Преображенный

— А что, — сказала Клара, — Раз ты готов помочь мне, то я, может, и смогу защитить город от орудий. И дело Симона не пропадёт, и совесть у тебя будет чистой. Стах схватил её за руку — крошечная кларина ладошка утонула в его ручище. — Пожалуйста, — тихо и серьёзно сказал он. — Не боишься? — Боюсь. Но что делать? — Я ещё приду к тебе с вестью — хорошо? — Я буду ждать. Плечи Стаха опали, точно с них сняли тяжесть. Он длинно выдохнул и улыбнулся рассеянной, благодарной улыбкой. Клара обняла его за плечи. — Ты хороший человек, Стах, — сказала она. Он не ответил. *** Стах посмотрел виновато и улыбнулся — вот так, мол, видишь, до чего дошло. Артемий скрипнул зубами. — Ты уверен, что это нужно? — Уверен. Я не хочу, чтобы разрушили город, сам понимаешь. Я вырос здесь. Я его люблю. А Многогранник… не после того, что я сделал с Симоном. Это получится, будто я убил его и дал разрушить дело его жизни. Я так не смогу. Артемий тяжело вздохнул. И за что, за что Стаху такая бедовая голова? И ведь правда не сможет с этим жить, уж лучше так. — Артемий, Уклад ведь пойдёт за тобой. Они будут благодарны тебе. Ты заслуживаешь этого. А я, что я… я ведь не менху. Мне и умереть можно спокойно. Стах грустно засмеялся. Артемий взял его за руку. — Вот ты думаешь, легко мне будет вести за собой людей, зная, что они напоены твоей кровью? — Нет, — улыбнулся Стах. — Не легко. Но ты поведи, пожалуйста. Уж постарайся. Я ведь кровь отдам ради них. Артемий опустил глаза. Их жгло. Будь сейчас другое время, он заплакал бы без всякого стыда, но сейчас горе его было так велико, что начни только — не остановишься, пока тело не высохнет в соляной столп. — Ладно, — наконец сказал он. — Ладно. Ладно. Я поведу их, и буду любить их и дорожить ими, как дорожил тобой. Стах притянул его к себе. Они обнялись и стояли долго, и Артемий чувствовал, как тяжело и гулко бьётся сердце в груди Рубина, как наливаются чужой, могучей силой его жилы. Стаху казалось, что у Артемия пульс быстрый и заполошный, на один удар его сердца — два удара сердца Артемия. У него же кровь точно становилась тягучей, катилась по телу мощными, почти физически ощутимыми волнами. Он отходил в сторону, уступая место быку, и от этого не то жутью продирало, не то восторгом. *** Вот бредёт Стах по степи, и солнце жжёт его, и негде от него укрыться — ни камня кругом, ни деревца. Подгибаются ноги его, но он бредёт, сгорбленный и босой, неведомо куда. *** Стах был последним на очереди. Артемий подошёл к нему — глаза красные, усталые — поцеловал в лоб, как целуют спящих и мертвецов. Вот так всё и закончилось, радость моя. Мне будет тяжело. Я не знаю, справлюсь ли. Я сделаю первые шаги с тобой вместе. Сила кипела в нём, и рубиновая кровь толчками вырывалась из тела. Артемий закусывал губы, не давал себе волю ни на секунду — лишь бы сделать аккуратно, лишь бы не причинить больше боли, чем необходимо. Видишь, счастье моё, этот путь нам вполне по силам. Дыхание Стаха рассеялось в воздухе, которым дышал Город. Говорят, будто смерть — это поле травы, точно в детстве, с него высотой. Чем дальше идёт он, тем выше кругом трава, и наконец скрывается его голова среди побегов, и он оказывается в блаженной тени.