Перечеркнутый скрипичный ключ

Они всегда были другие, просто не такие как все. Их отношения были натянутые, словно струна вот-вот лопнувшая от напряжения пальцев гитариста - судьбы, сведущей их вместе. Он - всегда серьезный и сильный, то и делавший, что пинавший судьбу со всей силы под зад, решающий все только своей головой, действующий по ситуации, странный, если не сказать страшный мужчина. Может быть, именно из-за его пугающей внешности люди не желали иметь с ним дела? Возможно. Человеческое подсознание всегда отличалось неимоверной глупостью - каким бы духовным божественное создание не было, первое впечатление о книге в любом случае возникнет от состояния и внешнего вида ее обложки. А Его обложка никогда не предвещала ничего хорошего. Он, бывало, ломал носы и прочие кости, избивал до полусмерти. Шантажировал, угрожал – да. Казалось, он сам дьявол, отпрыск Сатаны - подобие зла. А может, он и есть само зло?.. Она же - чувствительная, очень уж мечтательная особа, любящая горячий чай с молоком и хризантемы, пахнувшие свежей росой и осенью. А еще она любила музыку, особенно пианино - она не только мастер великолепной техники исполнения партитуры, но и играла ее с душой, иногда даже игнорируя сухие правила игры на нотном листе, а передавала всем, кто рядом то, что именно вызывала у нее эта мелодия. Как при этом трепещет сердце, а пальцы творят магию, которая очаровывает и заманивает в сети любви. И глаза закрываются в этот миг, ибо в этот час существует только музыка души, а остальное лишь мешает. И когда она творила мелодию, создавала особенный, гармоничный мир вокруг себя - он стоял у двери и сжимал кулаки, но стоически молчал. Этот человек никогда не любил музыку - он не знал почему, но она всегда резала ему слух, как бы сладостно мелодия не звучала. Мужчина больше предпочитал писать - он любил правду, не любил лесть. Поэтому, садясь вечером за лист бумаги, он снова и снова перечеркивал начертанные строки, переписывая все заново, пока, наконец, не добьется желаемого результата. Он хотел быть писателем, чтобы делиться с читателями своими мыслями, доводами, а местами - духовными переживаниями, которые он так искусно передавал на поглощающие знания листы. И когда, во время активного мыслительного процесса, происходящего у него в голове во время письма, она начинала играть еще более громко и чувственно, он наконец-то терял терпение и перечеркивал жирными чернилами красиво выведенные ноты, а затем вырывал страницы из ее любимых тетрадей. Он не хотел делить ее даже с мертвыми буквами, разрывал легкие листы в клочья, которые еще долго опускались на его волосы, на ее волосы, пока они звонко ругались, споря о том, какое хобби лучше - музыка, или же писательство? А потом она обижалась, закрывшись в своей комнате и сквозь толстый слой белоснежных стен он отчетливо слышал ее всхлипы, а девушка все продолжала лежать неподвижно, плакать горько - так, что он ощущал на себе катящиеся по ее лицу слезы все отчетливее, поэтому он сжимал зубы так сильно, что на скулах ходили желваки. И вновь стоял на балконе их квартиры в одних джинсах и выкуривал одну сигарету за другой: он редко курил, табак использовал только в качестве успокоительного. А потом она выходила из комнаты, меланхолично жевала давно спрятанное в ящик стола пресное печенье, безразличным взглядом обводя небольшое балкон, на котором докуривал очередную сигарету ее друг. А он все еще злился из-за того, что эта, как он считал горе-музыкантка, рыдавшая недавно, как побитая школьница, сейчас безразлично пялилась на него, даже не хлюпая носом и не моргая, смотрела точно в душу. А он, грязно выругавшись, с силой пинал балконную дверь, хлопая ею так, что казалось, в стороны даже летели тоненькие опилки. Она сносила его выходку молча, продолжая механично жевать печенье. Если бы не крепкая дружба, связывающая их, малолетка с апатично прикрытыми веками, провоцировавшая его на агрессивную реакцию (хоть эту персону тогда мало что не провоцировало), уже подбирала бы с пола собственную требуху. Но в конце-концов, он, выкурив около двух пачек сигарет, а она, выпившая порядка пяти чашек кофе за раз, шли мириться, вначале просто смотря друг на друга, а затем долго обнимаясь, будто бы не видели своего сожителя больше десяти лет. Их связала эта тонкая грань, нить их отношений, таких разных, но родных и дорогих друг другу людей. Да, они были друзьями, но кто знает, что твориться у каждого в душе?.. Жизнь покажет, ну а пока, она молча сидела перед своим пианино, трепетно скользя тонкими пальцами по клавишам, вновь разрывая его ушные перепонки сладким звуком, из-за чего тот вновь сжимал кулаки и садился за письменный стол, зажимая в правой руке черную ручку с жирными чернилами...