Пепел

Генрике подал знак рукой, позволяя впустить визитёра. Охрана расступилась, позволяя незнакомцу пройти в комнату. В этот момент король отвернулся, направляясь к креслу, чтобы устало в него опуститься. Переживания последних месяцев измотали его, совсем лишив сил, как физических, так и душевных. Между тем, послышался звон шпор, монарх устремил взгляд на новоприбывшего и замер. Пронзительный блеск чёрных глаз из-под капюшона заставил кровь похолодеть. Король вздрогнул всем телом. Неужто ему явился сам дьявол в образе монаха? Да, это был просто монах-доминиканец, но образ его вселил в душу ужас. От человека в плаще веяло чем-то роковым, неизбежным, убийственным. – Кто вы? Что вам нужно? – стараясь скрыть волнение, произнёс Генрике, наблюдая за этим странным незнакомцем. Он уже пожалел, что согласился принять его, да ещё и наедине. – Ваше Величество, – монах почтительно поклонился, – я являюсь вашим верным слугой и послан из Парижа. Услышав это, король Франции тотчас позабыл о своём страхе, резко подаваясь вперёд. – Из Парижа! И что же там? – нетерпеливо воскликнул он. В душе снова вспорхнула надежда. Если из Парижа слали гонца к нему, значит, столица всё ещё помнит о своём правителе, значит, Франция ещё не потеряна. – Я буду краток, – промолвил монах вкрадчивым голосом, так и не сняв своего мрачного капюшона, – у меня есть несколько писем от заключенных роялистов. Они просили вас ознакомиться с бумагами, это очень важно. С этими словами доминиканец откуда-то вытащил несколько конвертов, протягивая их Генрике. – Какова обстановка в Париже? – спросил тот, принимая их. – Всё по-прежнему не спокойно. И, признаться честно, ваших сторонников не слишком много. В это время король уже углубился в чтение. – Отчего же люди отказываются от помазанника Божьего? – пробормотал он, не видя, как монах смотрит на него предельно странным взглядом. – Народ негодует, – тихо ответил последний. – Он недоволен тем, что вы совершили. Генрике на секунду отвлёкся, удивлённо поднимая глаза. – Что я совершил? – Подлое убийство! – вдруг резко выкрикнул монах, выхватывая из одежд стилет. – За Лигу! За истинную веру! Пусть горит в аду отступник и убийца Валуа! В тот же миг лезвие вонзилось в плоть Генрике. С губ его сорвался крик, но было поздно. Рок уже раскинул над ним свои чёрные крылья. – Проклятье! – простонал король, сползая на пол, пытаясь зажать руками кровоточащую рану. К доминиканцу бросилась охрана, однако Генрике уже было не помочь. Перед его глазами неожиданно возникла другая кровавая картина, такая похожая на эту, только роли теперь изменились. – Проиграли! Оба! – закричал он, кашляя кровью, задыхаясь. Отчаянно не хотелось умирать, а в сердце поднимался страх. Неужели теперь придётся вечно гореть в аду? Неужели так скоро пришла плата за свершенное? Король в ужасе закричал, пронзительно, отчаянно, чувствуя, как жизнь ускользает, на губах повисло лишь одно неожиданно возникшее в памяти родное имя, а в сознании закрутились сотни образов... – Генрике! – будто сквозь пелену прозвучал чей-то голос. – Что с тобой? Генрике! Он продолжал кричать, будучи не в силах остановиться, истрачивая на это последние силы. – Генрике! Очнись, ради всего святого! Проснись, пожалуйста! И тут он проснулся. Вскочил на кровати, судорожно глотая ртом воздух, испуганно озираясь. – Где монах? Я уже умер? – воскликнул король. – Какой монах? О чём ты? Должно быть, это просто дурной сон! Ты так кричал... Я смертельно перепугалась! – Луиза?.. Только сейчас он понял, что нет здесь никакого монаха, кровь не хлещет из его тела, а сам он лежит на собственной кровати, разбуженный женой, которая, испуганно на него смотря, держит его за руку, пытаясь понять, что же происходит. – Господи, да у тебя жар! – заметила она, касаясь его лба. – Успокойся, всё в порядке. Все пройдет. – Сон... Всего лишь сон... – прошептал Генрике. Да, это пустое. Он жив, ему ничто не угрожает. И как же глуп этот мираж! Там творились безумные вещи, которых в реальной жизни никогда не случится. – Я в порядке, – наконец сказал он Луизе, – действительно, это был всего лишь кошмар. Королева вздохнула, робко обнимая его. За эти годы у них так и не возникло достаточно близких отношений, любое прикосновение вызывало неловкость. Мысли Генрике вновь унеслись далеко. Ему не давали покоя ощущения рока и чего-то настоящего, которые были в том сне. Так же пугали и две кровавые картины, чертовски похожие, чертовски ужасные. Но не стоит верить видениям. Они ведь почти что всегда обманут. *** Январь 1582 года. Франция, Париж. За окном бушевала зима, холодная, непривычная для Франции, привыкшей к солнцу и теплу. Королевский дворец едва ли можно было протопить. Сквозняки, кажется, пробирались даже сквозь толстые каменные стены. Екатерина откинулась на спинку кресла, наслаждаясь теплом идущим от зажжённого камина, которое создавало сильный контраст с холодом, что царил в коридорах Лувра. Усталой рукой она потрепала по вихрам каштановых волос мальчика лет восьми-девяти, пристроившегося у её ног. – Шарло, дорогой, но нельзя же так утомлять меня. Я уже совсем немолода, – мягко пожурила она его. – В мои-то годы носиться по всему Лувру! – Но ведь вам понравилось, бабушка Екатерина! – рассмеялся он. – Бабушка? – нахмурилась королева-мать. – Вот ещё! Я не столь стара! Мальчик лукаво на неё взглянул. – Вот видите, теперь вы снова говорите обратное. Екатерина улыбнулась. Этот малыш с самого детства был необыкновенно смышлёным. Внешне он чем-то напоминал отца, но вовсе не был болезненным, а так же сильно отличался от Карла самостоятельностью, независимостью, остроумием. Королева-мать видела в его характере очень много своих собственных черт, поэтому просто души не чаяла в любимом внуке. А ведь когда он только появился в Лувре, её одолевало столько сомнений. Екатерина вздохнула. Столько лет прошло, но как же быстро они пролетели... – А когда дядюшка вернется с охоты? – поинтересовался Шарло, укладывая голову ей на колени. Екатерина взглянула за окно, где светило холодное зимнее солнце. – Полагаю, скоро, ведь сегодня вечером должен состояться бал. – Неужели у дядюшки ещё будут на него силы? Королева пожала плечами. В последнее время, Генрике, кажется, занимался исключительно увеселениями. Он считал, что таким образом покажет мощь королевской семьи, привяжет к себе дворян, поскольку очень важна была их поддержка в столь тяжёлые времена, когда Франция ещё сильнее погрязла в противостоянии католиков и вновь набравших сил после Варфоломеевской ночи протестантов. Королю было известно, что казна пуста, но он продолжал тратить деньги, влезая в огромные долги. Екатерине казалось, что поступать подобным образом весьма опрометчиво, но Генрике – не Франциск и не Карл. Он всегда был слишком самостоятелен, в отличие от двух покойных её сыновей, которые правили исключительно с её помощью. С одной стороны, она гордилась его способностью принимать решения, но, с другой стороны, иногда ему бы не помешало выслушать мудрый совет. В последнее время Медичи начала замечать, что с ним вообще творится нечто странное. Непонятные страхи, резкие смены настроения, то стремление предаваться неудержимому веселью, то порывы неожиданного благочестия. Ей даже знать не хотелось, что творится за закрытыми дверями его покоев, когда он уходит туда со своими миньонами и особо подверженными разврату придворными, и так же у неё не возникало желания смотреть, как он бежит заниматься самобичеванием в молитвенном экстазе. Казалось, что Генрике безумно боится чего-то, что его мучает нечто ужасное. Екатерина хотела бы помочь любимому сыну, но, увы, это было не в её силах, хотя бы потому, что он её к себе не подпускал достаточно близко. Генрике стал замкнутым и скрытным, никогда было не понять, что у него на уме. – Едут! – вдруг вскричал Шарло, услышав стук копыт во дворе. Карие глаза его зажглись радостным огнём. – Что ж, тогда беги встречать дядюшку, – промолвила Екатерина. Мальчик проворно вскочил, устремляясь к выходу из покоев королевы-матери. – Я ещё вернусь! – протараторил он, выскальзывая за дверь. Она спрятала улыбку. Хоть кто-то ещё о ней помнил. *** – Ваше Величество... – совсем молоденькая девушка неловко мялась у входа. Луиза отвлеклась от вышивания, которым она занималась, сидя возле большого витражного окна в своих покоях, через которое холодные зимние солнечные лучи падали на неё, и повернула к девушке голову. – Здравствуй, Клотильда. Эта новенькая фрейлина чем-то напоминала королеве саму себя, когда она только приехала в Париж. Та же робость, застенчивость и спрятанная в глубине кристально-чистых глаз надежда, которой, увы, заранее предначертано со временем угаснуть. – Вы позволите войти? – Конечно, – мягко улыбнулась Луиза, чтобы её подбодрить. – У меня для вас поручение от Его Величества. – Ты его видела? Нечасто её фрейлины пересекались с Генрике, в прочем, как и сама его супруга. – Да, Его Величество увидел меня в саду и спросил, не являюсь ли я вашей фрейлиной. Я ответила, что именно так и есть, после чего Его Величество велел передать Вашему Величеству это. Подойдя к Луизе, Клотильда протянула ей небольшой ларец из красного дерева. Королева приняла его и тотчас открыла. Внутри переливался прекрасный браслет с рубинами, алыми как кровь и сверкающими, как прозрачные воды горной реки. Она нахмурилась. Генрике слишком часто позволял себе делать столь дорогие подарки. Он не мог дать супруге достаточно любви и внимания, по неизвестным ей причинам, однако щедро осыпал её драгоценностями, даже не догадываясь о том, что на самом деле она к ним полностью равнодушна. Иногда у Луизы возникало ощущение, что он видит на её месте кого-то другого, а про саму Водемон попросту забывает. Она вздохнула. В это время Клотильда стояла рядом, восхищенно глядя на украшение. – Как же это прекрасно! Вам нравится, Ваше Величество? Восторг от драгоценности тотчас оттеснил её стеснительность, и она позволила себе подобную эмоциональность. – Да, браслет красив, – совершенно бесстрастно отозвалась Луиза, украдкой смотря на фрейлину, взгляд которой просто пылал. Вот что делают эти сверкающие побрякушки даже с самыми скромными людьми. – Вы наденете его сегодня вечером на бал? Королева издала едва слышный стон. Надо же, она совсем позабыла про бал! Самое печальное для неё было то, что необходимо на него идти, хотя празднества Луиза просто ненавидела. И почему её муж постоянно их устраивает? – Да, стоит поступить именно так, – обречённо отозвалась она. – Выберешь мне наряд? – Разумеется, Ваше Величество! – ещё больше оживилась Клотильда. – Только что-нибудь поскромнее. *** Ещё вчера вечером Генрике в голову пришла мысль, что ему просто необходимо развеяться. Государственные дела утомили, кошмары, мучающие каждую ночь, вымотали. Ему вообще в последнее время было страшно оставаться ночью одному, поэтому он старался спать поменьше. Устроить бал – прекрасный способ занять себя ночью, вместо того чтобы оставаться во мраке спальни наедине с собственными страхами. Генрике подошёл к зеркалу, поправляя расшитый золотыми нитями колет синего цвета. – Никак не могу понять, к лицу ли мне этот цвет? – пробормотал он. – Вам всё к лицу, Ваше Величество! – воскликнул Келюс, подходя сзади. – Но, погляди, разве он не бледнит меня ещё больше? – Лишь подчёркивает аристократическую бледность вашей кожи, – заявил королевский фаворит с привычными нотками пафоса в голосе. Генрике махнул рукой. В сущности, ему было всё равно, бледнит его этот цвет или нет, но занимать свою жизнь пустыми разговорами уже вошло в привычку, поскольку они позволяли не уходить в себя, не блуждать в собственных мыслях, которые ведут во мрак. Между тем, смеясь и весело переговариваясь в комнату вошли остальные миньоны. Король окинул их взглядом. Все молоды, беспечны и красивы. Что ещё нужно? – Шомберг, любезный друг, подай мне перевязь, – проронил Генрике, вновь поворачиваясь к зеркалу. Молодой человек тотчас выполнил его просьбу. Вот Валуа и готов появиться во всём своём сиянии... как и всегда. – Пойдёмте, господа, – сказал он. – Ваше Величество, прошу прощения, но позвольте мне подождать д'Эпернона? – подал голос Жуайез. Этот придворный вошёл в круг любимчиков короля всего-то год назад, но уже настолько ему полюбился, что Генрике женил его на сестре королевы. Все считали его необыкновенно везучим и едва ли при дворе можно было найти человека, который не завидовал Анну. – А что с ним? – по обыкновению тепло смотря на Жуайеза, осведомился король. Только сейчас он обнаружил отсутствие одного из своих друзей. – О, случилось несчастье: он пролил вино на свой костюм цвета утренней зари! – со смехом ответил Можирон. – В данный момент бедняга вынужден менять весь свой туалет. Генрике скрыл улыбку, пытаясь изобразить на лице серьёзность. – Вот к чему приводит пьянство до начала торжества, – фыркнул он. – Ладно, так уж и быть. Мы пойдём, а ты, Анн, жди нашего невезучего д'Эпернона. Только не задерживайтесь! Иначе мне станет совсем скучно без вас. – Конечно, Ваше Величество. Мы поторопимся, – пообещал Жуайез. Оставив его в комнате, остальные двинулись к выходу из королевских апартаментов во главе с Генрике, спешащим навстречу очередному торжеству, которое вряд ли будет отличаться чем-то от многих других, но хотя бы на одну ночь, возможно, удовлетворит мятежные порывы измучившейся души. Когда король вошёл в залу, затрубили фанфары, придворные склонились в поклонах, а Генрике двинулся вперёд, туда, где на помосте располагался его трон. Там его уже ждала Луиза, как всегда бледная и строгая. Единственным ярким пятном в её образе был подаренный супругом рубиновый браслет. – Благодарю вас за подарок, – тихо проговорила королева. – Сущие пустяки, – выжал из себя улыбку Генрике. Со временем всё труднее ему было видеть эту женщину своей женой, потому что в глубине души с годами крепло чувство вины. Увы, он не смог сделать её счастливой, хотя она этого заслуживала. Луиза будто бы являлась немым укором за всё, что он в жизни дурного совершал. Рядом с ней можно было молиться, но никак не веселиться. По знаку Генрике грянула музыка. Для приличия он протянул руку жене, приглашая её на танец, хотя уже заранее знал, что она откажет. Так и произошло. Водемон сослалась на то, что не слишком хорошо себя чувствует, и это позволило королю со спокойной душой спуститься с помоста и пригласить на танец хорошенькую фрейлину королевы-матери, кажется, жену одного из его советников. Эта миловидная блондинка весь танец бросала на короля игривые взгляды, явно польщёная таким вниманием. Он же украдкой улыбался в ответ, про себя лишь горько посмеиваясь. Если бы подобные ей красивые женщины хоть как-то помогали ему забыться, всё было бы куда проще. Но уже давно ни одна женщина не вызывала в нём ровном счётом никаких чувств. Со временем наступает пресыщение. Как только танец закончился, фрейлине ничего не оставалось кроме как покинуть короля. Его тотчас окружили миньоны. – Прекрасный вечер, друзья мои, – хмыкнул Генрике. – Но чего-то не хватает! – Чего-же... – задумчиво протянул Келюс. – Д'Эпернон?! – Нет, д'Эпереона, конечно, не хватает, но я говорю о чём-то более глобальном, – усмехнулся Генрике. – Да нет же, там д'Эпернон! – Келюс указал куда-то за его спину. Обернувшись, король не сдержал удивлённого возгласа. В дверях действительно стоял д'Эпернон... В женском платье! – Боже, что это? – пробормотал король. Между тем, д'Эпернон, под руку поддерживаемый давящимся от едва сдерживаемого хохота Жуайезом, с совершенно невозмутимым видом двинулся прямиком к своему господину. – Ваше Величество, – сделал он вполне изящный реверанс. – Что ты на себя надел? – Платье, – пожал плечами миньон. – Я нашёл его в вашей гардеробной. Уж не знаю, каким образом оно там оказалось, но я решил, что вы не будете возражать, если я его позаимствую. Произносил он это с совершенно обыденным видом. После его слов зал вдруг наполнил всеобщий хохот. Придворные явно оценили шутку одного из королевских фаворитов. Генрике тоже засмеялся. За что он любил своих друзей – они могли привнести в его жизнь хоть какие-то эмоции. Жуайез, продолжая играть роль заботливого кавалера, повёл своего друга в танце. Их примеру последовали и все придворные, которые не прочь были взглянуть на уморительные движения д'Эпернона, который всеми силами изображал изящную утончённую даму. – Болваны, – сквозь смех прокомментировал Генрике. Однако подобные шутки, которыми в последние годы начал славиться французский двор, могли оценить не все. Луиза, смотря на происходящее, не переставала креститься. Она ненавидела фривольных друзей своего мужа, которые казались ей адскими развратниками, нахождение с которыми рядом уже пятнает чистоту. Королева-мать, сидящая подле невестки, тоже не ободряла подобное, поджимая губы. Когда сын проходил возле её кресла, она подозвала его взглядом, тихо шепча: – Почему ты такое позволяешь? Нельзя превращать Лувр в базарную ярмарку! – Бросьте, матушка. Нужно хоть как-то разнообразить нашу скучную жизнь, – отмахнулся Генрике. – Скучную... Да где же она скучная! Оглянись вокруг, сын мой! – со всем присущим ей итальянским жаром зашептал она. – Страна вот-вот взорвётся новой войной, Гизы со своими сторонниками, да ещё и с испанцами давят на нас всё сильнее, с юга же скоро начнёт наступать Наваррский, твой собственный брат мечется практически между всеми протестантами мира, даже не зная, кого из них выбрать. У нас толком нет поддержки! А ты, между тем... – Матушка! – прервал её Генрике. – Давайте не будем портить политикой хотя бы этот чудесный вечер, я безумно устал от неё. И всё вами сказанное я и так прекрасно знаю. Он старался казаться беспечным. Однако Екатерина прекрасно понимала, что его что-то гложет. Ему уже было не двадцать, хоть он и был всё ещё молод. Жизнь оставила на короле свой отпечаток. Он до сих пор оставался безмерно красивым, однако в уголках его глаз уже можно было разглядеть небольшие морщинки, а в короткой бородке увидеть несколько серебристых прядей. И она, его мать, могла наблюдать внутренние терзания и абсолютно истерзанную душу своего сына. В глазах его горела усталость. – Дойдём мы так до беды! – прошептала она, когда он уже отошёл. И материнское сердце не ошиблось... Это случилось несколькими часами позже, когда бал всё ещё был в разгаре, свечи пылали в канделябрах, вино лилось рекой, звенели хрустальные кубки и громкий смех, а под музыку кружились по залу пары. Все уже были навеселе и порядком расслабились. Генрике чувствовал лёгкое головокружение. Вино давно уже толком не пьянило, но духота, шум и безудержное веселье делали своё дело. Он потерял всякую бдительность, да и нечасто думаешь об осторожности в своём собственном дворце. Танцующие придворные неожиданно начали сливаться в единую разноцветную массу. Запахи расплавленного воска свечей, духов и вина слились в один сладостный до предела аромат. Генрике уже не понимал, где что находится, куда несут его собственные ноги, кто это говорит с ним и шутит рядом. Всё в его сознании окутало странной дымкой. Достав откуда-то из колета небольшую коробочку с табаком, надеясь тем самым взбодриться и прояснить сознание, он вдохнул немного, но голова закружилась ещё больше. Неожиданно в тумане раздался громкий звук, который резко перекрыл поток, уже уносящий за собой короля, заставил того замереть и очнуться. Только спустя несколько мгновений он осознал, что это был звук выстрела. Самого настоящего выстрела, после которого музыка прервалась, а люди поражённо замерли. Но кто стрелял? И в кого? Генрике огляделся. Он вдруг заметил, что так и не убрал металлическую коробочку с табаком, а продолжает сжимать её в чуть вытянутой руке. До него дошло, что, скорее всего, это стреляли в него. И... О чудо! Пуля действительно летела в него, а попала она в эту самую табакерку. Шок был настолько сильным, что никто не осмеливался ничего вымолвить, будто бы всё замерло. Первым тишину нарушил вскрик Генрике, который выронил спасительную табакерку и от испуга начал оседать на пол. Тотчас всё пришло в движение, к нему бросились придворные, все забегали по залу. Понять кто стрелял никто так и не смог. Как только короля, потерявшего сознание, привели в чувства, он приказал срочно искать несостоявшегося убийцу. Но, как ни странно, ни стражники, ни один из обитателей Лувра не видел никого, кто мог бы им оказаться. "Неужели моя жизнь в опасности даже здесь, в Лувре?!" – вскричал Генрике, закрывая лицо руками.