Месяц спустя.
Странное ощущение. Вроде бы тихо, а вроде бы нет. Преподаватель настоятельно нам что-то пытается вдолбить строгим, слегка повышенным тоном. И, по обыкновению, нервно постукивает ручкой о стол. Я внимательно слежу за этим челом. И очень внимательно его слушаю. Затылком. Половина аудитории зевала, икала, шмыгала носом, потом снова зевала, икала и так далее. А, нет, кто-то крякнул. Но не суть. Пусть крякает. Мало волнует, как-то. В последнее время вообще как-то мало что волнует. Просто сижу, смотрю в окно. Дождик идёт. Или не дождик. Ну нафиг, вода. А вода — это дождик. Собственно, вот пример, что меня волнует в последнее время: вода — это дождик. Серое такое небо, тучи, голые деревья, знакомый тротуар под окном, скамьи… Дерево — это дерево. А дерево — это скамьи. Которые до сих пор не покрасят. Спросят, что за бред сейчас несу? Ну, пусть спрашивают. Я отвечу. Просто пытаюсь думать. Обо всем, что только есть. Но слова, ласковые отцовские слова, звучащие с такой надеждой успокоить, оказались не то, чтобы колом прямо между глаз — колом в самую душу. Даже глубже. Намного глубже. До сих пор помню, как меня силком приковало к месту, как заплетался язык, метались в голове мысли. Мне хватило тогда сил, немного хватило, чтобы просто кивнуть. И отец, как неудивительно, тоже кивнул и ушел. Но как-то странно бросил на меня взгляд… потом все равно ушел. Нет, я не плакала. Я просто сидела на кровати, уставившись в стену. Считала узоры на обоях. И первое, что запомнилось, пульсировало в голове красными буквами: «Спокойно». Главное — спокойно. Никакой паники, никаких слез, никаких криков. Все должно быть спокойно. Но не для меня. Спокойствие это было странное. Ощущалось оно по-другому. А именно не помогало, не делало легче, наоборот больно. Тишина тогда давила, голова кружилась, тошнило (почему — самой интересно). И сердце наливалось кровью — это единственное, что я помню во всех деталях: сморщилось, сжалось, будто увяло, а потом будто взорвалось, так резко и неожиданно, что в глазах на секунду потемнело, в голове вихрем заметались воспоминания о нем, о нашем содействии друг с другом, о словах, эмоциях, испытаниях; осознание всего произошедшего ворвалось в поток мыслей и не оставило надежду на спасение. Его спасение. Ведь я до конца думала, что он сбежал. Да, сбежал, только не в ту сторону… Не на свободу, а в лапы полиции. Меня, значит, вытащил, а самому ума свалить не хватило. Дурак. Ночью той не спала. Думала. И это мучило. Когда просто пялишься на многострадальные обои, не можешь ни закричать, ни заплакать: слишком резкий был поворот событий, неожиданный для меня. И эта ночь прошла тяжело, будто в камень заточили. Не шевельнуться. А на утро… ничего. Пусто. Только потом, приведя мысли в порядок, я перед сном, наконец-то, снова села на кровать и уставилась на обои. Мои обои, такие красивые, бежевые. Почему я — не обои? Висят себе и висят, никого не трогают. А я должна сидеть и смотреть на них. И на этот раз думать. Испытывать снова весь этот круговорот эмоций. Наверное, именно тогда я не выдержала, повернув голову к окну. За ним луна была, яркая такая, полная. А я лежу, утыкаясь в подушку, и плачу. Не люблю громко реветь, да и реветь, в общем-то, нормально не получалось. Просто знала, что если не сделаю этого, то просто умру: не выдержу. Но, в дальнейшем, сами слезы было уже трудно держать. Я явно разошлась, но все же старалась не разбудить весь дом. Не хочу лишних вопросов. Но и от поддержки я бы тоже не отказалась. Поэтому именно с того дня я дико начала любить подушки. И так каждый день. Блин, да у каждого нервная система лопнет, глаза высохнут. И это только часть проблем. И они бы у меня были, если бы я не взяла себя в последний момент в руки. И первым вопросам было: «Что же мне теперь делать?» Ответ нашелся сам собой: «Жить». Самый разумный, самый адекватный и правильный. Надо продолжать жить. Зак спас меня не для того, чтобы я в то же время все испортила. Хотя я рассматривала вариант, чтобы найти его, а-ля «давай тебя вытащу», но он сразу ушел далеко и надолго. Это было бы странно с моей стороны, родня бы не поняла. Да и как это все сделать и организовать — не в моем понятии. Хоть на стенку лезь. Я даже не знаю, где его держат. Но понять это можно легко по газетам, телевизору, по сети, в конце концов. Стандартное радио чего стоит. Но нет. Я с этими вещами не связывалась никаким способом. Почему? Мне было страшно. Страшно было услышать его имя. И любую информацию о нем. Лучше буду жить в неведении, чем узнать окончательно дату смерти Фостера. Однако… Я случайно увидела Зака в новостях по телевизору. Чисто случайно. Проходила мимо, называется. Глаз отвести не могла. Встала, рот разинула и смотрю на него. Чувство такое, когда двумя ящиками со всех сторон сжимают. Так и меня сжало, отмерло все от сих и до сих. Я сердце потеряла, помогите найти. Все проходило, как в тумане. Помню, как телеведущая назвала его имя, за ее спиной толпилась куча народу. Где-то среди этого балагана стояла полицейская машина. С кузовом. Большим таким. И тут его выводят. Думала, умру. Глаза народа злобно сверкали, двое крупных мужчины в форме заломили ему руки за спину, следя за каждым движением убийцы. В Зака летели всякого рода ругательства, угрозы, камни, да, вполне реальные камни: столь напористых старались удержать такие же менты, которые рассосались четко по всей толпе и пытались отогнать ее от Зака. Хоть на этом спасибо. Но, как потом оказалось, они всего лишь расчищали дорогу к машине. Очередной камень, нецензурное выражение, довольно близко, чтобы Зака мог услышать. Ещё, видимо, больно уж сильно ему вывернули руки, бедный аж заметался. И вот тут, когда люди разом шарахнулись от него, я смогла полностью разглядеть этот широкий оскал и светящиеся чистейшим гневом глаза. Мой убийца держится гордо. Не ломается. Не сдается. Я тщательно вытирала слезы, чтобы его изображение не было таким размытым. Черт возьми, да я хоть сейчас ломанулась бы туда, к нему, но, судя по всему, действия проходили далеко. Не в нашей местности точно. Господи, о чем я! На кой, черт возьми, местность?! Только мама подошла и встала рядом, пристально смотря на меня. И тут я просто не смогла ничего поделать. Ноги не выдержали, и я осела перед телевизором на колени. Мать промолчала. Но мне было не до нее. Я смотрела на Зака. Как он метается, кричит обидчикам выражения похлеще сказанных ему же. Да и вырваться ему практически удалось. Двое копов просто не могли уже его держать, хоть и старались придавить к земле, встряхнуть, сделать больно (даже не подозревая, что этим только сильнее его провоцируя). При этом паника отразилась как и на лице мужчин, так и на народе: некоторые уже бросились бежать, а телеведущая и так чуть в обморок не свалилась. Все успокоились, когда третий коп не явился и не шандарахнул Зака электрошокером. Что Заку электрошокер? Он сидел на электрическом стуле, не прокатит. Но прокатило. Фостер пронзительно взвыл, дернулся и замер, опустив голову. До меня только потом дошло, что его раны не все ещё зажили. Я сидела. Дыхание затаила, не моргала. Ранее куда-то сдрыснувшее сердце уже во всю разрывало грудную клетку. «Подними голову. Пожалуйста». Поднял. И уставился прям в камеру. Тут мир остановился. Руки задрожали, а внутри все дико больно скрутило. Казалось, он смотрел на меня. Прямо в глаза. Прямо в душу. Так пристально, уверенно, злобно. Так, как может только он сам. Дышит тяжело, по выражению лица видно, что ему дико больно. Но чувства собственного достоинства не теряет. И доказывает это, когда его горящий взгляд снова наливается той неистовой злобой. Голову отвернул, зашипел, а у меня будто что-то с корнем выдернули, что-то очень важное. Кажется, я услышала мат в сторону одного из сотрудников. За это Зак, конечно, получил. Но получил только тем, что ему сказали заткнуться. Трогать его боялись. Не знаю, что с ним там делают. Охрана возле него довольно строгая: от Зака не отрывают взглядов, полных страха вперемешку с гневом. Я старалась запомнить его образ как можно чётче, особенно, когда он скрылся в кузове полицейской машины, напоследок сверкнув золотистым взглядом сюда, в камеру. Сердце подскочило. Живот свело. Ноги одеревенели. Вставать мне помогала мама, шепча, что все уже позади, он меня больше не тронет. А, может, я хочу, чтобы он меня тронул? Чтобы отсек голову, распорол живот… Лучше уж так, чем видеть его в таком обитом состоянии. Но гордость за маньяка только возросла. Он не сломается. Потому что он — не инструмент.***
За месяц я пришла в норму. Почти. Лечение до сих пор не прекращала, по крайней мере прием каких-то таблеток никто не отменял. В университет могла спокойно ходить. Сел на автобус и поехал. Квартира рядом, все рядом, родителям отсылаю отчёт о своем самочувствии каждые два часа. Да, за моим шагом теперь пристально следят. Хотя вопросов про рюкзак, про мое неадекватное довольно поведение на каждое упоминание о Заке я так и не дождалась. Наверное, это к лучшему. Думают, сама все расскажу, когда придет время. Собственно говоря, стараюсь научиться жить заново. Вернуться в свой обыденный круговорот событий. Я знаю, что будет трудно. За месяц это нереально. Но, думаю, стоит постараться. Надо жить дальше. Ни на что не смотря. Всякого рода информации о Заке до сих пор избегаю. У меня строго: универ и дом. Новости не смотрю, радио не слушаю, ничего не читаю, даже стараюсь улизнуть подальше от мирно беседующих людей. Вдруг что… Хотя Зака, наверное, давно уже нет. Эта мысль преследует по ночам. И каждую ночь я злюсь. Злюсь на народ, злюсь на себя, злюсь на маньяка, злюсь на обои, которые дома бежевые с листиками, а тут бежевые с цветочками! Бесят люди. Бесят от края до края. Бесят и мои родители. Но и винить-то их не в чем. Ведь не скажешь ничего, не так поймут. Как и любой другой. Бесполезно. Так устроен мир. Оступись, и ты труп. И ничего ты не сможешь с этим поделать. Плачу ли я по ночам? Иногда. Трудно совладать с собой. Однако, было дело, встретила на днях я котенка. Черного такого, глазища жёлтые, огромные. Весь грязный, лохматый, жуть. И характер идиотский. Я просто мимо проходила, а он мне под ноги рванулся. Сначала подумала, что он голодный, а нет, вцепился ногтями в штанину, рычит, шипит, загривок взъерошил. И по глазам можно было прочитать, что я зашла на его территорию. Зака напомнил. Так напомнил, что я, не обращая внимания на его безудержный и возмущенный ор, постаралась взять на руки. Не взяла. Укусил. Так и прошла с озлобленным котёнком на штанине метров десять. Пока не пошел дождь, и это чудо не слезло и не удрало в ближайшую коробку. Глаза в тени светились, ясно было, что если подойду, будет печально. Но к Заку же подошла. Подошла и к нему. Тоже намокла вся, замёрзла, ибо сейчас бушует осень, товарищи. Но сердцу не прикажешь, душа за кота болела. Так болела, что я смогла двумя пальцами, которые были в дальнейшем все оцарапаны, погладить его по лобику. Наверное, только тогда он замер с немым в глазах вопросом: «Женщина, чё ты делаешь?» Он поводил носом, отряхнулся, постоял, поохреневал, а затем прикрыл глаза и осторожно поддался вперёд. Думала, расплачусь в тот момент. Так и потихоньку взяла его на руки. Пальцы, конечно, болели жутко, но да ладно. Котенок просто лежал, положив подбородок мне на локоть. И вид у него был все ещё немного прифигевший. А назвала я его Васей. Откопала где-то, было дело, имя Базилио. Глянула, как оно будет выглядеть на разных языках, нашла русский — Василий. Классно звучит. Ну что могу сказать… Как только пришли домой, тот сразу забился в угол. Не сказала бы, что от меня… просто забился. Наблюдает. Осваивается. И сидел там до тех пор, пока я не подошла к нему и не попыталась снова взять на руки. Заорал. Я сама испугалась. И больше к нему не подходила. А чё ты поперся со мной, раз отгоняешь?! Боится. Защищается. Не хочет, чтобы его трогали. Зак тоже не хотел… Ну что ж, раз уж так, пошла я по делам. И мельком поглядывала на своего поселенца, что, взъерошив шерсть, потихоньку двинулся делать разведку боем по квартире. Нюхает, чихает, трётся щекой об углы. В общем, осматривает принадлежащую уже ему территорию. Нет ли здесь соперников, все ли хорошо, спокойно и так далее. Сам подошёл ко мне и сел возле ног, одобрительно поведя усами. Облизнулся. «Ну все, барышня, жрать хочу, подавай!» Ну нет, товарищ, ходишь у меня тут по чистым полам, следы оставляешь. Тебя не мешало бы отдраить. Котенок, уже спокойно давшись мне в руки, даже не успел ничего сообразить, как оказался в тазу с водой. И снова орет. Нет, ну что я, совсем что ли? Животное в воду, да ну вас нафиг! Но так надо… — Вась, ну теплая же! Он вцепился когтями мне в рукав и зашипел, уши опустил, глаза круглые. Так и кричит мне: «Я тебе доверял! А ты меня туда?! За что?! За что, скажи мне?! Что я тебе сделал?!» Вот так весело и прошел мой остаток вечера. Далее были миска с водой, какой-то недоеденный бульон с мясом — все это полетело ему на сегодняшний хавчик. Сосед мой оказался довольно привередлив. Долго сидел, что-то разглядывал в миске, тыкал лапой, косил на меня взгляд и только потом приступил к трапезе. А что кошки вообще едят? Этот вопрос мучал всю ночь. Но спала я спокойнее, намного спокойнее. Этот черный комок шерсти устроился у меня над головой, ближе к батарее. Сидит, сухой, вымытый (долгая история… все руки в царапинах), накормленный. Но все ещё недоверчиво округляет глаза, стоит мне начать его гладить. Он на меня ещё обижался минут двадцать. К еде не прикасался, ближе не подпускал, фыркал. Засранец, а. Прям как Зак. Тоже ведь, только слово скажи, крику будет! Только теперь я этого крика не услышу. Но все же теперь я не одна. Этот котенок прям копия Фостера. Не знаю, с чего я это взяла, но эта ночь, наверное, была наилучшей из прошедших. *** Летели дни. Всё движется к зиме. Вчера шел первый снег, ой, столько визга на дворе было. Детей море. Алекс, наверное, тоже где-то гуляет, ест, что неудивительно для него, снежки и строит с друзьями крепость. По крайней мере так сказал мне мать (про снежки не упоминала, я просто сама уже знаю). Все, как обычно. Даже у меня: универ — дом. Ну в магазин забегу. Всё. И снег никакой радости не приносит, наоборот раздражает. Холодно на улице, грязно, ибо все уже потихоньку начинает таять — ну первый снег, что сказать. Капец, сюрпризы. Зак, наверное, даже снега ни разу в жизни не видел. Не думать о маньяке все ещё не могла. Как бы я не хотела вновь нормально вернуться к своим обязанностям — не получается. Постоянно да и посетит какая-нибудь мысль. Я постоянно снова в том здании. Снова с ним. Снова вся в крови, царапинах и ушибах, но зато с ним. И чем дольше длятся дни, тем сильнее хочется выть. И тем сильнее терзает вопрос: что с ним? Умер он? Или прячется? До сих пор знать не хочу. Я, черт возьми, даже телевизор смотрю на долбанном детском канале. И мне нормально, представьте себе. Было дело, я невольно, сама того не замечая, стала искать обломки того самого здания Грея. Вот хоть убейте, эти бессмысленные хождения везде, где надо и не надо я назвала поисками. Со стороны это вообще так не выглядело. Возвращаюсь домой. Злюсь на себя. Что было, то прошло. Пора взять себя в руки. Надоело искать в каждом прохожем это забинтованное лицо. Да, я в аптеке бинты увидела, чуть на пол не свалилась. Это не есть нормально! И тот лёд, что растет с каждой минутой, грозясь разорвать все части, растопляет Вася. Это черное, мохнатое чудо встречает меня дома с огромными искрящимися глазами и громким мяуканьем. Признаюсь, плачу в такие моменты. Обнимаю его, сама даю себе команду «не задуши кота!» и сижу с ним. Вот так на полу, возле входной двери. А он сначала поохреневает, затем с громким урчанием начнет тереться щекой обо все, что только можно: один раз чуть за шиворот не залез. И пока я не успокоюсь — он не прекратит. Вцепились мы друг в друга за это время сильно. Не могу без него. Просто не могу. Пока я в тишине, в стороне от других глаз, я просто разговариваю с котом. И именно коту я рассказала о Заке, о наших с ним «приключениях», о своих переживаниях, о заморочках, обо всем. Базилио сидит у меня на коленях, задумчиво уставившись в одну точку. И когда наступает момент, что я просто не выдерживаю и срываюсь на рыдания, он заново начинает с урчанием подлизываться. Или просто с таким пониманием смотрит на меня, что моментально камень с души спадает. А на очередном таком разговоре он положил мне на плечо голову и фыркнул, типа: «Ну давай, ладно, поплачь, успокойся, я рядом, все хорошо». И правда хорошо. С Васей не пропаду. Пока он рядом, я могу жить. Родителям такого не скажешь… Не поймут. И, наверное, теперь ясна причина, почему я так спешу домой. Меня ждёт черный кот. Вот и сейчас, выйдя каким-то хреном на улицу утра-таки в шесть (не спалось, ну вот никак), бегу в квартиру. Не, ну, а чё, коту жрать нечего, а я хоба — в магазин по-быстрому сгоняла, ибо в эти самые шесть утра открывается один единственный супермаркет (людям, видимо, делать просто больше нечего). На улице в такое время темно, ещё и дождь накрапывает. Жуть! Петляя по подворотням, мне часто попадались разные группы подростков лет пятнадцати: нет, ну так пищать и одновременно стоять курить могут только пацаны этого возраста. И все же я старалась обходить их стороной. Чего вдруг решила по таким местам пойти? От людей подальше. Повторюсь, мало ли кто чего ляпнет. Про Зака. Но, честно говорю, это единственный раз, когда я так делаю. По подворотням не хожу и не ходила, разве что мусор в бак выбросить. Но даже не в этом дело. Поймала себя на том, что слишком часто пристально разглядываю стены: нет ли какого-нибудь объявления о побеге Айзека Фостера. Просто чисто случайно так получилось… Таковых нет. Но я сразу же отдернула себя, когда в голове внезапно всплыла листовка: «Айзек Фостер казнён такого-то числа такого-то года». Ну нафиг! Нет, не надо, я спать нормально хочу, надоело сопли жевать! С этими злобными мыслями, я, уже шмыгая носом, завернула за очередной дом. И сердце так внезапно замерло. Замерло, когда я услышала крик. И самое время вспомнить мои навеки любимые фильмы ужасов, чтоб их. А крик не утихал, отдалялся, как-то. Видно, что невезунчик бежит. Но что меня больше всего волновало, так это: от кого бежит? Бог знает, что я себе понапридумала, когда крик наоборот стал не отдаляться, а приближаться и застрял где-то прям рядом-рядом между двумя зданиями, я поставила себя перед выбором: свалить да поскорее, либо взять палку и пойти геройствовать на свою голову (причем про то, что в кармане у меня телефон, деньги и так далее я вообще не подумала). Не знаю, какая муха меня укусила, о чем я думала в тот момент, но я, дико трясясь и готовясь уже бежать домой, рванулась на вопли. Мое бедное шестое чувство во всю сидит и воет в углу: «Господи, Боже, зачем ты посадил меня в эту идиотку?!» И, что самое интересное, я забыла палку. Хотя какая палка, тут будет уместна сковорода! Сковородка — оружие свободы, да! Однако мне вообще как бы бегать, прыгать и так далее не желательно, ибо чуть больше месяца для восстановления такой себе срок. Бок иногда до сих пор покалывает, как и рука. Но тем не менее. Только я затормозила возле этих самых душераздирающих звуков, как эти самые звуки резко оборвались. Пытаюсь отдышаться, что-то разглядываю в подворотне, что вообще не имеет смысла: слишком темно. Ну… ладушуки, не успела, а вообще, может, показалось? Только совесть вдруг дала нехилый такой подзатыльник, потому что я бежала как бы на помощь, и как только прибежала сразу собралась ретироваться обратно. Для приличия надо б хотя бы пойти, посмотреть, может, кто живой ещё. Ох уж это приличие…есть вероятность, что Вася не дождется меня сегодня. Кажется, совсем недавно я проходила подобный квест на выживание… Ну кто ж знал, что меня потянет на это снова. Наверное, всё-таки с головой у меня не все в порядке. Но все равно знакомый ужас сковал тело, пробуждая очевидную ностальгию по тому зданию. Что странно, мне захотелось сесть и зареветь по прошедшим событиям, наплевав на гулявшего совсем рядом хрен знает кого. Правда, от сие мыслей отвлёк очень хорошо видневшийся труп. Что тоже странно, ведь вокруг пипец как темно. Вы когда-нибудь скучали по трупу? У меня сие вид вызвал дикий ужас, но в то же время захотелось взять эту тушу и обнять, родненькую такую! Так все, все сдохли, все очень плохо, валим куда подальше и вызываем полицию. Я огляделась ещё раз, чтобы удостовериться, что никого нет, и развернулась для дальнейшей дёры домой, как за спиной раздался лязг металла. Не есть хорошо. Раз. Два. Три. Тикаем отсюда! — Стоять! Фигушки! Жить хочу, мама! Меня Вася ждёт! Зачем меня сюда понесло?! Нет, хорошо, что понесло, но желательно, чтобы понесло домой! Вот вообще не торкнуло ни на что. Ни на то, что рядом валялась палка, что можно было забежать в ближайший подъезд… нет, я взяла и рванула петлять меж домов. Дура я, кто ещё. Зато ух, старый, добрый, забытый моими воплями о Заке адреналинчик! Когда я в последний раз так бегала? Да здравствует второе дыхание! И новая порция ушибов, синяков, ссадин и, может быть, тяжёлых ранений. Однако ностальгия аж до слез доводит, сейчас остановлюсь и разревусь нахрен, и пусть меня пилят, режут, да хоть что делают. А тут ещё и дождь пошел, да, вполне реальный дождь, ливень! Прям под стать атмосферке! Внимание, есть вероятность, что до девятнадцати не доживу. Хотя есть плюсы, сессия пройдет мимо… Но такой себе вывод, если честно. Топот приближается, злобное рычание пробирает до дрожи, я не соображаю, лечу, как паровоз по рельсам, и даже если попытаюсь затормозить, то ещё несколько метров отхвачу однозначно. А тут тупичок такой… Откуда тупик? Миленький, как не вовремя! Остановилась. Нет, сначала врезалась в этот самый тупик, а потом остановилась. По сценарию я обернулась назад и прилипла к каменной стене, лелея глупую надежду, что сейчас откроется невидимой проход в Хогвартс, я завалюсь туда и весело полечу на метле покорять просторы поттерского мира. И спасусь от сие чуда, что тоже важно. А ведь оно приближается. Остановилося и подходит, медленно так, сверкая ужасающим оскалом. Фигуру разглядеть никак не удавалась, хоть тресни. И дело не в том, что здесь все ещё темно, фонарь ведь рядом горит: я просто жутко испугалась. И, видимо, по старому принципу, выставила руки вперёд, против воли завопив: — Переговоры! Тишина. Ой-ёй, как сердце стучит… или уже не стучит? Товарищ, ты жив, нет? Жив, жив, но только где-то в пятках, если только. — Рин? А? Знакомый голос, слышьте… как до этого не узнала? Сейчас что-то будет. Да, именно. Будет. Все, господа, время истерики. Я не хотела поднимать глаза, вот просто не верилось. Казалось, что мне собственное имя всего лишь послышалось, послышался этот голос, что, на самом деле, всего лишь отголосок быстро бьющего об асфальт ливня. И я до последнего не могла поверить, что вот сейчас, передо мной, в свете одинокого фонаря, красуется, чтоб тысячу раз он был проклят, Фостер. Тот самый Айзек Фостер. Моя маньячья рожа. Моя дрянная мумия. Он сам стоял… просто стоял, изучающим взглядом просверливая во мне дырку. У меня дыхание перехватило, все так внезапно перевернулось, камень, державший практически все эмоции, рухнул, дал волю слезам. Отлично. Встретились, а я реву. Не должно так быть. — Эй, так это точно ты! — в его резком голосе послышались веселые нотки, а я подскочила. Ой, блина, что ж ты так орёшь! Он энергично потоптался на месте, улыбнулся, его золотистый глаз сверкнул во мраке. — Хорошее настроение, да? — молчать я не стала. Говорить тяжело, еле держусь, чтобы не плюнуть на все и не броситься ему на шею. Такой расклад меня не устраивал. Но так… все болит, сводит, крутит… выдержу ли? Выдержу. Спокойно. — Ага! Как же? Самое время прогуляться, — гляньте, аж весь светится стоит. Косу бы хоть опустил, дурачок. Странно выглядит. — Слушай, а хорошо, что ты жива! Я только закусила губу и опустила голову. Что же ты творишь. Что за слова… «Хорошо, что ты жива». Одежда липнет к телу, вся я намокла уже давно, а на улице ещё и холодно. Но вот… Душа затрепетала, мысли разбежались, еле в кучу собрала. Я тут успокоиться пытаюсь, а ты мне говоришь такое, что ещё больше будоражит… А ведь Зак мог сейчас не стоять передо мной, не разговаривать, не улыбаться, так чисто и искренне, не радоваться тому, что… со мной все в порядке (его ведь это развеселило, надеюсь?..). Ну, это со стороны так. Знал бы, дурак, сколько нервов ты мне потрепал за все это время… — Ты чего? Плачешь? — его шепот раздался совсем рядом. Я даже не заметила, как он подошёл практически вплотную, наклонился, видимо, в попытках заглянуть мне в лицо. — Нет, не плачу! — фыркнула я, немного отпихивая его и, отворачиваясь, активно потирая мокрыми от дождя руками глаза. Так себе эффект. — Ты че вообще здесь забыл? Крики той бедолаги наверняка пол города услышало! За зад свой не беспокоишься? На мое удивление, мои слова он воспринял ну никак не агрессивно. Только пожал плечами. — Успею, если что. Я вообще не ожидал тебя встретить. Ты сама что тут делаешь? — Домой иду, — я буркнула, поражаясь, как он спокойно со мной разговаривает, когда я еле на ногах от его визита держусь. Парень просиял. — Далеко? — он повертел головой. — Пошли, я… — Нет. Не надо меня провожать. Вот тогда точно до потери создания дойдет, голова уже кружится. Сама как-нибудь. Но это не означает, что мне не хочется побыть с ним рядом хотя бы ещё несколько секунд. Плевать, что промокла до нитки. — Почему? Сердце ёкнуло. И замерло. Этот чистейшего недоумения вопрос эхом отдавался в голове. Зак ни о чем не думает, это я тут драму строю из-за своего, черт дери, характера. Но меня просто морщит при мысли, как он тогда посмотри на меня, разведи я тут истерику. И тут… Господи, ну что могло меня настолько смутить, чтобы вот такое вот ляпнуть. — Не убьешь меня? Как холодно прозвучало. Наверное, я просто испугалась своих эмоций. Вот только этого не надо. — Зачем?.. Он в изумлении выпучил глаза, слегка отстранился, выдерживая напряжённую тишину. Почему, зачем… сколько можно мне все усложнять? Не могу по-другому. Слишком страшно. Только не перед Заком. — Ну ты ж типа маньяк, я жертва, что непонятного? — шмыгнула носом я, пытаясь как можно резче вытереть слезы, что просто ну вот никак не желали останавливаться. Молчит. Навряд ли он думает над моими словами, скорее, пребывает в нелегком шоке от сказанного… и ведь знает, зараза, что я специально задаю такие вопросы, на которые он не может связанно ответить. Они очевидные, но именно очевидность и делает их нереально сложными. И Фостер, кажется, начал уже злиться. — Я… — Ах да, вспомнила, ты обещал меня не убивать, как только мы выберемся, — щёлкнула пальцами я, внезапно ощутив уверенность в своих словах и, ну наконец-то, взяв всю ту тираду внутри в кулак. — Если только грозился пальцы отрубить, язык отрывать, волосы с корнем… — Помню, — Зак опустил глаза, замер, дыхание его опаляет макушку, провоцируя на мелкую дрожь. — Давай прямо, ты не рада меня видеть. Вот сейчас, дружок, ты меня долбанул барабанами сразу с двух сторон по самым вискам. Чё ты сейчас ляпнул? Я хорошо расслышала? Молчу стою, хлопаю ресницами, смотрю ему в лицо, не знаю, что сказать. А взгляд его потяжелел, тот энтузиазм, с которым он встретил меня, мигом испарился. А кто виноват? Я виновата. Приятно? Нет, ничуть. Взяла и снова обидела. И как выкручиваться? — Не в этом дело, — дернувшись в сторону, я зашла маньяку за спину, сопровождаемая его непонимающим взглядом. И, внимание, вопрос, ещё один: а в чем же тогда дело? — А в чем тогда дело? Вот, видите. Не пойму никак, что происходит. Вместо того, чтобы просто порадоваться с ним нашей встрече, я беру и все порчу. Зак пришел… я растерялась. Вообще не ожидала его встретить, думала, все, нет его… а тут… как снег в июне. Не выдержу, я лучше приду сейчас домой и коту истерику устрою, нежели стану унижаться перед Фостером. Хотя никто и не говорил, что искренность — это плохо. — Не по пути нам с тобой, — сама же бью себя по больному месту. — Я студентка, ты маньяк. Должен понимать. Пошла я прямо, опустила голову. В ушах жутко звенит, грудь давит, вот-вот, и снова буду агрессивно пытаться не шмыгать носом. Для этого нормальные люди обычно платочки с собой носят… За спиной тишина. Правильно, пусть молчит. Я же домой спешу… пытаюсь спешить. В голове бардак полный, объяснение своему поведению найти очень трудно… Ведь я могла бы сказать, что скучала? Могла. Могла бы сказать, что переживала? Да. Могла бы взять, послать все к черту, не мучить себя и просто по-человечески обнять? Дождь полил с новой силой, его капли больно хлестали по лицу, порыв ветра пробирал до дрожи, мокрые волосы липли к щекам. Тоскливо, мрачно, серо. Вот нет, надо взять и все испортить. До того, блин, надо было растеряться, до того все это время сидеть и рвать на себе волосы из-за него, чтобы сказать вот такое?.. Он живой, девушка! Живой! Он жив, черт возьми! Он здесь, рядом, здоровый и живой! — Знаешь… Взял и одним словом к месту пригвоздил. А ведь стою, слушаю. Ушла я не далеко, буквально несколько шагов. Так что уловить его тихий голос могла совершенно спокойно. — Там, ты сказала, что рядом будешь. Где «там»? В темной комнате? У Кэтрин на этаже? Надо же… Я что-то помню, офигеть. А ведь Зак прям на больное место давит. Его внезапное молчание и вовсе напугало, я обернулась. Стоит, смотрит куда-то в стенку, но, заметив, что на него обратили внимание, продолжил: сухо так, грозно. — Солгала? Вот тут-то и прошибло. Давайте вспомним: я обещала? Нет, не обещала. Я просто… сказала, что вот именно в тот момент я с ним, я рядом, но не на все время, Господи. — Нет, — ком в горле застрял, говорить вообще тяжело. Я как бы уйти хотела… — Ты что-то не так понял. Я была с тобой именно в тот момент. Но навечно я не… — А как мне было это ещё понять?! Как гром вместе с шумом дождя, крик Фостера заставил остолбенеть от сих до сих. Его полный гнева голос звенел в ушах, тяжёлым камнем оседая в душе. Затрясло. Д-да не так все! Что он… — Зачем помогала тогда?! Зачем назвала «человеком»?! А что мне сказать? Стою, трясусь, не то от холода, не то от его слов, пытаюсь не разреветься на ровном месте. Он же неправильно все говорит! Неправильно думает! А кто виноват-то в этом? Я, конечно. Всё. Все границы стёрты. Победа на стороне Фостера. — Могла бы сразу сказать, что урод, убийца, что боишься меня… К чему все то было? За идиота меня подержать? Голос его стал тише, но своей строгости, жуткой обиды и разочарования не утратил. Что мне делать? Уходить. Разворачивайся и уходи. Трусиха. Так надо. Не имея сил больше его слушать, я отвернулась. Вот только тогда он замолчал. Замолчал. Он молчит. Куда он пойдет? Что с ним будет? Останется стоять под дождем? Погода разбушевалась не на шутку, проникая в самую души диким, леденящим воем, крича, что я только что сделала. Дала почувствовать себя брошенным. Преданным. Волна нетерпимого отчаянья накрыла с головой. Я закрыла руками лицо, замотала головой. Боже, что я делаю! Преодолеть эти несколько метров, по лужам, раз плюнуть. Зак, кажется, хотел даже что-то сказать, но мигом отшатнулся, коса со звоном упала неподалеку. Сам он застыл, видимо, офигевая от того, как внезапно я бросилась к нему, заледеневшими пальцами вцепилась в толстовку, уткнулась носом в плечо и зарыдала. Пошло оно все к черту. Он нужен мне. Сейчас тем более. — Каждый день… Каждый день я боялась выходить на улицу, — слова сквозь истерику были довольно странными: из-за трясущегося голоса интонация скакала по буквам, словно раненая антилопа. Наверное, так умею только я, как у меня только лёгкие ещё не лопнули. — Маялась от догадки к догадке, думала, все, нет тебя, не знала, что с тобой! Где ты, как ты, Боже! Страшно мне было! И сейчас страшно! Не соображаю. Грудь просто дерет поток эмоций, которые уже нельзя контролировать. Чего я, собственно, и избегала. При Заке. Он не шевелится. А я ещё что-то пищу, стараюсь связанно говорить, но, в итоге, только сильнее прижимаюсь к нему, такому родному, живому, тоже насквозь мокрому и слегка дрожащему… но все равно теплому. И попытки успокоиться ну никак не хотели увенчаться успехом. — Я уже кота за тебя принимать стала! Довел! Как я жить без тебя буду?! Как?! И что значит «зачем держишь за идиота»?! Да, ты идиот! Мой идиот, услышал?! Все стоит, молчит. Нет, верно, довел! Ну и я тоже себя довела. И его. — Не смогу я без тебя, понимаешь?.. Просто… Это не я должна быть рядом, а ты! Все новости дребезжат лишь о тебе, а я ищу хоть единый намек на то, что все, черт возьми, с тобой в порядке! Ну здесь я немного этого…ну… Я новости смотрела только один раз. Но тем не менее! Кажется, я прыгаю от темы к теме. Это называется, когда хочется вывалить все, да и поскорее. Голова разрывается от бушующих мыслей, мой истерический наезд, слава Богу, закончился из-за нехватки воздуха: нет, ну рыдать и одновременно читать маньяку свой искренний монолог довольно трудно. Остался только какой-то невнятный лепет и мое громкое шмыганье носом. И, что странно, только сейчас сделала довольно логичный вывод, что прямо через несколько минут я слягу с температурой по самое не балуйся. Трясет. Не то от холода, не то от сие концерта. Что я ему тут устроила? Без понятия. Вот стой теперь и думай, бестолковая. Легче стало? Стало. Но сейчас, кажется, придется столкнуться и с реакцией Фостера. Расслабься, успокойся и жди. Все равно хуже уже не будет. Но, внимание, стоило мне прекратить свою тираду, я почувствовала глубокий вздох со стороны Айзека и его тяжёлую руку на своей макушке. Немного потрепал по волосам. Отличная попытка успокоить… И эффективная. Я и так уже успокаиваюсь, не надо! Свои душевные порывы на тебя вывалила, разбирайся… чё теперь делать, человек я такой. Слабый и эмоциональный. Дождь тихо разбивается об асфальт. Заканчивается. Влажный воздух отрезвляет голову, маленький лучик солнца светит в глаз — я спрятала лицо в толстовке Зака. Место той глупой и бессмысленной, настолько дурацкой истерики занимает осознание моего постыдного положения. Я Заку наговорила всего, что надо и не надо. Причем и сейчас, и до сие момента. Ну я даю. Никакой логики. Но я человек. А человек — существо крайне нелогичное. Капец, дожили. Ждём реакции маньяка. Хотя… не так уж я ее и боялась уже. От него все ещё ни слова, но его рука на моих волосах уже знак, что все хорошо. А затем и вовсе положил подбородок мне на макушку, где я полностью расслабилась. Тепло с ним. Прям внутри обогревателя, знаете. На улице холодно, а я в тепле. Да пусть трепещут те лохи, что остались под открытым небом, ведь я под подбородком маньяка. Хотя, я чувствую, его тоже слегка потрясывает. Только изредка шмыгаю носом. Бьёт дрожь, и причина сие мне как-то неясна. Перенервничала, наверное. Ведь все хорошо. Зак меня не сожрал. Хотя… посмотрим, может, это ещё впереди… Самое интересное, что мне хоть и дико неприятно из-за этого балагана… но дурой я себя уже не чувствую. Могли бы и без концертов обойтись, а просто по душам поговорить. Ну поплакала бы я… и что? Не человек, что ли? Не имею права? Потихоньку всё проблемы, все переживания стали отступать назад. — Скажи мне, только честно, — оживился убийца, внезапно! А меня будто кипятком ошпарили. Но Зак только слегка отстранился, чтобы заглянуть мне в лицо, что, конечно, оказалось неудачной попыткой, ибо я ещё сильнее зарылась носом в его толстовку. Интересно, сколько соплей я о нее вытерла? Ну ниче, ниче, постираю… в долгу не останусь. — Что ты имела в виду? Стоп. Сто-о-оп. Что?.. — Я ничего не понял… — видя, как я медленно поднимаю на него наверняка покрасневшие от слез глаза, он даже немного растерялся. Да, маньяк, сейчас будет плохо. — Ты серьезно?! — Ты говорила быстро, заикалась, а тут ещё и дождь льет, как из ведра! Я услышал только что-то про новости и про кота! — не выдержав моего вполне тяжёлого взгляда, он снова уткнул меня носом себе в плечо и сжал волосы на затылке. Ай… — Погоди… — я прям почувствовала, как он заулыбался. — Ты что, меня уже похоронить успела? Я еле сдержалась, чтобы не завопить: «Да ладно! До тебя дошло! И ещё так быстро, вау!» Только что он тут смешного нашел, я не пойму. — А что я могла еще думать? Я… — Эй, — сердце глухо подскочило и рухнуло вниз, когда он наклонился прямо к уху и насмешливо прошептал. — Я не умру просто так. Говорил уже. — И что? — Дура, — недовольно фыркнул он, грубыми и резкими довольно действиями начав гладить меня по голове, когда, видимо, понял, что я готова устроить вторую истерику. А что я, собственно, сейчас-то собираюсь реветь? Не знаю. Наверное, от облегчения. Но это вот от того, как он меня «гладит» по голове, хочет не то, что реветь, а выть. Ты напор-то сбавь! — Так что ты там лепетала? — когда ж ты уймешься-то уже… Я вздохнула, мотнув головой и скинув его руку со своих волос, ибо лысеть раньше времени желания не было. Что я могу сказать? Он рядом. Все хорошо. На улице потеплело немного. Ну да, я-то, окоченевшая, это легко почувствую. Но и как-то мерзучей особо не было, так что такое состояние вынести могу спокойно. Но итогов стоит ждать… у меня уже в горле что-то так першит. На вопрос Зака я отвечу легко. Ответ раздумий вообще не требует. Всего-то три слова. Перестав мучить его многострадальную толстовку, я завела руки ему за спину, типа, обнимемся, серийный убийца, так, крепко, по-братски. Навряд ли он понял, просто… снова положил руку мне на голову. Дебил. — Фостер, отныне просто знай, — я вздохнула, как-то легко на душе стало. — Я тебя ненавижу. Вот так весело и прошел остаток моего вечера. Зак ничего не ответил. Только что-то помычал, подумал и затих. Правильно, молчи. Наслаждайся красотой осеннего утра. Птички поют, сирена полиции гудит (не удивительно, нам обоим пора тикать), солнышко светит и так далее. Тебе мне ещё объяснять, на кой ты, черт возьми, снова взял эту косу. И где, интересно? Все впереди. Ничего не закончено. Только вот… а… Стоп. Солнышко. Мать моя, сколько времени?! Ну все, в универ я точно опоздала. Хотя…это того стоило, правда?