнце, косые лучи упали из-за высоких трибун на белый песок, окрашивая его в удивительно нежные оттенки рассвета. Ивир вскинул голову и обвел Арену взглядом, заглядывая каждому брату по несчастью и неволе в душу. Его глаза светились расплавленным серебром, а голос казался непривычно громким, словно глас свыше: — Да зрят боги всех земель, Юга и Севера, Запада и Востока! Да услышат меня и засвидетельствуют: ныне нарекаю Лания, ученика моего, мидаром. Имя ему — Фэйят! Гладиаторы вскинули сжатые кулаки вверх и гулко ударили себя в грудь, принимая самое странное имя для собрата-раба, что только могло быть. До Лания лишь гораздо позже дошел смысл этого слова. В тот же день он, оглушенный всеми переживаниями, даже не понял, что это значило. И почему следивший за ритуалом с трибуны хозяин так хохотал, услышав его.