Остров сломанных игрушек

— Ну же, хватит стоять на пороге! — Бэкхён улыбался искусственной, противной улыбкой, которую можно увидеть на лице любой фарфоровой куклы. С виду милая и приятная, но в совокупности с ледяными, потухшими и стеклянными глазами — отталкивающая, пугающая и натянутая настолько, будто если бы губы растянулись ещё на миллиметр, лицо потрескалось бы, обнажив зубы-клыки, которыми можно не только пережёвывать пищу, но и людей. Он улыбался так, будто ему совершенно не всё равно на происходящее, будто он до сих пор живой и повинуется только своим мыслям, но в его действиях, его обычной позе, растрепанных волосах — во всём этом не было ничего его. Всё ненастоящее, поддельное. И Кёнсу видел, что это не тот Бэкхён, что часто бывал у них, что постоянно трепал нервы и ему, и Чанёлю, что вёл себя как стерва, а потом резко изменился. Перед ними стоял не человек — просто красивая оболочка, внутри которой кромешная чернота, бездонная пустота и оглушающая тишина. Становилось всё страшнее смотреть в его безразличные глаза, которые не выражали никаких эмоций, и на улыбку, которая должна была быть гостеприимной, видеть, как он ждёт их движения, практически не дыша, не двигаясь, не меняя положения бровей, губ. Бэкхён просто замер. Исин проявил признаки жизни первым. — Действительно, что это мы тут остановились? — он нелепо посмеялся, выдавая своё волнение, и прошёл вперёд, схватит Кёнсу за руку. Второму показалось, что так будет легче преодолеть всё это. Проходя мимо Бэкхёна, повеяло смертью — холодной, затягивающей и такой звонкой, ждущей только тебя, говорящей: «Скоро увидимся», обнимающей позади со спины и срастающейся с телом. Кёнсу попытался избавиться от этого чувства, но оно буквально прилипло к телу, не отпускало — зацепилось так сильно, что даже окислитель не поможет смыть его. Исин двигался за Бэкхёном, испытывая только равнодушие. Осматриваясь по сторонам, он старался не смотреть никому из персонала в глаза, долго не задерживаться на зеркалах и отражающих объектах. Чжана трясло, но уверенность в своём антидоте помогла расслабиться. Он делал вид, что страшно, потому что знал, что они знают, что он всё знает. Все в этом доме знают то, чего не стоило бы. — Чай? Кофе? — за кухонным столом сидел Чанёль, медленно потягивая чай с молоком из кружки. У Кёнсу сердце готово было вывалиться из груди и прыгнуть в руки брату, лишь бы тот посмотрел на него. И он сделал это. Ёль смотрел прямо в глаза Кёнсу совершенно безжизненно, тускло — будто замыленный взгляд в одну точку, когда о чём-то задумался, — просто уставился так и не моргал, изучая нового гостя. — Чанёль? У тебя всё хорошо? — Кёнсу пытался вымолвить хоть что-то, но было так больно в груди. Окаменелый взгляд брата сводил с ума, заставлял думать, что всё это не реально — всего лишь бредовый сон, из которого так сложно выбраться, — хотелось бежать отсюда скорее, забыв обо всём, выбраться из дома всеми силами, забыть о том, что было до этого, стереть память и чувства. — Да, я пью самый вкусный напиток, который когда-либо пробовал в своей жизни. Попробуешь? — он встал и направился к кухонному шкафчику, доставая оттуда три кружки: Бэкхёну, Исину и Кёнсу. Никто не сказал ни слова, пока тот насыпал чай, заливал его кипятком и разбавлял молоком. Су хотел броситься ему на шею, обнять так сильно, как только можно, стукнуть по голове за то, что тот покинул дом и прилетел сюда, стал таким, позволил им сделать себя таким. Кружки стояли на столе. Ароматный пар поднимался до потолка, заставляя всех присутствующих втягивать его носом. Исин насторожился и попросил Кёнсу пересесть подальше, чтобы не чувствовать этого запаха. Смешанный с каким-то препаратом, он нёс в себе кислый оттенок, который трудно было назвать составляющей чая с молоком. Кёнсу плакал, старался не подавать виду, что в курсе происходящего, но Чанёль, сидевший напротив и смотрящий так безразлично, но с морщинами около глаз, легкой улыбкой и бледным румянцем на щеках — он убивался по этому, хотел выколоть себе глаза, чтобы не видеть его, внутри уже несколько раз попытался покончить с собой. Ему было плохо просто знать, что Ёль (не)живой. — Ммм, какой вкусный чай, что же вы не пьёте? — Бэкхён подхватил домашнее настроение Чанёля и принялся потихоньку пить напиток. Он сел настолько близко к нему, что Ёлю ничего не оставалось, как приобнять его. — Спасибо, милый, что приготовил его, — Бэкхён нежно коснулся губами щеки Чанёля. Кёнсу не выдержал. Слёзы полились ещё сильнее при виде всего того, о чём все года мечтал Чанёль. При виде тех мечт, которыми грезил Ёль, из-за которых он ревел по ночам, которые он пытался из себя выбить, заглушить их таблетками, алкоголем, самокопанием — тех самых желаний, которые казались ему невозможными, которые убивали его, ломали, гнули, рвали, метали, разбивали… Теперь он должен быть счастливыми, потому что он любим и любит, но разве это настоящие чувства? Су становится противно от мысли, что всё это разыгранный ради них спектакль. — Пожалуй, нам придётся отказаться, — Исин встал из-за стола, поднимая следом за собой Кёнсу и вытирая подолом своей рубашки его слёзы. Шепнул ему на ухо о том, что надо вести себя сдержанно — такие эмоции слишком сильно выдают их, нельзя показывать, что они всё знают. — Где же хозяйка дома? Неужели она не соизволит поприветствовать гостей? Бэкхён настороженно поднялся со стула при помощи Чанёля и осмотрел гостей с ног до головы. Исин даже позволил ему понюхать запах его кожи, что со стороны выглядело странно, но не для такой ситуации. К Кёнсу подошёл Чанёль, также проверяя его. — Скажи мне что-нибудь, если ты живой, — Су коснулся губами мочки уха брата, надеясь, что это касание и эти слова пробудят в нём хоть что-то. Ёль остановился, чувствуя тёплое дыхание, не дыша, не говоря, не делая ничего. Он остановился и пытался напитаться этим запахом, этой живой речью — настоящей, подлинной, чувственной эмоциональной. Кёнсу дрожал — нервно ждал знака. Чанёль коснулся его щеки, мягко оглаживая её и смотря в глаза брату. В глубине его глаз, на краю зрачка, хлестала небывалая грусть — подобно огромной штормовой волне она сбивала с ног, накрывала полностью и поглощала, не возвращая обратно, — таким разбитым Чанёль никогда не был. Кёнсу отскочил от него как от молнии и прижался к Исину, шепча на ухо, что они живые. — Живые, живые, живые, живые…. — повторял Су, пока они поднимались по лестнице к кабинету госпожи Бён. Он говорил это каждую секунду, оборачиваясь на брата, который теперь снова стал бездушной куклой, идущей позади, и, не отводя взгляда, смотрел на гостей. По спине всех «живых» бежали мурашки. Оба гостя шли медленно, оттягивая момент встречи. Даже от Исина веяло страхом. Он сжимал и разжимал руку, в которой держал ладонь Кёнсу, мысленно настраивая себя на то, что антидот поможет справиться с гипнозом, главное — хорошо подыграть. Ситуация накалилась ещё больше, когда они подошли к той самой двери. От неё веяло старым дорогим парфюмом, лаком для волос и вином — чтобы прикрыть запах мертвечины. Бэкхён и Чанёль вместе открыли дверь, из-за которой сразу же выбился яркий свет и ненавистный всем живым запах, от которого тошнило. Кёнсу вцепился в руку Исина, чувствуя, что находится на грани своих нервов — ещё чуть-чуть, и он самостоятельно сброситься с лестницы вниз, лишь бы больше не ощущать этого странного чувства, которому он даже названия дать не может. — Просто сделай вид, что ты под гипнозом, — шепнул Исин сразу же, как их затолкнули в дверь. Кёнсу не было дано времени, чтобы спросить, зачем это, как это сделать, почему — в огромном кресле перед практически таких же размеров столом сидит женщина средних лет, небольшого роста в красном платье. Она хитро улыбается, оглядывая гостей с ног до головы. Оценивает, тихо посмеивается, а затем убирает игривую тень с лица и поднимается со своего места, медленно подходя к парням. — Позвольте представиться, госпожа О, — она делает реверанс и подходит слишком близко к гостям, медленно втягивая запах каждого. Рукой она указывает на шкаф, куда сразу же отходят Бэкхён и Чанёль, становясь ровно по струнке и опуская голову вниз. Их глаза становятся более стеклянными, отчего Кёнсу захотелось сбежать, но женщина схватила его за руку, резко оскалившись. — Разве хорошо так покидать даму? Вы должны мне несколько бокальчиков вина и долгие разговоры при луне, юноша, — она подвела его к столу и усадила на стулья. Су не дышал, но старался выдавить из себя что-то наподобие улыбки в знак уважения. Его лихорадило, бросало из стороны в сторону, но он натянул на себя маску довольного всем человека — играть — так играть по-настоящему. Вскоре, как только женщина отошла к Исину, он глубоко выдохнул, отмахивая от себя невидимые пары от парфюма госпожи О. Успокоившись, он тихо ухмыльнулся и принялся карябать под столом надпись, которая, как он думал, поможет вернуть в чувства брата. Братик, я хочу кушать, а нашу кухню спалил Сехун, так что все надежды только на тебя Кёнсу чувствовал, что это глупо, безнадёжно и слишком по-детски, но разве такие вещи не возвращают людей в прошлое? Не помогают всё вспомнить? Почувствовать? Он остался сидеть на своём месте, прислушиваясь к звону каблуков женщины и улавливая нотки флирта в воздухе. От этого становилось душно и противно — словно на голову надели вонючий мешок и приговаривают, что это от любви. — Что же ты стоишь как истукан — сам же хотел меня видеть, — женщина подошла к Исину и длинными ногтями провела линию от его скулы до груди, взяв пальцами ворот его рубашки и принявшись его разворачивать. Чжан отошёл от неё, сразу же обозначив, что между ними «стальной занавес» крепче, чем во времена Сталина. Это устраивало его, но не её. — Я пришёл к госпоже Бён, а не к Вам. Где она? — Исин посмотрел по сторонам, а затем впился взглядом в глаза женщины. Началась манипуляция. Он чувствовал, как пристально она смотрит, пытается наизнанку вывернуть его душу, проникнуть в мозг раньше времени и сделать всё то, что сделала с Бэкхёном и Чанёлем. Он сопротивлялся, пытался показать ей, что всё не так просто. На секунду морщины на её лице стали темнее, глаза почернели, а хитрая улыбка превратилась в оскал. Исину показалось, что на улице начался шторм, а пол под ним начал крутиться, но мираж сразу развеялся, стоило ему закрыть глаза. Всё разрушилось. — К сожалению, моя сестра скончалась, — зашипела женщина. Это провал. Её гипноз не подействовал. Теперь её взгляд пронизывал тело парня с ног до головы, проводя каждую. Вену, следя за кровотоком, пытаясь подстроиться под дыхание, уловить запахи чего-то нового. Она подошла ещё ближе, вцепившись когтями в горло Исина. — Тогда нам нечего здесь делать, — прохрипел Чжан, чувствуя, как под кожей всё начинает гореть. Он смотрел в глаза женщине и ухмылялся, показывая, что не боится её. Все твои игры — блеф. Ты умрёшь, сгниёшь здесь. Мы ещё посмотрим, кого закопают в гнилой земле. Хочешь сказать, что на тебя не действует гипноз? Хочу сказать, что ты не госпожа Бён, чтобы умело им пользоваться. Ты поплатишься за свои слова. Совершивший грехи искупит их по праву. Читаешь мораль перед смертью? Говорю истину перед началом великого. Ты сумасшедший. А ты мёртвая. Они смотрели друг на друга, молча — она сжимала его горло, он сжимал её запястье и пытался освободиться. В её глазах пылала ярость и злость, в его — ухмылка и сила. Кёнсу чувствовал, что атмосфера накаляется, поэтому решил развернуться, чтобы узнать, что происходит. Писк, изданный им из-за испуга, заставил обоих выйти из транса. Женщина резко бросилась к Су и уставилась ему в глаза. — Усни, усни, усни, усни, усни! — она разразилась как гром, звучала отовсюду, её голос проникал в разум, очищал там всё, не оставляя ни единого воспоминания. Кёнсу обмяк, упал на пол и больше пошевелился. Госпожа О засмеялась так громко, что, казалось, стены начали дрожать. — Ну что ж, милый мой, пришёл твой черёд. Она развернулась в ту сторону, где только что стоял Исин, но парня уже не было. Она засмеялась ещё громче и начала бегать по комнате, открывая шкафы, раскрывая окна, тормоша Бэкхёна, Чанёля и теперь Кёнсу, который бездушно лежал, смотря в потолок с застывшим испугом на лице. Она бегала из стороны в сторону, разразясь всё громче и громче, крича Исина, зовя его, прося выйти и «весело провести время». — Ты не сбежишь из этого места, — она уселась на кресло и принялась ждать. Пытка страшная: не знать, где он, на что способен, как себя поведёт. Женщина нервно стучала пальцами по столу, буравя взглядом дверь, которая приоткрывалась из-за сквозняка. — Найдите его, — приказал она парням. Те подняли головы, посмотрели по сторонам и разошлись на поиски Исина. Только Кёнсу, со временем терявший себя, отставал, пытался отказаться от приказа, вернуть собственную личность — антидот помогал ему частично это делать, — вернулся к госпоже О и вцепился руками в её горло. Женщина начала верещать, визжать, брыкаться и звать на помощь. В комнату зашёл Чанёль. Кёнсу давил со всей силы на её горло, беря все силы, которые в нём остались. Из его глаз текли слёзы. Преодолеть себя — самое трудное, что может быть. Если ты и так не знаешь, кто ты сейчас, когда ты чувствуешь, как все части тебя медленно исчезают — что делать в такой ситуации? Он подумал, что, возможно, это даже не его желание взять и убить эту женщину. Он обернулся и увидел брата, медленно идущего к нему. Чанёль остановился так близко, что Кёнсу чувствовал его грубый шёпот, просящий остановиться и убрать руки от госпожи. Кёнсу послал его куда подальше и продолжил делать своё дело, надавливая ещё сильнее, смотря прямо в глаза старухе, которая задыхалась, жадно глотала воздух и продолжала смотреть ему в глаза. Чанёль обхватил брата со спины, прижимая к себе — Кёнсу распустил руки. И в этот момент его жизнь погасла. Кёнсу безвольно повис в руках брата, довольно улыбаясь тем, что теперь они снова близки друг с другом. Его голова ничком опустилась на грудь старшего, слеза покатилась по чужой кофте, которая никогда больше не пропитается запахом их квартиры в Корее, обмяк в больших руках, которые раньше также сдерживали его в крепких братских объятиях, которые в последнее время Кёнсу предпочитал игнорировать — неужели, чтобы получить что-то, надо отдать намного больше, чем у тебя есть? Женщина осталась лежать на кресле, пытаясь вобрать в себя как можно больше воздуха. С каждой минуты она начинала кашлять ещё громче, пока в комнату не вошёл Исин, волоча за собой побитого Бэкхёна. Госпожа ошеломлённо уставилась на него, в немой просьбе крича о пощаде, моля о спасении. Чжан смотрел на неё стеклянными глазами, равнодушными — острыми как нож и холодными как лёд, парализующими и убивающими. Она пыталась орать, пыталась заставить своих кукол помочь ей, но никто не отзывался. Бэкхён, Чанёль, Кёнсу — они стояли неподвижно, смотря на женщину мёртвым взглядом. Она поднялась с кресла и побежала. Быстрее, чтобы он её не нагнал. Но Исин был повсюду. Его глаза, казалось, смотрели со всех картин, выглядывали из стен, глядели с потолка, показывались под ногами — они хлопали ресницами и яростно рассматривали её, наводили ужас и моргали так часто, что ветер поднимался, сбивал с ног, мешал бежать, бросался в глаза и поднимал пыль, отрывал доски, снимал со стен фотографии, разбивал вазы. Начинался хаос. Исин смеялся — его клокотанье раздавалось со всех сторон, пробиралось в мозг и прожигало там извилины, оглушало, било по вискам так, что они просто сгорали, сводило с ума, заставляло кричать так громко, чтобы только на немного заглушить его. Ты проиграла Женщина подбежала к входной двери, смеясь, вереща и пытаясь перекричать Исина — выбежит из дома и избавится от этих мук. Она кричит, что он идиот, что совершил главную ошибку своей жизни, что она победила. Госпожа О открывает дверь и бросается на улицу, глубоко вдыхая свежий воздух. В надежде упасть на мягкую траву она натыкается на что-то другое, твердое и теплое. Она поднимает глаза и в ужасе отскакивает, врезаясь головой в кирпичную стену. Исин подходит ближе и закрывает ей глаза. Я победил. Теперь всё это — моё. Исин тихо волочит тело женщины наверх, открывает шкаф и бросает его туда, ключ убирает в сейф. Чанёль, Кёнсу и Бэкхён стоят по стойке смирно теперь уже в его кабинете и ждут, когда в их мозг проберётся новый хозяин и подарит им новую жизнь. Теперь они могут здорово проводит время, ведь Чжану не нужны бестолковые игрушки, которые будут выполнять всё только по приказу. Он вдохнёт в них капельку жизни, позволив обрести «самостоятельность», стать «живыми». — Чанёль, что сегодня по телевизору? — Исин собирает документы в портфель и поправляет галстук. Кружка кофе, который прекрасно готовил в этом доме только Бэкхён, была оставлена на столе, чтобы потом кто-нибудь её убрал. Кёнсу уже второй час принимал ванну, аргументировав это долгой работой в саду. — Ничего нового, только глупые мелодрамы, — он сидел в гостиной, переключая каналы. Исина немного передёрнуло — раньше Чанёль любил смотреть мелодрамы. Он обожал их. Нынешний Чанёль терпеть их не может и просит включить что угодно, лишь бы не смотреть «эти сопли». — Куда ты собрался? — Бэкхён спустился на первый этаж и устроился рядом со своим парнем. Теперь они были по-настоящему вместе. Исин даже позволял иногда им выходить из дома на свидания, только при условии не уходить дальше пяти километров от дома и не попадаться на глаза случайным проезжающим. Бэкхён поцеловал в макушку Чанёля и положил голову ему на плечо. — Мне нужно встретиться с давним другом, с которым мне пришлось ненадолго попрощаться, — Исин посмотрел на часы и ускорился. Встреча должна была начаться через полчаса, а ему добираться примерно столько же — опаздывать не в его вкусе, а появляться раньше время особенно. — Если вы снова будете вести себя слишком громко и стеснять Кёнсу, я рассажу вас по разным комнатам и затычки кое-куда засуну. Понятно? Дом наполнился громким и заливистым смехом, который отдавался дикой болью в груди Исина. Если бы он был настоящим… Бэкхён прекратил смеяться первым, заметив отвращение на лице Чжана. Тот стоял в дверях и наблюдал за ними со стороны, открыто выражая мерзость и скорбь одновременно. Исин не хотел, чтобы они становились такими, но обратного пути не было. Исин подъехал к особняку Пака. Никакой охраны не было. Ни садовника, ни домохозяйки тоже видно не было. Чжан медленно вышел из машины, осматриваясь по сторонам. Дверь была не заперта. Войдя в дом, он почувствовал совершенно другой запах, совсем не тот, что был здесь раньше. Теперь было очень свежо, даже немного сладко — при Паке всегда воняло алкоголем и сигаретами. Пол был надраен так, как никогда раньше не был. Чжан некоторое время постоял на пороге, потрогал близ стоящие вещи и убедился — здесь хозяйничает Минсок. — Где ты был? — Ким вышел из кухни в фартуке, повязанным на талии, держа в руках миску с салатом. — Ты не представляешь, как меня хотели убить за твою вольность. — Пришлось покопаться с трупом Чонина — всё же не последний человек в криминале, — Чжан медленно разулся и последовал за приятелем на кухню, где был накрыт стол на двоих. — С каких пор ты тут за главного? Минсок гордо достал из кармана документ, говорящий о передаче состояния, и отдал его Исину, сам же принялся раскладывать уборы по местам и наливать какой-то горячительный напиток по бокалам. — Я убил его, — Ким сказал это, стоило только Чжану оторваться от бумаги. — Твой корявый почерк везде узнаешь, — он принялся медленно есть, выслушивая всю историю с детьми, убийством Пака, врача, домохозяйки и нынешних планах Минсока. — Слышал, что Бён уже давно умерла, но вместо неё в доме главенствует мать Сехуна. — Того пацана, которого я приложил у тебя в клинике? — Ким не церемонился. Исин хотел держать себя в руках, но подобный домашний приём только смягчил сердце. Оказаться среди живых людей, чувствовать их тепло, слышать эмоции в каждом слове и видеть огонёк в глазах — спасительный билет в рай для него. Просыпаясь каждое утро, Исин видит перед собой мёртвых ходячих, играющих роль живых людей. Поддельных друзей, которые наконец-то получили то. чего желали, только заплатили за это слишком огромную сумму. Исину противно слышать их радостные возгласы, их смех, крик, видеть их счастливые улыбки, под которыми скрывается равнодушие и холод, морщинки вокруг глаз. Он не хочет участвовать в их играх, потому что его тошнит от их милых слов. У Исина сердце разбивается, стоит только услышать о том, как они пытаются припомнить что-то из прошлого. Он не может смотреть на них, но и бросать тоже не хочет. Минсок сейчас казался единственным, который поймёт, который примет, но он являлся тем, кто вскоре покинет этот мир. Исин смотрел на него так, будто в последний раз. Он запоминал мимику живого человека, пытался повторять его жесты, внимательно слушал бурную речь, тихонько смеялся, когда голос человека напротив слегка ломался при повышении тона или колоритно басил при понижении. Исин хотел дотронуться, прикоснуться и почувствовать бьющееся сердце — быстро бьющее, в котором бурлит жизнь, которое волнует кровь и гормоны, заставляет чувствовать. — Да, того самого, — Исин прекратил смотреть на Минсока, поняв, что тому может быть неприятно такое внимание. — Так давно его не видел. Интересно, как он там поживает? — Ты разве не знаешь, что вместе он уже здесь вместе с Чунмёном. Я слышал, что они собирались судиться с его матерью — Минсок сам только что всю суть сказанного им. И вслед за Чжаном он подпрыгнул и вылетел из-за стола. — Мне срочно нужно ехать к особняку, — Исин быстро обувался, доставая из кармана ключи от машины. — Я тебя довезу, а кстати, почему тебя это так сильно касается? — Минсок хоть и догадывался, но не хотел, чтобы между ними оставались какие-либо секреты. Они обещали друг другу ещё в аэропорту, что будут действовать вместе и ради общего успеха не позволят стать препятствием между ними никаким недоговорённостям. — Я доеду сам, — Исин оттолкнул его и выскочил во двор. Он практически ступил на подъездную дорожку, как земля ушла из-под его ног. Минсок потащил его к себе за ноги и помог встать, со словами, что на его машине будет быстрее. Исин вжался в сиденье. Холодный воздух резал кожу лица, свист оглушал, а скорость, с которой они ехали, сводила с ума. Чжан хотел было попросить ехать помедленнее, но ему было страшно даже рот открыть — не то, что подвинуться или принять комфортное положение, что вообще казалось невозможным. Минсок постоянно отвлекался от дороги и расспрашивал про особняк Бёнов, но Исин предпочитал советовать ему глядеть на дорогу и отходить от темы. Киму это не понравилось. Машина погнала ещё быстрее, каждый раз чудом не врезаясь в повороты. Минсок злился, Исин кричал, что тот сумасшедший. — Нам совсем не обязательно жить во лжи, — крикнул Минсок и развернул руль на 180 градусов. Машину бросило в сторону. Она начала с бешеной скоростью форсить по дороге. Исина выкидывало с сиденья, ремень безопасности впивался в кожу, мешал дышать, чуть ли не разрезал. Он был готов порваться в любую секунду — Исин уже причитал свою смерть. — Я расскажу всё потом, — заорал он, как только увидел впереди серпантин. Минсок сразу же выровнял авто и спокойно поехал дальше, не говоря ни слова. — Ты ненормальный, — прошептал Исин, пытаясь нормализовать дыхание. Получалось скверно, зная, что любое неправильно сказанное слово может привести к подобному трюку. — А ты разве нет? — Ким пристально посмотрел на Исина. Чжану показалось, что он всё знает. И про гипноз, и про поддельный антидот, который он вколол Кёнсу, и про настоящие помысли, и про сумасшествие. Его взгляд я тебя раскусил, можешь больше не скрывать всё это одобрял, помогал поверить в искренность союза, но его хитрая улыбка я всё равно убью тебя, если придётся — Исин мог доверять только себе. Они подъехали к особняку. Исин выскочил из машины, сразу же падая на асфальт. Ноги совершенно не слушались, обмякли и не собирались приходить в норму. Чжан сжал волю в кулак, опёрся на руки и попытался ползти. Онемевшие ноги, казалось, весили просто тонны, а ослабевшие руки еле-еле держали на себе такой груз. Он упал прямо лицом на асфальт, издав при этом что-то похожее на шипение. Из особняка послышались крики. Увидев, что с напарником что-то не так, Минсок выскочил из машины и принялся его поднимать, но тот не слушался, кричал, чтобы Ким сидел в машине и не высовывался, что скоро всё придёт в норму, надо немного подождать. Удивлённый такой реакцией, Минсок бросил его на дорогу и сел рядом, наблюдая за тем, как Чжан пытается пересилить себя и сдвинуться с места. Он рычал, шипел — злился на собственную слабость и на резвость Минсока, который гнал сюда на скорости света, из-за чего у организма Исина произошёл шок и такой сбой. Чжан каждый миллиметр бросал своё дело, сдавался, затем снова поднимался и пытался ползти, но сил категорически не хватало. Минсок плюнул на всё, поднял его на руки и занёс в дом. Первое, что они увидели — слетающую с верхнего этажа вазу. Крики Чунмёна, плач Сехуна — симфония, которая встретила их в этом особняке, разразилась так громко, что самому хотелось и кричать, и плакать. По доносившимся звукам Чжан понял, что они в том самом кабинете, где была госпожа О. Где она лежала полуживая — дышащая, но бесчувственная, бездушная и под таким сильным гипнозом, что удивительно было, как её мозг до сих пор не погиб. Минсок не двигался с места, зато Исин, почувствовав, что ему стало гораздо легче, слез с его рук и аккуратно встал на ноги. Держать равновесие было ещё трудно, но медленно, опираясь на стены, он начал делать шаг за шагом. — Объяснишь, в чём тут дело? — Минсок скрутил ему позади руки и прислонил лицом к стене. Исин был пойман. От злости он начал шипеть — совершенно не то время было, чтобы устраивать тут разборки. Плечо ныло так сильно, что Чжан закричал. Минсок отстранился от него, как от кипятка, и взялся за ухо. Убрав ладонь, он увидел кровь. Обескураженный, он отшатнулся назад, неуверенно ступая вниз по лестнице. В его глазах бушевал страх. Он смотрел на Исина, как смотрит жертва на хищника в момент охоты — бешено и обижено. Минсок взглядом спрашивал, за что его так предали, стоит ли надеяться на совместное будущее, бежать ли ему отсюда или остаться до конца. Исин читал все эти вопросы, но не отвечал. В его же глазах царило хладнокровие и безразличие. Он смотрел ему в глаза и этим самым говорил, что лучше бы он раньше задался такими вопросами. Сейчас уже поздно.

Больше никогда не будет вовремя.

Исин отвернулся и начал подниматься по лестнице, оставляя Кима внизу, ждущего ответа, которого не получит — понимающего, что это конец. Из раскрытой настежь двери было видно копошение, ходьбу из стороны в сторону и чью-то руку, постоянно высовывающуюся из-за проёма. Чжан остановился прямо перед дверью и несколько раз громко хмыкнул, чтобы его заметили. Рука дрогнула. — Если вы собирались таким образом меня поймать, то трюк плохой, — Чжан прошёл в кабинет, резко схватив и скрутив руку. Сехун завопил. — Думал, что сможешь кого-нибудь так схватить? Какой же ты наивный. Исин отпустил Сехуна и осмотрелся. Разбитые окна, порванные занавески, разодранное кресло — всюду следы побоищ. Но нигде нет и намёка на жителей особняка. Чжан напрягся. Живо наверх в кабинет Но никто не поднимался. Полная тишина и два недоумевающих лица, смотрящих на напряженное лицо Исина. Он пытался позвать их, но ничего не получалось. Где вы? Где вы все? Быстро идите ко мне. — Что вы сделали? — стальной голос Исина пробирал до костей. Чунмён подпрыгнул на месте и вплотную подошёл к Сехуну, беря его за руку. Обоим было невероятно страшно. Казалось, что Исин увеличился вдвое, нет, втрое в размерах. Он всё больше напирал, становился более устрашающим и угрожающим. Его голос снова был повсюду. Резкий, грубый и будто режущий — он звучал в их головах, давил на мозг и глаза, заставлял рот самостоятельно открываться. — Это был не Чанёль. И не Бэкхён. И не Кёнсу, — начал Сехун. Он не мог справиться с головной болью, из-за чего упал на пол. Чунмён осел также быстро, как и его друг, схватившись за виски, пытаясь их массировать, что только причиняло ещё больше боли. Они зажмурили глаза, но Исин присел на корточки и насильственно открыл обоим по одному глазу. — Повторяю: что вы с ними сделали? — он кричал в их разумах, разрушал изнутри. — Выбросили их из окна, — прошипел Сехун, еле сдерживаясь, чтобы не закричать. Из его носа хлынула кровь. Чунмён закричал и бросился её вытирать, зря открыв глаза. Через мгновение он упал на деревянный пол, глухо ударившись головой, стеклянно уставившись на своего возлюбленного. Сехун, открывший глаза, почувствовав, что что-то тяжело приземлилось рядом с ним, закричал во всю дурь, завопил, заорал — вылил все свои чувства до конца, после чего приземлился рядом с Чунмёном. — Почти как Бонни и Клайд — вместе до самой смерти, — Исин подскочил с места и бросился к окну. С замиранием сердца он посмотрел туда, куда меньше всего хотелось, и увидел то, чего меньше всего хотел. Там, внизу, на газоне лежали три тела. Бэкхён. Чанёль. Кёнсу. Трава под ними окрасилась в красный, что могло значить только одно… Чжан выбежал из кабинеты и рванул вниз по лестнице, пролетая несколько ступенек сразу. Дверь чуть не слетела с петель, когда он со всей силы ударил в неё, чтобы открыть. Ноги неслись так, будто не отказали несколько минут назад. Исин бежал и чувствовал, что ничего уже не вернуть. Моих игрушек убили

Игрушки убили меня

Я? Игрушка? Они? Он подлетел к телам. Разбитые головы и вывернутые шеи. Кровь. Всюду кровь. Исин плакал, уродливо, некрасиво, громко и с истерическим смехом. Он подбегал к каждому, опускался на колени, гладил их по голове, щекам, целовал в лоб, нос, губы, пытался поднять, унести, поволочь. Чжан кричал, вопил, рвал глотку, просил их вернуться, говорил, что вернёт их, обязательно вернёт их к жизни. — Что ты делаешь? — Минсок боялся подходить к нему ближе. Исин повернулся и кровожадно улыбнулся, выхватывая из его рук свой портфель. Красные обезумевшие глаза, которые вот-вот выпадут из орбит, пена в уголках рта, искусанные губы, потрепанные волосы, поцарапанные руки и ломающийся голос, неистовый крик, непохожий на что-либо живое, больше на что-то из Преисподних — Минсока охватил такой ужас, что он упал на землю и принялся медленно отползать назад, прячась за угол дома. Переведя дух, он бросился к своей машине, где заперся и пытался успокоиться. Исин достал шприцы, бинты, нитки, иголки и препараты ядовитого цвета, один вид которых вводил в оцепенение. Он мурлыкал, говорил милые слова, что те, кто мертв — оживут. Обязательно оживут. Кровь. Кровь хлестала со всех сторон. Кости становились на свои места, кожа зашивалась. Исин приговаривал, что скоро всё будет хорошо. Он носился от одного трупа к другому, по очереди вливая им ядовитую жидкость. Минсок боязливо вышел из машины. На заднем дворе не было никого — только запёкшееся красное пятно и разбросанные пробирки. Он тихо вошёл в дом, прислушиваясь к звукам. Где-то внутри играл телевизор. На кухне кипел чайник. Наверху была слышна вода — кто-то принимает душ. Минсок разулся и остановился около входа, ожидая Исина. Но вместо него вниз спустился Бэкхён. С изрезанной, зашитой неровными и неаккуратными швами с огромными узлами на концах, но с широкой, до ужаса счастливой улыбкой. — Ты как раз вовремя! Чай? Кофе? — он посмеялся и прошёл на кухню. Следом за ним спустился Кёнсу с вставленным протезом вместо глаза, который торчал так сильно, что готов был выпасть в любую секунду. Су шёл крайне медленно, постоянно хромая на одну ногу. Он кивнул головой в знак приветствия и также тихо исчез в комнате. Чанёль шёл медленно — его руки и ноги были полностью украшены огромными швами, кости, не успевшие ещё до конца срастись, мерзко торчали и натягивали кожу, являя своё кривое и неестественное положение. Минсока стошнило. Прямо на ковёр. — Я уберу, — Чанёль наклонился, и ким услышал хруст костей. Закричал. Он перепрыгнул через Пака и собирался подняться наверх, как натолкнулся на что-то твердое. Дикий ужас овладел им, мешая хоть как-то подвинуться — всё тело онемело, выступил ледяной пот, а сердце заколотилось с такой бешеной скоростью, что в глазах начинало темнеть. Минсока развернули. Перед ним стоял Чжан. Только что вышедший из душа, от него приятно тянуло теплом и запахом кондиционера, он был идеально чистым, кроме рук. Они были багрово красными, впитавшими в себя столько крови, что никогда больше они не омоются от неё. — Что это? Что всё это значит? — голос Минсока ломался на каждой букве. Глаза отказывались чётко видеть. Исин подхватил его под руки и повёл вниз, на кухню. Там за столом сидели все: Сехун, Чунмён, Чанёль, Бэкхён, Кёнсу. Изрезанные, сломанные, кровоточащие, с кривыми и мерзким улыбками — они смотрели на Минсока и ждали, когда он займёт место среди них. — Что это? НЕТ! НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ!!! Мёртвые руки тянулись к нему, насильно усаживали на стул прямо посередине. — Наконец-то, Минсок с нами! — Бэкхён обнял Кима. Тот начал кричать как резаный и попытался отпрыгнуть, выбраться из объятий. Хруст костей. Голова Бэкхёна повернулась в неестественном положении, но он всё равно продолжил говорить, как рад быть вместе со всеми в этот прекрасный день. Исин смеялся. Смеялся громко, противно и скомкано. Он смотрел, как Ким сходит с ума среди своих «друзей», как он бьётся в истерике, пытается выбраться, но делает всё хуже, сопровождает свои крики и просьбы о пощаде, бесконечные вопросы хрустом ломающихся костей, как он начинает издеваться над самим собой, лишь бы избежать всего этого… — как медленно он успокаивается, не пытается больше ускользнуть из объятий, как внутри него бушует ураган, как извилины в его мозгу начинаются проворачиваться в обратную сторону, как глаза тускнеют и становятся такими же, как и у всех присутствующих. Ким Минсок ровно садится и берёт в свою руку кружку с чаем, натягивая на лицо счастливую улыбку. Исин встаёт посередине кухни, откашливается, гордо разводит руки в стороны и начинает громко, гремя на всю округу, говорить, подобно шоуменам из американских фильмов:

— Добро пожаловать на остров сломанных игрушек! Здесь все должны веселиться!