***
Жизнь роботов первые десять лет в одиночестве была наигранной. Казалась нереальной и пропитанной фальшью. Они старались играть роли людей и свои. Иногда одновременно, а иногда и поочередно. Но со временем надобность в этом отпала. Они слишком устали от подобной игры и возможно, что слишком притерлись друг к другу. Так хорошо, что уже не получалось играть. Единственное, что осталось у них от этих игр — это их роли. Портные, артисты и многое другое. Была даже группа волшебников, которая должна показывать период тёмных времён, когда магия была обычным делом. И один из таких «волшебников» любил бродить по звезде, обходя её со всех сторон и забираясь в самое сердце. Его мантия часто цеплялась за ветки и рвалась, но он не замечал всех этих неудобств. Ему нравилось бродить по тем тропинкам, что когда-то были настолько живы, что могли даже говорить. Он никогда не слышал этих лесных бесед, но ему о них рассказывали дети, которые когда-то ещё были на Гранбелле. Они все были шумными, странными и нелогичными, но такими добрыми и искренними, что к ним проникались уважением многие. И у них учились. Учились быть беззаботными. «Волшебник» идёт вперёд, по пути собирая небольшой букет из цветов, из самых разных по величине и окраске. Идя всё вперед, он приходит к небольшой поляне, что давно заросла сорняковой травой и где не видно ни одного цветка. Но «Волшебнику» место это нравится, а потому он присаживается на поваленное дерево, кладя цветы рядом с собой. На его лице никогда не было эмоций, была лишь кривоватая улыбка и круглые глаза, но и они ничего не выражали. Цветы могли ему нравиться, но только показать этого он не мог. Просто не знал как это сделать. Он вертел отдельные бутоны в руках, рассматривал с разных сторон и складывал в разные стопочки, если они совпадали хоть одной характеристикой. И когда он заканчивал с сортировкой, то начинал плести венки. Только в этот раз всё пошло не по плану из-за внезапно упавшего с неба метеорита. Со странного и живого метеорита, который издавал слишком громкие звуки. «Волшебник» оставался стоять на месте, дожидаясь, когда рассеется дым и можно будет рассмотреть того, кто так эффектно объявился на одинокой звезде. — Кх, надо же было так неудачно рассчитать путь, чтобы попасть под метеоритный дождь, — недовольно проскрипел упавший и в буквальном смысле выполз из тумана. «Волшебнику» же оставалось только смотреть, анализируя внешность прибывшего и пытаясь понять: может он быть врагом или нет? А прибывший смотрел прямо на робота, пока не разразился громким хохотом. Таким, какого не бывает у обычных машин.***
Прибывший месяц назад чужеземец освоился достаточно быстро в Гранбелле. Настолько, что даже подлатал самого короля. Он был весёлым. Он был азартным и чертовски странным. Ещё и назвался до смешного странно, — Королём Демонов. Но механические жители Гранбелла приняли его, как своего старого друга. Чуть заедающе смеялись над шутками и слушали. Слушали так внимательно, что становилось не по себе, но Королю только это и нужно было. Только единственный робот на всей звезде никак не выражал своей радости. Тот самый первый встреченный Королём «волшебник». И сколько бы он не пытался с ним заговорить, тот продолжал играть роль обычного механизма, которого запрограммировали лишь на поддержание сухой беседы. Только однажды им удалось поговорить. Тогда, когда космос был воистину красив, а тысячи Звёздных Драконов казались падающими звёздами. «Волшебник» наблюдал за падением каждой такой звёзды. И за каждой пролетавшей мимо кометой. — Красиво, да? Ночное чистое небо, когда можно увидеть Драконов. «Волшебник» обернулся и посмотрел в ту сторону, откуда доносился голос. Он узнал его сразу, но всё же решил проверить себя же. А Король приблизился к нему и присел рядом. — Драконов не было видно уже очень давно. Они все исчезли, а это просто метеорит, — сухо прокомментировал робот. — Гхах, а ты, видно, не путешествовал никогда. Драконами называются и космические корабли. А ещё некоторые созвездия, — и всё это было сказано таким снисходительным тоном, что робот даже пожалел, что не мог стукнуть Короля. — Не путешествовал, а потому и подобными знаниями не располагаю. — А хочешь узнать? — лукаво интересуется рогатый, чуть склонив свою голову на бок. Робот не знал, что ему отвечать. Ему действительно очень хотелось узнать что-то новое, но трудно было избавиться от подозрений в сторону Короля. — Хочу. И сказано это было настолько глухо, но с такими живыми интонациями, что «волшебник» даже опешил. Опешил от того, что умел так говорить. — Тогда давай ты будешь моим учеником. Будешь мне помогать, а я стану рассказывать о своих приключениях. О самой прекрасной Вселенной. — Давайте. — Вот и хорошо, только как мне тебя называть? И как бы просто не звучал вопрос, а ответить на него ничего не получалось. Его обычно звали просто «волшебником» или «роботом», но никогда не звучало чего-то нового. Чего-то живого. Робот вспомнил детей, которые когда-то отдыхали вместе с родителями в Гранбелле. Вспомнил он и одного шумного мальчишку. Его последнего юного друга по имени Майкл. И, не придумав ничего лучше, «волшебник» так и ответил: — Можете звать меня Майклом. — Какое чудесное имя. Тогда и ты назови меня как-нибудь, — и Король улыбнулся ему. Широко и очень по-доброму. Так, как никто не умел во всем Гранбелле. — Если уж я ученик, то следовательно, вы мой учитель… — Ну уж нет! Не позволю называть себя учителем! — Профессор? — Стало ещё хуже. — Тогда магистр? — Только после открытия своей собственной академии. — Тогда мастером. Вы ведь чините нас, а значит мастер вам подходит больше всего. — Не могу ничего возразить на это, дружок, — добродушно отозвался Мастер и прилёг на землю, смотря прямо на небо. А Майкл думал о том, что давать имена роботам странно. Что это как-то неправильно, хоть и приятно. Имена ведь есть у людей. У живых и тёплых людей, которые очень щедры на эмоции, а не у роботов, которые не могут в полной мере выразить всё то, что делают люди. — Мастер, а разве это не имитация жизни? И Майкл понимает, что ответ на этот вопрос очень важен ему. Настолько, что шестерёнки начинают крутиться быстрее. — Какая может быть имитация, если каждый в этом мире живой? Настолько, насколько ему это нужно. И не волнуйся, дружок, всё хорошо, ты всё делаешь правильно, — совсем тихо произнёс Мастер и замер. И если бы Майкл был уверен, что он человек, то подумал бы, что тот спит. Майкл прилёг рядом со своим новым другом на траву. И это был первый вечер за множество лет, когда он чувствовал себя по-настоящему живым и беззаботным.