***
К тому времени, как они выбираются из лифта, Шото более чем готов потерять сознание, но от него несёт, он голоден и только недавно поменял простыни. Так что он идёт в комнату, быстро принимает душ и обнаруживает себя восседающим на кровати Изуку. Шото уплетает сырные картофельные чипсы из пачки, наблюдая, как Изуку крутится на своём стуле на колёсиках. — Пожалуйста, не кроши на моё одеяло, — говорит Изуку, прекращая крутиться, — я никогда тебя не прощу, если ты… ладно, на самом деле прощу, но только если ты прекратишь взламывать мои заначки. И — ого! — у меня так сильно болит голова, это была очень плохая идея. — Действительно глупая, — соглашается Шото, задумчиво жуя. — Если тебя стошнит, то сам виноват. Изуку щурит глаза. Стул замирает. — Эй, это моя комната, мои правила, и я говорю тебе тут убраться, — его голос падает до сценического шёпота, — без всяких перчаток. Это ужасающая картина. Определённо одна из тех, что никогда не должна покидать пределов воображения. — Тогда я выкраду твои шоколадные палочки. Даже те, что с зелёным чаем, — говорит Шото, — по закону равноценного обмена. После такого Изуку берёт свои слова назад — чистая победа со стороны Шото. Между ними продолжается негласная игра, и, хотя Шото и не подсчитывает очки — да и Изуку тоже — он уверен, что побеждает. В активе у Шото — неопределённое число, у Изуку — самую малость меньше, чем бы оно там ни было (и это определяющий фактор). Когда упаковка заканчивается, Шото переходит к пакетику с клубничным молоком. Затем — к ещё одной (уже второй по счёту), а потом встаёт, наконец готовый вернуться в свою комнату. — Увидимся завтра, да? — говорит он, держась за дверную ручку. Изуку молча смотрит на него в ответ, кусая губы и теребя пальцы. — Да, — наконец отвечает он, и — вот оно, это накатившее волной, кристально-ясное чувство, выбивающее из лёгких воздух, трепыхающееся где-то в животе. Спокойная, самая милосердная из всех боль, быстро разрастающаяся где-то изнутри, из сердца. Три месяца — снова напоминает он себе, кутаясь в неожиданном тепле. Шото застенчиво вспыхивает под неподвижным, будто наведённый фотообъектив, ясным взглядом Изуку, и мягкий поцелуй в щёку никак не улучшает ситуацию. Не помогает и рука Изуку, мягко обвившаяся вокруг его собственной. Шото никогда раньше не называл Изуку своим парнем; они до сих пор не обозначили свои отношения официально. Но Шото полагает, что Изуку он и есть. Его парень. «Твой друг для поцелуев!» — проносятся в его голове услышанные на прошлой неделе слова Ашиды. Шото выкидывает эту мысль куда подальше. — Хэй, я, в общем, ну… загляну к маме в понедельник, — говорит Изуку, перекатываясь с пятки на носок, — я давно её не навещал, после всего, что случилось. Просто хотел предупредить. — О, — Шото кивает, — хорошо. Изуку заправляет выбившуюся прядку за ухо. — Ага. Темп его дыхания меняется: Изуку дышит теперь медленно и расслабленно. Глаза — зеленоватые, с бирюзой, прозрачнее океанской воды — при взгляде на Шото странно мерцают. Иногда в глубине глаз Изуку можно заметить блеск волн. — Хо-хочешь пойти со мной? — спрашивает он после некоторой паузы, — моя мама очень хочет с тобой познакомиться, Шото. Ты ей нравишься, бьюсь об заклад. Мы могли бы помочь ей с ужином и подготовкой. Ну, если ты пойдёшь. Я бы показал тебе потом свою коллекцию диснеевских фильмов. И Звёздных Войн. Я всё ещё считаю, что у меня крутой световой меч из лимитированной коллекции, который мама подарила на одиннадцатилетие. Наверное, он целый упрятан куда-то под кровать. Я не помню. Но — да. Ничего, если ты не захочешь. Хотя я бы хотел, чтобы ты пришёл. Просто предлагаю. Шото тщательно рассматривает Изуку: его тёмные, мягкие как пух волосы, вьющиеся у висков, и полосы царапин на щеках. Его тёплого цвета, кожу, зацелованную солнцем, израненную в битвах, чуть приподнятый уголок рта и горящий в глазах энтузиазм. Смотрит на широкую линию плеч, постепенно сужающуюся в мускулистые руки, на широкие запястья и мозолистые руки, грубые, с синими сбитыми костяшками. Эти руки — Шото думает, что эти руки всегда прекрасно смотрятся в его. — Конечно, Изуку, — говорит он, переводя взгляд обратно на лицо: Изуку, изображающий сонливость, весь заметно будто загорается изнутри, — почему нет? — Отлично, — отвечает Изуку, лучезарно улыбаясь. Улыбка изгибает уголки рта, обнажая ямочки, прячущиеся на его щеках, и Шото никогда ещё чувствовал себя таким безнадёжно слабовольным. От такого Шото не откажется, пока его не выпихнут насильно. «Определённо нет», — приходит осознание, когда Изуку целует его снова, на этот раз в уголок рта.***
Шото ненавидит утра. Он считает, что они — полный отстой. Конечно, можно знать людей, которые расхвалят вам рассветы; они расскажут о прекрасных золоте и рыжине, пересекающих небо, особенно когда краскам не мешают холмы и здания, когда они разливаются, будто медленно стекающий с ложки мёд — но, на самом деле, наблюдение за таким не стоит затраченных на поднятие себя из постели сил. Для Шото сон по выходным — благословление, и он уверен, что остальные об этом знают, но по непонятной причине Серо решил пошуметь с утра пораньше, и вот, Шото здесь, на кухне, надувшийся и неспособный снова заснуть. Никто больше не проснулся. Шото может услышать даже тиканье часов. По полу скользит тень, а от чашки Шото поднимается пар — он убирает палец и делает глоток. Прекрасная температура, ещё бы не казалось мочой на вкус. Шото сидит здесь, по ощущениям, уже не один час — но наконец начинает бурлить привычная энергия и начинается движение, предшествующее каждому настоящему началу дня. Из общей комнаты доносятся голоса: Шото может даже услышать, как орёт на кого-то Бакугоу (На Ашидо, быть может). Несчастный чуть меньше, чем раньше, Шото заставляет себя проглотить пережаренный тост. — Тодороки! — зовёт кто-то, и из Шото вырывается стон. Это Каминари, и он стоит у косяка двери с телефоном в руке и зажатой под мышкой книгой. И не то чтобы Каминари был плохим человеком или что-нибудь ещё; он просто слишком громкий, и его слишком много для Шото, который сейчас не в состоянии такое выносить. Каминари, как и всякое энергичное существо, сосредоточен на одном только существовании — сплошное нервное возбуждение без пауз и перерывов на обед. Бесконечная цепь развязных улыбок, громкого смеха и глаз, сверкающих как молнии. Что-то вроде Киришимы, но поярче. В буквальном смысле. Раздался глухой стук: Каминари опускает на стол открытую книгу, и Шото узнаёт седьмую главу. У Каминари, должно быть, действительно всё плохо с физикой: в углу зажатого меж двумя страницами теста Шото обнаруживает провальную оценку. Что-то близкое к тридцати процентам выполнения. Каминари, тем не менее, не выглядит особо обеспокоенным. — Чувак, бро, раз уж только ты один, не дашь мне парочку советов? Мне б только чтобы кто-нибудь незаинтересованный послушал, — говорит он и втыкает Шото в уши проигрывающие что-то наушники. И, кажется, понимает, как ошибается, с любопытством заглядывая в вытянувшееся лицо Шото, потому что добавляет: — Знаю, отпадный же трек? Я вот тоже не могу разобрать текст, так что дай-ка мне сделать чуток прогромче. Шото опускает руку на лицо. — Знаешь, я ходил как-то на их концерт, и это была, ну, лучшая вещь из всех. Из минусов — Джиро нас кинула, Серо всё время вёл себя как хуйло, Яойзору единственная осталась невозмутимой — понятное дело — а Киришима в конечном счёте провёл все время в туалете; премерзкое барбекю его в конце концов победило. Но всё равно, — Каминари кивает в такт басам и перебирает пальцами воображаемые струны. — Ну, постоянная Планка? — он тыкает в сильно выделенное красным название параграфа. Шото без особого желания прогоняет его по теме. Сначала всё идёт хорошо. Они справляются — и даже неплохо. На три вопроса уходит десять минут, без особых трудностей и страданий. Легкотня. Но потом Каминари съезжает с темы и забредает в область, не имеющую абсолютно ничего общего с частотой электромагнитных волн. — Хэй, насколько у вас с Мидорией всё серьёзно? — спрашивает он, копаясь в своей миске овсянки. Книга остаётся лежать забытой. — Вы двое сошлись-сошлись, или всё на одном уровне? Всё окей, или- Шото давится кашлем. Он бесится сам с себя. И с Каминари. Но с себя больше — он должен был предвидеть такой вопрос. Шото спрашивает себя, будет ли ответ стоить затраченных на него усилий, но в противном случае Каминари никогда не оставит его в покое — и другого выбора не остаётся. — Ну, мы идём к нему завтра, — говорит Шото, — я познакомлюсь с его мамой. Каминари смеётся. — Чувак, это же первые шаги к браку, — говорит он и тыкает в Шото ложкой, — святому венчанию. — А разве друзья не ходят к друг другу постоянно? — бурчит Шото, насупившись. Каминари машет рукой. — Да, но вы двое — не друзья. Больше смахиваете на милующихся голубков. В этом и разница, о-очень тонкая грань: это как если бы ты пришёл к своей семье. Серьёзное мероприятие. И как бы оно там ни было, не притворяйся, что что-нибудь понимаешь в вязании крючком. Или спицами. Ну, если ты реально этим не занимаешься. Прислушайся к совету, я основываюсь на реальном опыте. Шото не понимает, к чему Каминари ведёт. Ни к чему хорошему, как выясняется: выползающая на лицо Каминари ухмылка всё поясняет. Он, очевидно, веселится как никогда. Шото измеряет его нечитаемым взглядом, и Каминари прикладывает ко рту ладонь, поражённый невероятным, подрывающим основы мироздания осознанием. — О боже, чуваки, да вы сто процентов спите, — говорит он, вытаращив глаза, — разве нет? — Не понимаю, какая часть из этого — твоё дело, — резко отвечает Шото, и прежде, чем Каминари успевает пойти на попятный, добавляет, — и всё не так. Серьёзно, что тебя вообще привело к такому выводу? — Интерес, — признаётся Каминари, — должны же иногда парни задаваться какими-то вопросами. Конечно, любопытство кошку сгубило и всё в таком духе, но это же только часть поговорки. Кошка, быть может, и умерла, но удовлетворение от полученной информации её воскресило, — Каминари качает головой, — бедный, бедный Серо. Или Аояма…. Интересно, сколько они уже успели услышать. Шум за кухонной дверью нарастает, и становится слышно больше шагов. И криков, смеха и скрипа звуковой системы с плоским экраном. Шото с облегчением различает Киришиму: кто-то должен составить Каминари компанию, и это точно будет не Шото. — Пока, Каминари, — раздосадовано говорит Шото, выбираясь из-за стола и поднимаясь на ноги. Каминари сгибается пополам от смеха. — Чувак, да я просто пошутил! — задыхается он, хлопая себя по коленям, — Тодороки, вернись! Пожалуйста? Пожалуйста-пожалуйста в квадрате? Шото уходит, не оглядываясь.***
Изуку затаскивает Шото в спортзал на очередную тренировку, но всё заканчивается тем, что вместо этого они сидят бок о бок по соседству с выключенным тренажёром и ищут тысячу фактов о жизненном цикле полярных медведей. И не только факты: они проходят каждый по викторине и открывают список ингредиентов чизбургеров от McDonalds, прежде чем перейти к Ютубу и видео про всемирные заговоры. Процесс довольно быстро садит батарею Изуку, поэтому они перемещаются на телефон Шото. Изуку захватывает управление — потому что всё равно он первый это придумал — и отдавать ему полный контроль над ситуацией оборачивается в некотором роде ошибкой. — …Ладно, не осуждай меня, я тоже не в курсе, как это работает. Но это — причина, по которой тут провели интернет, — говорит Изуку Шото, вбивая в гугловскую поисковую строку первые несколько символов. Он неожиданно останавливается, когда высвечивается история поиска. И — вот оно — на его щеках появляются первые признаки румянца, и Шото хватает одного взгляда на экран, чтобы установить причину. «Помогите, меня тошнит» — читает Изуку громко, и Шото чувствует, что тоже начинает краснеть. «Как справляться со слабостью и туманом в голове? Помогите снова, думаю, я в кого-то влюбился; его веснушки очаровательны», — Изуку перепечатывает буквы в начале строки. Шото хочется умереть. «Что делать, если я ему не понравлюсь? Топ десять лучших способов кому-то признаться. Я в отчаянии, а ещё я гей и скорпион по гороскопу, спасибо-» — Изуку, прекрати, — стонет Шото жалобно, пряча голову в чужом плече. Кудряшки Изуку щекочут лоб. Его волосы приятно пахнут — апельсинами и яблоками. — Я гуглил месяцы назад. Думал, запросы наконец исчезли. Изуку смеётся, и эхо вибрации отдаётся у Шото где-то внутри. — Как бы там ни было, мне кажется, это очень мило, — он гладит Шото по щеке, — ты много размышлял, да? — Да, потому что не хотел опозориться, ляпнув что-нибудь не то, — говорит Шото, — но поиски, если честно, не были совсем уж бессмысленными. В одной из статей говорилось, что если меня отвергнут, стоит свернуться в клубочек и думать о бренности жизни. Изуку сочувственно морщится. — Это с WikiHow? — Ага, — фыркает Шото. — Вау, я видел точно такую же. Но она была не худшей. Хорошо, что мы ответили друг другу взаимностью, да? — движением большого пальца Изуку возвращает их на Ютуб. Первое же выскочившее в рекомендованных видео демонстрирует превью с очень — как бы это помягче назвать — сомнительным дизайном. — Чувак, это дико странно. — Не так странно, как Каминари, — говорит Шото, — он считает, мы спим вместе. В плане- ну ты понял. Изуку давится. Он издаёт странный звук — будто умудрился прикусить язык — и Шото его не винит. — Как к нему вообще пришла такая идея?! — требует ответа Изуку. — Это Каминари, Изуку, — объясняет Шото, и Изуку успокаивается, потому что ну конечно. Это весомая причина. На секунду повисает неловкая тишина, а потом Изуку спрашивает, — Итак, ну, хочешь посмотреть видео с поющей Ариэль? — и следующие тридцать минут они двое проводят за просмотром трейлеров к фильмам, которые собираются глянуть завтра.