Best of my own

Лицо Джиневры Поттер нависло над разворотом глянцевого журнала, что лежал на пластмассовом столике кафе Benugo в Гайд-парке. Она смотрела так, как обыкновенно смотрят женщины, заранее знающие ответ на любой, в том числе собственный, вопрос. Женщины, которых, казалось, уже ничто в этой жизни не способно удивить, ведь они воевали в семнадцать. Джиневра усмехнулась, глядя на соседку по столику, чья бледность контрастировала с пестротой ее собственных рыже-коричневых веснушек, а молчание — с желанием высказать то, что высказывалось не раз, не раз свистело мимо маленьких аккуратных ушей, на одном из которых, Джиневра знала, уже двадцать лет отсутствовала мочка. — Прелесть, правда? Что, и теперь скажешь я не права? Лицо напротив, сердцевидное, чуть более скуластое, чем нужно, иногда больше, иногда меньше похожее на восковую маску, лицо без единой морщинки, которым в тридцать восемь лет полагалось быть там, где это необходимо; лицо, обладательница которого закрывала волосами увечное ухо, а высокими воротниками — уродливый шрам от вырванной когда-то ключицы, на мгновение посуровело. На него набежала тень, которую не отбрасывал каменный навес. Тень сомнений, тревоги, чего-то еще, о чем несведущим оставалось догадываться. «Лаванда, Лаванда…» Владелица сети кафе, состоящей из трех заведений, мать пятнадцатилетней дочери, в восемнадцать получившая травмы, которым нипочем магия и хирургический скальпель. Ведьма, которой вот-вот стукнет сорок, с собранными заколкой гофрированными прядями волос и полным отсутствием макияжа на лице. На вопросы а-ля «Что ты сделала с Лавандой Браун?» Лаванда Лонгботтом отвечала спокойным упорством, глядя небесно-голубыми глазами смертельно больной куклы, которым абсолютно не шел этот лед. Что плохого в естественной красоте? Невилла ее внешний вид устраивает. Невиллу нравится, как она одевается и как выглядит. Невилл никогда ее не критикует. «Потому что это Невилл, черт подери. А ты забываешь, кто родил ему драгоценного наследничка. Думаешь, раз он появился вне брака, то ни на что не претендует? Черта с два. Арманд Малфой-Лонгботтом. Если бы нужное следовало подчеркнуть, я бы не только подчеркнула слово «Малфой», но и обвела жирными линиями специально для тебя...» — Наверняка весь их фамильный склеп ходуном ходит, — желчно произнесла супруга Избранного, мать его троих детей, пользуясь задумчивым молчанием подруги и глядя в журнал, где красовалось полуголое худощавое тело Скорпиуса Малфоя. Длинные светлые волосы откинуты за спину. Длинная шея выгнута под жутким неестественным углом. Длинные ноги в шортах, будто наспех отрезанных тупыми ножницами перед съемкой. На длинном лице застыла томная маска. Сколько лет прошло с тех пор, как Малфои расписались в своем лицемерии? Сын покойного Пожирателя смерти, младший брат заместителя главы Департамента магического образования сверкает телом в маггловском журнале мод. Забавно, если учитывать, какой это смачный плевок в лицо магоаристократии. Лаванда Лонгботтом негромко прочистила горло и как-то уж совсем неоднозначно повела светлой бровью. Наверняка заметила, что в приглушенном сероватом фильтре неподвижно застывший снимок двадцатидвухлетнего мальчика — назвать это недоразумение мужчиной, пускай и молодым, так сказать, «начинающим», у Джиневры Поттер не поворачивался язык — выглядит куда интимнее, чем могло бы выглядеть в цвете. Когда-то пятнадцатилетней Лаванде Браун не претило разглядывание подобных снимков в уличном кафе. Сейчас она бы не взглянула на них вовсе, не будь ей… — Любопытно, — произнесла, наконец, негромко и четко, словно перед этим заучивала реплику наизусть перед зеркалом. Произнесла и отвела взгляд в сторону. Неужто задумалась, наконец? — Что ж, уверена, Скорпиусу хорошо заплатили за эту съемку. Джинни негромко фыркнула. Скорпиус Малфой — один из самых востребованных манекенщиков в маггловской индустрии моды. Только мало кто в курсе, какие острые подводные камни скрывает подобного рода бизнес. — Интересно, куда смотрит Нарцисса? — произнесла она и встряхнула ярко-рыжей копной остриженных до плеч волос. Говоря о мадам Малфой, давно разменявшей шестой десяток, миссис Гарри Поттер не считала нужным утруждать себя правилами политеса. — Ее дочери, кроме системы магического образования, ни до чего дела нет, иначе занялась бы воспитанием сына. Но этой-то чем заниматься, сидя в Мэноре без дела? В потолок плевать да тринькать целыми днями на рояле? Лаванда повела бровью. — Ну, я бы не сказала, что Арманд невоспитан. Да и Скорпиус довольно приятен в общении. Джинни покачала головой. — Я тебе говорила уже сто раз, и сто первый скажу. Присмотрись к Фрэнсис. — Мы говорили на эту тему много раз, — ответила Лаванда, устало глядя в стол. Устало и прямо, твердо, как теперь редко глядела в глаза, чьими бы они ни были. — Она все отрицает. — А дневник? — Это некрасиво. Иначе говоря, Невиллу бы это не понравилось. «Не все в этой жизни следует обсуждать с мужчиной, каким бы святым он тебе ни казался...» — Да и Фрэн, насколько я знаю, его больше не ведет. — Лаванда, очнись! Даже мне понятно, что этот Малфой для нее до сих пор больная тема! Разумеется, это не мое дело, но вы с Невом либо не замечаете очевидных вещей, либо не хотите замечать. У тебя кафе, он с этими школьными теплицами носится, как курица с цыплятами, хотя у него есть ассистенты, которые ему, еще раз, для чего? А ваша дочь доводит себя до истощения из-за этого, — она бросила взгляд на Скорпиуса Малфоя, позирующего для них со страницы журнала. — Честное слово, было бы, из-за чего. Не волшебник, а черт-те что. Вылитая сестрица, костлявый зад да белобрысый хвост. Мы в его возрасте войну отвоевали, он понятия не имеет, что это такое. Его матушка, похоже, расписалась в том, что ее сын ни на что не годен, кроме кривляний перед камерами. — Это его работа, — Лаванда Лонгботтом пожала плечами, продолжая развивать точку зрения, вместе с этим явно желая как можно быстрее свернуть эту тему вместе с журналом и убрать с глаз долой. — И перед камерой, знаешь ли, надо уметь кривляться. Я уверена, и Невилл тоже, это не так просто, как кажется. Джинни хмыкнула, глядя ей в лицо. «Невилл то, Невилл се… хоть о чем-нибудь в этой жизни у тебя есть собственное мнение?» — А он с чего так в этом уверен? Насколько я помню, он эксперт немного в другой области. Точнее, областях. Доблестный майор Аврората, который однажды ни с того ни с сего подал в отставку, чтобы преподавать Гербологию в школе. Можно не говорить о том, что многие министерские этого поступка, мягко говоря, не поняли. Впрочем, те, кто, как и Джинни, близко знал Невилла Лонгботтома еще в школе, были в курсе, что он слегка… не от мира сего. Как и Луна, которая в данный момент обреталась вместе с Рольфом и детьми где-то в Мексике. «Как там этот вид дромарогов называется? Не помню. Да и какая разница?» Но самая большая странность заключалась не в Невилле. Она заключалась... «В вас, мадам Гольдштейн, в вас. Вы уверены, что ничего не забыли? Например, сменить фамилию, вступая в брак по расчету, такому же голому, как тело вашего брата на большинстве снимков в этом журнале? Вы не забыли оставить в покое человека, от которого сами когда-то отказались? Уж не знаю, почему вы это сделали. Наверное, потому, что в серпентарии под названием Малфой Мэнор он давно бы повесился на дьявольском силке». Невилл Лонгботтом все еще был нужен живым слизеринской гадине и ее семейству. — Скорпиуса этими съемками со школы тиранят, — просто ответила Лаванда, бросая взгляд на террасы «Серпантинного озера», и придвинула ближе вазу с десертом. — Очевидно, что они его выматывают. Меня бы все это вымотало гораздо быстрее, — она нервно усмехнулась. Лицо на мгновение застыло, словно говоря: «и я могла бы неплохо позировать фотографам, если бы не второе мая девяносто восьмого года». — Ты еще не все посмотрела, — Джинни Поттер снова указала беглым взглядом на журнал. — Дальше самое интересное, полистай. — Потом, — ответила ее собеседница и зачерпнула ложкой кусок полосатого лакомства. — Хочу попробовать, какой здесь готовят пудинг. Выглядит аппетитно. Джинни Поттер усмехнулась, и в этой усмешке Лаванда могла бы прочесть «дура набитая». Но Лаванда Лонгботтом, как и Лаванда Браун, не умела читать усмешки. — Знаешь, ты права. Сперва нужно поесть, а то вдруг дальше этого делать не захочется. — Мерлин, что же там такого особенного? — владелица сети кафе «Чайный пакетик Роуз Ли» нервно улыбнулась, прежде чем попробовать пудинг, и внезапно задержала ложку у рта. — Гилдерой Локхарт тоже накладывал макияж на глаза, насколько я помню. Сомневаюсь, что Гермиона, узнав об этом на втором курсе, перестала бы вздыхать по нему. — Я не об этом, — репортер спортивной колонки «Пророка» сверкнула глазами. — А о тех снимках, что будут дальше. На всякий случай скажу, чтобы не было неприятных сюрпризов. Там этот Малфой полуголый, рядом с мужчиной. Ну, знаешь, занимается тем, чем вряд ли занимается колдун, у которого все в порядке в голове и в жизни. Небесно-голубой взгляд на мгновение остекленел. Лаванда Лонгботтом жевала пудинг, словно пытаясь его распробовать, а затем взглянула в лицо напротив так, словно впервые его увидела. — Такие фотографии, насколько я знаю, востребованы сейчас в мире моды. И это еще ни о чем не говорит. Ярко-рыжие брови на веснушчатом лице плавно изогнулись. Их хозяйка вновь усмехнулась совершенно по-лисьи, мгновенно подмечая в подруге знакомое замешательство. А также то, как она по-детски щурится от солнечных лучей. — Нормальный человек не согласился бы сниматься в подобном качестве ни за какие деньги. А когда, скажи мне, у Малфоев переводились деньги? И ладно Невилл, этот Скорпиус — близкий родственник его сына, но какого драккла за него вступаешься ты, для меня загадка. — Я не вступаюсь. Это его выбор, его дело. Он хочет так зарабатывать деньги, кто-то хочет иначе. Кто я такая, чтобы ему указывать? — А если твоя дочь захочет зарабатывать вот так, что ты скажешь? Лаванда слабо усмехнулась. Джинни уловила в этой усмешке долю кокетства. И на этот раз в ней присутствовала уверенность — ее собственная, не чужая. Не ее мужа. Это слегка (Лаванда Браун) сбивало с толку. Слегка. Не до такой степени, чтобы беседа вытекла из привычной колеи. — У Фрэн для этого недостаточно данных. Она и сама прекрасно знает, сколько у нее шансов. — И, несмотря на это, продолжает сбрасывать вес, я права? Лаванда улыбнулась углом рта, отчего на ее правой щеке образовалась ямочка. Слишком неуместная, нелепая ямочка на щеках женщины, которой («Привет, красавица…») давно не восемнадцать. — Она держит себя в форме, потому и не ест лишнего. «Из крайности в крайность, да, Нев? То теплицы, то война не на жизнь, а на смерть, то опять теплицы. То гадюка, то бедная милая кошечка, дрожащая от одного имени зверя, который ее покусал. Зверя, которого ты убил и стал ее принцем на белом коне. Легко и просто. Вот только в этой сказке все иначе…» В этой сказке длинная белая змея кругами вилась вокруг уютного гнездышка. Единственное яйцо в кладке, нежданный-негаданный подарок Мерлина, без которого не было бы этого гнездышка, утащили ее змееныши. Джинни знала наверняка — если Невилл и дальше будет играть в альтруиста, змея утащит его самого. Проглотит целиком, набив до отказа тощее белое брюхо, от бесконечной занятости улучшением системы образования окончательно прилипшее к спине. Еще в детстве, когда его мозг был незрелой рыхлой субстанцией, такой же податливой, как и тело, стерва просчитала наперед, что из него можно вылепить. Теперь, когда он отслужил свое в Аврорате и стал преподавать, она скорее обвила бы его кольцами и задушила, чем оставила в покое. Лаванда Браун поняла бы это сразу. Лаванда Лонгботтом, по всей видимости, предпочитала не понимать. Она ждала, сложив ухоженные наманикюренные лапки, ждала, пока ее мужа вслед за дочерью утащат в змеиное гнездо. «Кто ждет, тот рано или поздно дождется, Лаванда». Неизвестно, какой змея была ночью в постели, но днем она строила из себя первую леди, изысканно плевалась ядом, зная, что ее кандидатуру в министры никто в здравом уме не поддержит. Вела себя так, словно делала одолжение всем на свете, включая Северуса Снейпа, лишь стараниями которого и смогла претворить свои планы в жизнь. Но самым великим ее одолжением было родить сына. Одного-единственного. И назвать его в честь родоначальника собственной фамилии. Кассиопея Малфой останется Малфой до конца своих дней, за кого бы ни выходила замуж. Она умрет с этим, как умрет с черной меткой на левом предплечье. — Твоя мама до сих пор обижается на то, что Фрэн съела только половину куска пудинга? Это смешно. — Дело не в этом. Если маме показать эти снимки, у нее будет плохо с сердцем. А потом она снова пойдет к Биллу и Флер скандалить. Я тоже не понимаю, почему они позволяют Виктуар вертеться в этой компании. Не моя она дочь, как и Фрэнсис. Вот уж кто бы у меня совершенно точно ходил по струнке. Вы с Невиллом ее разбаловали. Лаванда молча отхлебнула кофе. — Сколько сейчас весит Фрэнсис? Только не говори мне, что не знаешь. — Почему же, знаю. Раз в три дня утром она встает на весы, вчера они показали девяносто девять фунтов с небольшим довеском. — И это, по-твоему, норма? — Ей в таком весе вполне комфортно. Она может носить платья, которые не смогла бы носить, если бы увлекалась сладостями. — Комфортно? Да она даже не худенькая. Она тощая. При ее телосложении весить меньше ста двадцати фунтов — преступление. Лаванда слегка приподняла уголки губ. Но в глазах при этом вспыхнула нежность. Она улыбалась. Лаванда любит своего принца даже с багажом в виде подколодной змеюки и ее выводка. Вопрос в том, взаимно ли это. Малфой она уж точно не соперница. Никто не даст гарантий, что эта гадина не приползает к Невиллу в теплицы под покровом ночи, чтобы «поговорить о сыне». Никто не даст гарантий, что ее брак с Энтони — не очередная махинация на пути к вершине бесконечной лестницы. — Вы с Гермионой с каждым годом все больше делаетесь похожими на миссис Уизли. Уже и говорите ее словами. Да, Фрэн, как и Невилл, склонна к полноте, но, как говорил профессор Дамблдор, дело в выборе, а не в том, что заложено. — Если бы Скорпиус Малфой не появлялся у вас дома и не мозолил глаза Фрэн, она бы не стала заниматься подобными вещами, а по-прежнему помогала бы отцу в теплицах. Но Фрэн и это забросила. Признай, наконец — как она завертелась в этом гадюшнике, ничего ей в жизни стало не надо! — Она выросла, Джинни. У нее поменялись приоритеты. В таком возрасте девочки хотят быть красивыми и нравиться мальчикам, а не копаться в земле и зубрить книжки. Я по себе это знаю. С учебой у нее все в порядке, да и ребята ничего плохого ей не говорят и не делают. Они развлекаются так, как считают нужным. Джинни снова фыркнула. Эти «ребята» терпят общество Фрэн только потому, что там присутствует ее старший брат. А еще потому, что, случись что серьезное, прямо из теплицы явится их отец с щупальцем тентакулы в руке и помоги им всем Мерлин. Только вот незадача — разбираться будет поздно. — Вот привезут ее разок–другой в пьяном обмороке, я посмотрю, как вы с Невиллом запоете. И не дай Мерлин подсадят ее на какую-нибудь пакость. «Не беги потом со слезами и просьбой одолжить несколько сотен галлеонов на лечение». — За Фрэн, насколько я знаю, кое-кто ухаживает, — сказала Лаванда, с непонятным Джинни упрямством пропуская замечание мимо ушей. — И кто же? Не тот ли хмырь, с которым она чуть не разбилась на мотоцикле? — Там у них другой мальчик появился. На курс старше Фрэн. Его зовут Эван. — Да эта компания растет, как плесень. — Ты позвала меня сюда, чтобы оскорблять друзей моей дочери? — Я позвала тебя, чтобы показать, каким способом лидер их ватаги зарабатывает деньги, только и всего, — Джинни подтолкнула к ней журнал. — Дарю. И Неву покажи, как домой вернется. Ему будет полезно посмотреть. Лаванда задержала глоток из кофейной чашки. Ее взгляд застыл. Всего на пару мгновений, прежде, чем тонкая пелена век опустилась и поднялась снова. — В каком смысле «полезно»? — В том смысле, что он вырвется ненадолго из своего персонального рая и оценит масштабы катастрофы. Персональный рай, эхом повторил внутренний голос, принадлежащий Лаванде Лонгботтом, но звучавший несколько иначе.