Безумный шепот Света, холодный голос Тьмы

Вейдер понял, что что-то не так, слишком быстро. Он доверял Палпатину, он хотел верить, что тот, кого он чуть ли не боготворил все эти двадцать лет, в этот раз всё же будет действовать по-честному, но нет, ситхово начало в душе учителя, как всегда, взяло верх. Ситхово начало… и природные инстинкт «подчини». Воистину гремучая смесь. Он никогда не видел учителя таким. Император слегка наклонился и водил рукой по воздуху, будто гладил какое-то крупное животное типа акула. Хотя никакого акула или другого зверя у него не могло быть в помине из-за аллергии на шерсть. А пресмыкающихся, покрытых гладкой кожей, так не гладят. В ту же минуту Вейдер ощутил сильные колебания, идущие, как выяснилось, от пустого места. Нет, не от пустого. Там было он, Люк Скайуокер, точнее, его разумная часть некоторые неодарённые называют его душой), который учитель с помощью Силы перенёс сюда. Но Люк думал совсем не так, как раньше, и вообще не о том, о чём должен был думать. Подчинение, смирение, подобострастие по отношению к Палпатину — вот что сочилось сквозь пространство, наполняя Силу липким сумраком. Но вот учитель заметил его, и тут же связь оборвалась, как будто кто-то перерезал нить, которая связывала Люка и Императора, лайтсайбером. Впрочем, не как будто: Вейдер вдруг заметил, что на самом деле взял меч, но пока держал его выключенным. Нет, он здесь ни к чему, решил ситх и прикрепил его к поясу, а затем, не спрашивая разрешение, что обязательно бы сделал час назад, подошёл и сел в кресло напротив учителя. Тот хранил молчание и смотрел на Вейдера чуть непонимающим взглядом. Да, он пытался казаться спокойным, но Вейдер чувствовал, что чувствует учитель: тот не стал закрываться от него, давая услышать свои эмоции: стыд (как будто мальчишку застукали за воровством конфет), раздражение, ярость (видимо, из-за того, что вошёл без предупреждения, снова вырубив Алых гвардейцев)… Они молчали довольно долго, но учитель всё же заговорил первым: — В который раз ты не даёшь мне довести дело до конца… — В который раз вижу, что вы разучились учиться на ошибках, — перебил Вейдер, озверев от мысли, что Император после всего случившегося ещё пытается как-то оправдаться. — Вы много раз повторяли, что дело превыше всего, но уже четвёртый раз попытались поставить ваши желания выше дела. Учитель, я вам напомню: если сбить настройки инстинктивной программы, задающей высокоранговость (критерий, обозначающий наличие или отсутствие высокой самооценки и связанных с ней определенных личных качеств. — прим. Автора), то восстановить всё так, как было, уже невозможно. Подавив Люка, вы бы получили ещё одно послушное низкоранговое низкопримативное существо, коих и так много, вы это понимаете? — Понимаю не хуже тебя, но… сдерживаться с каждым разом всё сложнее, — со вздохом произнёс Палпатин, откидываясь на спинку. — Я каждый раз думаю, что успею вовремя одернуть себя, но знаешь, ощущение власти над кем-либо даёт такую уверенность в себе, отказаться от которой сложнее, чем многие думают. — Пытаться угробить ещё одного потенциального союзника только для того, чтобы просто ещё раз убедиться в своей значимости? Вы ли это, учитель? — раздраженно закатил глаза Вейдер. — В другой раз я бы смолчал, но сейчас… нет, вы понимаете, кого хотели превратить в безропотного раба? Люк — единственное, что связывает меня и Падме. Если бы он превратился в очередного безропотного пай-мальчика, я бы это не перенёс. Возможно, к вашему сожалению, но я вынужден предупредить: того, кто является частью моей семьи, я буду защищать до последнего вздоха. — Который ты сделаешь очень скоро, если начнёшь считать, что уже стоишь выше меня, — ровно пожал плечами Император, но его глаза нехорошо блеснули. Вейдер замолчал. Если бы он сейчас решил напасть на учителя, то погибли бы оба, и тогда кто бы стал во главе Империи? Повстанцы? Да ни за что! — Да, каюсь, действовал опрометчиво, — продолжил Император, — и понимаю твоё возмущение. Ладно, уступаю его тебе. Правда, ты вряд ли сможешь…  — Смогу, — отозвался Вейдер, поднявшись. Внутри он ликовал: Император редко когда шёл на уступки, тем более на такие, и раз это всё-таки случилось, то надо воспользоваться этим на полную катушку. И для начала промыть сыну мозг, чтобы в нём больше не осталось той дряни, которую пытался ему впарить Палпатин. Нашёл себе игрушку… восьмидесятилетний старик. Может, это уже маразм? Нет, опасное заболевание — мания повелевать всеми и вся. И очень странная её форма. У Императора в распоряжении сотни, а то и тысячи планет, на которых живёт несколько миллионов красивых и покорных парней, но почему, какого сарлакка ему понадобился именно Люк? Этого Вейдер понять никак не мог. Люку лучше ничего не говорить. Просто изменить память. Или вообще ничего не менять. Пусть думает, что приснилось. Или не менять и не молчать, а просто поговорить, убедить в том, в чём пытался разубедить учитель, то есть, внушить уверенность в своих силах. Эх, если бы Люк попал к ним раньше! Гораздо удобнее и безболезненней правду принимают те, кого воспитывали с младых ногтей. Но ладно, попал и попал, не в этом суть, переделываются даже такие. Главное — теперь действовать нежнее, какую-то часть наказания Люк уже отработал, и можно сделать перерыв. Конечно, всё ещё впереди… Нет, слишком обезнадеживающе звучит, надо по-другому. Хоть большая часть стала меньше на одну сотую… Вейдер оставил с треском проваливающиеся попытки подсластить пилюлю и зашагал быстрее. *** Люк всё решил окончательно и бесповоротно. В любом случае он хотел жить и действовать, но если он не изменит убеждений, то действовать ему не дадут. А изменить убеждения — значит забыть всё, что он любил, и всех, кого он любил. Таких не осталось: проведя в камере много времени и хорошенько подумав, Люк решил, что предатели недостойны не только что любви, но и элементарного уважения. И хоть забыть некоторых было особенно сложно (например, принцессу Лею), очернить их не составило труда: Люк начинал вспоминать их самые плохие качества, привычки, поступки, слова, брошенные в сторону Люка, и через какое-то время от человека оставалась лишь чёрная сущность, которой хотелось только сделать бывшему джедаю больно. Осознав, что он больше не привязан к ним, Люк улыбнулся и посмотрел на дверь. Он знал, что скоро придёт отец, и просто ждал, когда это случится. Наконец дверь отъехала в сторону. Дарт Вейдер молча прошёл к койке, на которой сидел Люк, и сел рядом. Это было полной неожиданностью для юноши. Вдруг это — какой-то хитрый ход? — Отец, — негромко позвал Люк и положил ладонь на его руку, но Вейдер стряхнул её, — отец, чего вы хотите? Неужели вам в радость смотреть, как я мучаюсь? — Конечно, нет. Больно осознавать то, что приходится мучить тебя за дело, — ответил Вейдер, и Люку показалось, что он глубоко вздохнул. — Но что поделаешь, раз ты так держишься за мир, который разрушили, предав тебя, твои друзья. — А кто сказал, что держусь? Уже перестал, — вымученно улыбнулся Люк: он уже не врал. Вейдер повернул голову в его сторону, и Люк повторил: — Я уже перестал за него держаться, отец. Для меня не осталось никого, кроме… Тут Люк собрал остатки сил и обнял Вейдера за плечи, шепнув: -…вас. Дарт Вейдер молчал и ничего не делал. Просто позволял Люку обнимать себя и думал. Юношу испугало такое отношение к таким словам: неужели не верит? Но почему, он же весь на виду! Ментального барьера между ними нет давно, и Сила подхватывает мысли, давая одному чувствовать другого. Нет, только отец сейчас чувствовал Люка, потому что Люк боялся попробовать осторожно проникнуть в разум отца: кто знает, как отец воспримет эту попытку стать ещё ближе. Наконец стал заметен какой-то результат. Вейдер обнял Люка и прижал его к себе. Объятия показались бывшему джедаю необычайно теплыми, и Люк первую минуту просто утопал в них, радуясь, что получилось… Что получилось? Ах, ответить на этот вопрос Люк не мог: всего его заполняли мешавшие сосредоточиться на мыслях чувства: раскаяние, ликование, счастье. Он наконец-то среди родных, родных на самом деле, а не псевдо-друзей, которые предадут, дождавшись первого удобного случая. — Я долго ждал этого момента. То есть, тебе надо ещё многому научиться. В первую очередь надо… — Спасибо, что нашёл меня, — сказал, прикрыв глаза, Люк, и улыбнулся, осознав, что этим заставил отца запнуться. Палпатин сквозь Силу наблюдал за этой трогательной сценой и мечтательно вздыхал — как же он долго ждал этого воссоединения. Впрочем, вскоре старый ситх спохватился, что может помешать, и поскорее вернулся к чтению. И мысли поскакали вслед за рифмованными строчками. Увы, Император не слишком разбирался в символизме, но почему-то ему казалось, что за этими словами что-то есть… Что-то, что могло бы помочь незадачливому стихоплёту получить право издаваться в Империи. «В краю, где от друзей не ждёшь ответа, Попросит он у совести взаймы И примет не безумный шепот Света За правду, а холодный голос Тьмы. Лишь голос и приказ, у совести суровый — Владетели его отныне и навек. Любимый цвет его отныне — цвет бордовый, И ровно дышит новый человек…»