Лесоруб

      Егор подогнал машину прямо к воротам общежития и, едва я уселся, сходу сунул в руки промасленный кулек из оберточной бумаги.       — Ты обедал? — спросил. — Если нет — держи пирожки. С мясом, папа напек специально для тебя.       Я уткнулся носом в подношение и захлебнулся слюной — пахло крышесносно. И — да, я не обедал, не успел. Только сварил борщ и нажарил котлет. А еще с час искал мобилку, которую вчера, будучи в невменяемом, засыпающем состоянии, сунул под подушку в режиме «вибрация» и забыл, куда сунул, и потом, шипя злым котом, убирался в комнате после устроенного мной же поискового погрома минут сорок.       На мобилке имелось около трех десятков пропущенных звонков и за пятьдесят неотвеченных смс, частично от Макси, большая часть — с неизвестных мне номеров и лишь одно — от Захарки, матерно-ругательного содержания. Разумеется, смс-ки я тоже не успел пролистать, кроме Захаркиного.       Ням-ням пирожки, вовремя. Но… В салоне машины пахло еще чем-то, кроме хвои и пирожков, едва уловимо и очень для меня притягательно. Какими-то цветами, что ли. Егор припрятал для меня букет? Но где? Под одним из сидений? Тогда почему не вытаскивает дарить?       Я выпрямил спину, недоуменно трепеща ноздрями. Определенно, цветы, причем, похоже, полевые. Сладковато и медово, м-м-м…       Егор заметил мое напряжение и встревожился.       — Что-то не так? — он нервно погладил баранку руля. — Душно? Открыть окно или включить кондиционер?       От движения альфы запах цветов усилился, перебивая хвою с пирожками, и у меня потемнело в глазах. Боже мой, какой изумительный аромат. Я хочу цветок с этим ароматом. Прямо немедленно. Растереть в ладонях и уткнуться в получившееся месиво лицом.       Егор приподнялся, перегнулся через меня, зависшего, и опустил с моей стороны стекло на дверце, а я окончательно впал в ступор — потому что вдруг понял, что пахнут вовсе не цветы. Медовую сладость, зачем-то щедро перебитую хвойной отдушкой, источал сам альфа. Еба-на-на, природный запах фотографа — не хвоя?       Дальше все случилось, как во сне — я приподнялся на сиденье и, словив шею Егора в несильный захват, прижался носом к ямке за его ухом и застонал, теряясь в нахлынувших, ранее неведомых ощущениях. Если говорить по-простому — припух от восторга и выпал в астрал, неожиданно для нас обоих издав жопкой характерный для течки влажный чпокающий звук.       А? Смазка? Откуда она взялась, я оттек позавчера!       И тут Егор слегка отстранился и меня поцеловал. Без предупреждения, в губы, нежно и трепетно. О-о-о… Тело словно прошило от затылка до кончиков пальцев ударом тока, я застонал в голос от шока и удовольствия, и — полетел. Куда-куда? В космос к звездам. Цепляясь за плечи альфы, сам углубил поцелуй, прильнул к нему настолько плотно, насколько позволял мешающий руль, не в силах сопротивляться магии цветов.       Япона папа, что со мной? Второй виток течки? А подобное вообще бывает? Никогда раньше не слышал…       Мы целовались долго, неторопливо и чувственно, словно пили друг друга, изучая на вкус и тихонько постанывая от удовольствия, потом медленно разлепились, не разнимая сцепленных в замок пальцев левых рук, и Егор спросил:       — Инге, с тобой точно все в порядке?       М-м-м-да, но нет. Я себя не понимаю. И тебя не понимаю, и вообще уже ничего не понимаю. Даже есть перехотел. Ну, и возбуждение еще, блядь: подложеная сзади на всякий случай прокладка мокрая, член колом — не способствует ни аппетиту, ни пониманию.       Зато, кажется, понял, какой учуял цветок — борщевик. Растут на полянах и пустырях высокие растения, цветущие большими шапками серовато-белых пышных соцветий, стебли у них трубчатые, а сок обжигает кожу. Так вот, меня всегда, еще до первой течки, впирало от их аромата гораздо больше, чем от хвои. До такой степени, что избегал проходить там, где рос борщевик… Но это — ярко выраженный омежий запах, пчел приманивать, ахха!       Я, раздувающий ноздри, аккуратно отнял у Егора руку и отодвинулся от альфы на максимально доступное в тесноте салона расстояние.       — Какой твой природный запах? — выдавил из сведенного спазмом горла шепотом, огромным усилием воли собрав в кучу остатки не отравленных медовой сладостью мозгов. — Борщевик, верно? Больше не хвойся, ладно? Я… кончаю от борщевика.       Ну, япона ебаная папа, сказанул так сказанул, молодец, откуда вдруг подобное косноязычие? Егор, он же и без борщевика — мой костюмчик, мой размерчик. Совершенная форма обритой налысо головы, красиво вылепленное лицо с крупными чертами, лучистые карие глаза смотрят мне прямо в душу, стать, рост, литые мышцы… Ах-х… И никакой другой более не нужен. Лишь он.       Качнувшись обратно, словно завороженный, я подушечками указательного и среднего пальца обвел контур четко очерченного рта часто-часто дышащего альфы, потом осторожно коснулся горбинки его явно когда-то сломанного носа и счастливо улыбнулся, дурак дураком.       — Поехали уже куда-нибудь? — предложил. — Например, в парк Космонавтов, на атракционы? Обожаю Американ-горки…       Егор мягко, неверяще засиял в ответ и недоумевающе покосился на мою правую руку.       — Вчера у тебя повязки не было, вроде, — парень куснул губу. — И синяк на скуле свежий?       Я покивал китайским болванчиком, подтверждая — не было и свежий, но предпочел сейчас не вдаваться в подробности, откуда получил эти повреждения, мордобой Егора с Захаром в мои планы на сегодня не входил. Как, впрочем, и секс с Егором, — странно, вроде, желал фотографа до безумия, но почему-то вдруг застеснялся близости с ним, аки девственник.       Чтобы хоть немного успокоиться и отвлечься, я взял кулек с пирожками, достал один и надкусил. Егор неотрывно изучал пятнающий мою скулу фингал, с очень недобрым выражением мордахи, и не думал заводить мотор.       Придется лгать, кажется.       — Я занимаюсь самбо, — действительно занимаюсь! — Синяк — неудачный утренний спарринг.       Уф-ф-ф, вроде, поверил, частично потух зрачками. Спасибо, Господи.       — А палец — вчера молотком попал, замок в двери заклинило, чинил.       Егор выдохнул, откидываясь на спинку сидения, и расслабил закаменевшие мощные плечи.       — Сам чинил? — зачем-то уточнил он, лукаво прищуриваясь. — И починил?       Я потупился, буркнул «частично, друг потом подправлял» и замер, внутренне холодея, ожидая чего-нибудь оскорбительного типа «естественно, ремонт — не омежье дело».       Фотограф помолчал и… одобрительно музыкально хихикнул.       — «Частично» в твоем вчерашнем жалком состоянии, после течки — уже подвиг, — заявил альфа уверенным тоном. — Ты — упертый умница и настоящий боец, Инге. Я тобой горжусь. Кстати, а спарринг был обязателен?       Обязателен, Егор, обязателен. Только не психуй. Не хочу, чтобы ты махался с Захаркой.       — Вкуснятина, — я заработал челюстями, пережевывая откушенную от пирожка «жопку» и уводя разговор от скользкой темы. — Твой папа — волшебник кулинарии. А меня тесто не любит, не получается выпечка.       Егор засмеялся глазами.       — А что любит? — альфа явно любовался мной, как я питаюсь. — Ты, вообще, готовить-то умеешь, хоть что-нибудь, кроме бутербродов?       Я?! Умею ли я готовить?! О да! И могу это доказать прямо немедленно, имею по факту борщ и котлеты. Американ-горки не убегут.       — Егор… А ты-то обедал? Или тоже не успел?       Фотограф неуверенно сглотнул, облизываясь на пирожок в моих пальцах. Голодный, точно.       — Давай, загоняй машину на стоянку, — я победно выпятил подбородок, наслаждаясь моментом омежьей истины, — и ко мне. Поедим по-человечески. Заодно посмотришь, как я живу. Ты борщ ешь?       Здорово, что я перед выходом на свидание не поленился убраться в комнате и там ничего нигде не валяется, и заправил кровать. Теперь не стыдно перед гостем, ахха.       И отдельное спасибо родителям и Захарке, приучившим меня к порядку и к кухне. А то я не знаю, по каким критериям альфы оценивают омег, не маленький ужо, девятнадцать лет. Плюс вполне работающий замок в мою пользу.       Еба-на-на, да что со мной творится-то? Раньше меня не тянуло демонстрировать альфам омежьи хозяйственные способности! Чудеса...