фантомные боли

Страж Каллиан Табрис возвращается из Остагара, захваченного порождениями тьмы, и вместе с этим преподносит доспехи короля Кайлана Алистеру. И Анора, распрощавшаяся с мужем еще до его смерти, считает это злой шуткой судьбы, потому что златовласый улыбчивый Алистер в такой же золотой броне от мертвого короля почти не отличим. Его глаза улыбаются, у уголков даже собираются едва заметные тонкие паутинки-морщинки – и Анора не сомневается, что эта улыбка искренняя – и с некоторым смущением и даже гордостью отвечает эрлу Эамону на замечание по поводу схожести Алистера и Кайлана. Анора следит за молодым Тейрином незаметно, изучает его досконально и с ужасом отмечает, что даже в манере речи от брата он взял многое. Отец всегда говорил ей, что Кайлан был слишком похож на юного Мерика, когда Логейн только-только встретил того в лесах во Внутренних землях, не зная, что Мятежная королева убита, а мальчишка – в крови и грязи перед ним молодой принц. Сын отражал своего отца, но отражение это затягивалось, и в том возрасте, когда Мерик стал признанным лидером, Кайлан не переставал грезить о битвах и славе, прошедших без него. И когда она понимает, что Алистер, столь сильно напоминавший ей Кайлана, оказывается простодушным добряком, не остается даже сомнений: править он не готов. А Анора амбициозна, прямолинейна и властолюбива – она знает, что справится, потому что она истинная королева, – оттого и говорит рыжей и дикой Табрис: – Все в Ферелдене знают, что я правила от лица Кайлана. Я умелый политик, а Алистер погубит все, что я создавала упорным трудом. Не время менять монарха в столь темный час. Каллиан улыбается – хитро, лукаво, загадочно, – и Аноре до неприязни не нравится ни эта улыбка, ни сама эльфийка. В изумрудно-зеленых – нечеловечески зеленых – глазах она не находит ничего, никакой подсказки, позволяющей ей прочесть мысли – намерения – Стража. – Почему Вы не верите, что Алистер станет хорошим королем? – тон Табрис расслабленно-уверенный, нарочито спокойный. – Дайте ему время и… – У нас нет времени натаскивать его, ничего не ведающего. Каллиан поджимает губы – не то от обиды, не то от злости – и когда она вновь заговаривает после секундной паузы Анора слышит в нем холодную сталь, вровень той, что позволила проделать весь этот путь до Денерима. – Алистер будет прекрасным королем. Я в этом уверена. На Собрании Земель я буду на его стороне. Табрис не оставляет ей шанса сказать что-то еще, потому что резко разворачивается и уходит, а Анора не кричит вдогонку – не пристало королеве делать это. И она злится всю ночь – на проклятого мечтательного Кайлана, на его заново обретенного братца, на взбалмошную Табрис, – и только к утру несчастной королеве получается заснуть. Но, несмотря на короткий сон, с перины и подушек она почти взлетает в заботливые руки служанок, уже готовых причесывать и одевать свою госпожу. И этим утром Анора долго смотрит в свое зеркало, где хмурит лоб прекрасная молодая женщина с белокурыми волосами и льдисто-голубыми глазами – глазами ее отца, великого полководца. Анора тоже будет великой и не позволит причинить отцу вред, если этого можно избежать. Она не один год управляла Ферелденом и слишком хорошо знает, как все устроено, а потому сможет расположить двор в свою пользу. Но судьба смеется над ней, и Анора сама не понимает, как ей удается удержаться на ногах и не упасть, когда голова ее отца – любимого отца – летит с плеч к ногам проклятой Табрис, пачкает багряной кровью дорогой ковер и броню Каллиан. Это был злой рок, проклятие – второй раз за ее жизнь выдавать ее замуж за сына короля Мерика. Оба сына – златовласые, светлоликие, до отчаяния храбрые – были добродушными глупцами, способными расположить к себе народ. И когда оглашают решение – безжалостный приговор, еще один брак по расчету, – Анора закипает от злости, бросает взгляд на Алистера, думая, что встретиться с ним глазами, но тот смотрит в другую сторону. Глаза его – отчаянные, тоскливые, слишком хорошо осознающие ситуацию – устремлены к Табрис, и Анора – слишком умная – без труда понимает, что значит этот взгляд. И Анора сдержанно улыбается ему – новому претенденту на престол, – держит спину прямо и двигается плавно, будто бы подплывая к Алистеру, а в глаза уже смотрит ему уверенно, с вызовом. Она дарит Каллиан загадочную улыбку, пытается показать, что знает их секрет и не преминет им воспользоваться, но Табрис, если и понимает это, не подает виду. В их первую брачную ночь – необходимую, но лишнюю – Алистер не смотрит ей в глаза и Анора забавляется этим, заставляя его поднять лицо и взглянуть на себя – прекрасную, обнаженную, властную и статную. Еще один Тейрин отвергает ее, еще один Тейрин закрывает свое сердце от нее. Сердце у прекрасной королевы не болит – она сохраняет трон и плевать, что еще один златовласый принц – король – грезит о другой женщине в постели с ней. Ее не коробит то, что еще один мужчина – еще один муж – не смотрит в ее сторону, предпочитает ей, властной королеве, даже не императрицу, а всего лишь наглую эльфийку из грязного денеримского эльфинажа. Единственное, чего она не понимает, так это почему Табрис так отчаянно пытается надеть корону на голову Алистеру – Каллиан женой его не стать, трон ей будет позволено лишь оберегать, но никак не занять. Оттого Анора – с пытливым умом, проворностью искусного дипломата и изумительным красноречием – после победы над архидемоном, пропуская мимо ушей сплетни о слишком крепких и долгих объятиях новоиспеченного короля и эльфийки-стража у тела чудовища, находит Табрис в окружении почитателей и спрашивает прямо. – Какая Вам выгода в короновании Алистера? Табрис усмехается – как всегда дико, сверкая белозубой улыбкой, не боясь выставить перед своей королевой новые шрамы – и отвечает ей таким тоном, будто это сами собой разумеющиеся вещи: – Никакой. Анора ищет подвох и не может решить: то ли Табрис слишком глупа, то ли слишком расчетлива. Но она держится беспристрастно, холодно, не подавая виду, что не может разгадать этот секрет, даже когда Табрис наклоняется к ней и тихо шепчет: – Я знаю, что Алистер станет великим королем и буду наблюдать за тем, как он достигает этого. – Но ведь Вы любите его. – И Анора больше не юлит, не ходит вокруг да около и говорит начистоту. – Как можете так поступать? – А Вы любили, Ваше величество? Вопрос застает Анору врасплох. Этикет, честь и гордость велят сказать, что любила Кайлана и отчасти это правда, но его предательство – проклятые письма Селины, которые он хранил, словно трофей – налагает свой отпечаток. – Однажды, – отвечает Анора кратко. – Тогда должны знать о желании защищать. Своего первого жениха я не уберегла, не хочу, чтобы король Алистер сгинул где-нибудь в битве с порождениями тьмы. Все оказывается предельно просто – еще одна помешанная на долге, позабывшая свою бестолковую голову где-то в битвах с порождениями тьмы, вбившая себе глупую идею о защите, но не ведающую об опасностях королевского двора. И когда Анора решает, что именно долг не позволит этим двоим продолжать эти отношения, Табрис заявляет, что не оставит короля. Табрис не говорит: «Как жаль, что у нас все так закончилось». Табрис только и произносит, что «ну куда же Вы без меня, Ваше величество», а у Аноры только скулы сводит от того, как расплывается счастливое лицо Алистера в широченной улыбке, как не получается у него скрыть неподдельную радость от этой новости. Анора кратко и почти взаправду благодарит ее за верность короне, за доблесть и желание оберегать трон, а за глаза тихо смеется в одиночестве над глупой Табрис – подле своего мужчины Каллиан остается, вот только наследник королю Алистеру нужен от королевы. Анору почти не трогает то, что Алистер проявляет заинтересованность в политическом и социально-экономическом развитии Ферелдена, его упрямое стремление оправдать возложенные на него надежды – возможно, именно этот отпрыск Мерика взял от отца лучшие качества. Она почти не тешит себя самонадеянной мыслью о том, что могла бы влюбить и полюбить, она лишь снова сдержанно улыбается, думает о Табрис, отбывшей в Башню Бдения, и о том, что этой ночью король снова должен прийти к ней, своей королеве. И, конечно же, ее даже не задевает то, что король Алистер как можно скорее пытается расправиться со всеми делами и при первой же возможности седлает коня, чтобы сорваться в Амарантайн. Он прикрывается надуманной – такой прозрачной – причиной о том, что хочет знать, как дела у Стражей, но Анора слишком умна, чтобы ничего не понять. Но Анора ничего не говорит, не делает, а когда провожает отъезжающего короля, то ничего не чувствует. В конце концов, то, что давно ничего чувствует – ее окаменевшее, застывшее сердце, – болеть не должно. Ну, разве что только чуть-чуть.