Унимая дрожь в руках и возвращая память

Утро почти традиционно начинается с неудач: Тэхён презирает себя, когда глазунья в очередной раз подгорает, и испорченная еда летит мимо мусорного ведра; корит, когда отвратительный быстрорастворимый кофе сыпется мимо чашки, а разбрызганный кипяток ошпаривает кончики пальцев; ненавидит, когда позволяет воспоминаниям и чувствам захлестнуть себя, оседая и корчась в немых рыданиях. На фоне отдалённый мерный звон будильника и лай собаки соседей сверху, уже не раздражающий вовсе, а скорее вызывающий некое подобие апатии вперемешку с поверхностным страхом перед новым днём. Забытый на балконе телефон разрывается от звонков старосты группы, потому что Тэхён не посещал занятия без заявления уже несколько недель, пары непрочитанных сообщений от родителей и многочисленного спама; парень хмурится внезапно, сжимает смартфон в руке до лёгкого хруста и в раздражении бросает его на вроде бы что-то мягкое, чтобы не разбился, но позволил выпустить пар. А после бьёт выкрашенную в грязно-космический стену, травмируя костяшки не до крови, но до явной красноты. пора бы взять себя в руки. Хорошо, что уже хотя бы себя, но никто не ценит этого, крича в университете за приход на пары без инструментов, ведь работать ему теперь якобы не с чем. Тэхён бурчит себе под нос «а запасное на что» и достаёт из старых коробок потрёпанные, но вполне годные для применения кисти, потрескавшиеся краски и заляпанную палитру. Одалживает у одногруппника бумагу и занимает самое отдалённое место, потому что контактировать с кем-либо сейчас не хочется от слова совсем. Преподаватели не особо цепляются к творчеству своих учеников, потому что рисунок – это в первую очередь самовыражение; чувства и эмоции, что тяготят душу, передаваясь через кисть, но к Тэхёну предъявляют некоторые требования, потому что перед ним если не чистый лист, то безобразные рваные линии различных оттенков чёрного. На стенде лучших висят несколько его работ полугодовой давности, ярких и насыщенных, явно светящихся и искрящихся от эмоций своего создателя, потому окружающим невыносимо наблюдать за тем, как Тэхён погружается в пучину страданий и сомнений с каждым днём всё сильней, буквально обмакивая бумагу в своём тёмном. — Больше жёлтого и синего. — Точно не хочешь выговориться? Твои рисунки говорят об обратном. — Может, добавить чуть-чуть чего-нибудь яркого? Тэхён ненавидит яркость сейчас. Люди глупые или просто притворяются глупыми, не допуская мысли, что даже самые сильные под натиском некоторых обстоятельств ломаются? Выворачиваются словно наизнанку, прогибаются на глазах? Тэхён перестал пытаться улыбаться после четвёртого месяца. Ким не дожидается окончаний занятий, трусливо сбегая через пару часов. Слишком много всего для такого маленького, до сих пор не пришедшегося в себя него: давление из-за конкурсов, в которых он давно не участвовал, но всегда побеждал, зарабатывая неплохую репутацию университету; нотации по поводу приближающихся экзаменов и его абсолютной неготовности к ним, потому что ударникам так вести себя не следует; расспросы про его состояние и состояние Чонгука. ведь чем больше дней проходит, тем меньше шансы на то, что он придёт в себя. Атмосфера в квартире давит почти физически, поэтому Тэхён просто идёт, куда глаза глядят, дыша во всю грудь. Проходит не спеша центральный парк, покупает дешёвый горячий шоколад из автомата и давится комочками нерастворившегося порошка, смеясь мысленно, потому что наяву уже не в силах. Садясь перед одной из множества клумб, мужчина срывает едва распустившуюся ромашку, получая в спину недовольное бурчание проходящей мимо старушки. Сейчас бы всплывшим в голове воспоминаниям улыбнуться и взяться покрепче за руку возмужавшего ребёнка рядом с собой, вот только не улыбку вызывают эти воспоминания, а по левую руку сидит вовсе не он. Ноги и предчувствие чего-то неотвратимо гиблого приводят Кима к изрядно поблекшим стенам больницы. Пальцы теребят небольшой букет полевых цветов, что Тэхён купил в подземном переходе, а зубы прокусывают кожу губ до крови. Он не был в его палате уже несколько недель, и нет, не нужно питать ложных надежд: ему бы позвонили, его бы оповестили, но… Перешагнуть порог оказывается сложнее, чем подумать об этом. Тэхён стоит минут десять, наверное, и автоматические двери даже не закрываются уже, словно ожидая, когда он решится. Вдруг на плечо рука чужая ложится, от которой парень едва не шарахается в сторону, и сжимает приободряюще. — Всё хорошо будет, сынок, не беспокойся, — тёплый хриплый голос и лицо всё в морщинах, но вызывает лишь тяжёлый вздох и первую за последний месяц улыбку. Выглядит отвратительно, наверное. Старушка улыбается в ответ и продолжает свой путь, как ни в чём не бывало. Действует, как ни странно. Наверное, правда, что человеку нужен человек, потому что Тэхён переступает порог, сразу же будучи едва не сбитым с ног пронёсшимся мимо персоналом. Заинтересованно вытянув шею и сузив глаза, парень стал визуально выискивать, что вызвало столь редкий здесь переполох, потому что следом пронеслись ещё несколько медсестёр. А после дыхание резко спёрло, а перед глазами поплыло. в той стороне находится его палата. Стоило бы, наверное, ринуться вперёд, чтобы наверняка. Растолкать персонал, не сдерживая рыданий, и кинуться Чонгуку на шею, ведь Тэхён так скучал. Натаскать в палату тайком вкусняшек, что Чон обожает, но по правилам которые запрещены, и читать бесконечно одну из первых их совместно купленных, но так до конца и не прочитанных книг. Однако Тэхён сбегает; трусливо, словно собака, поджавшая хвост. И выглядит это, словно он боится внезапной встречи, но на самом деле скорее наоборот, потому что заискрившаяся внутри надежда – это погибель, – Ким знает уже не понаслышке. ведь может случиться и так, что цветы, которые он принёс с собой, нужно будет ставить уже не в вазу. Идя домой, парень презирает себя. Покупая по старой привычке два мороженных и сразу же выкидывая их, корит себя. Видя на той стороне дороги Чонгука, приветливо машущего рукой и идущего в такт ему, ненавидит себя. Если бы Чонгук очнулся, Тэхёну бы позвонили. Он бы едва не выронил телефон из рук от волнения, отвечая рвано дрожащим голосом, а после сорвался бы с места, сшибая с ног случайных прохожих, что кидали бы ему в спину раздражённые взгляды. И не было бы тогда места сожалению и злости на самого себя, не было бы чувства вины за своё состояние, пусть Чонгук и ворчал бы на него за то, что так извёл себя, и чувствовал бы вину. В кармане небрежно перекинутого через плечо рюкзака смятые в спешке полевые цветы, которые Тэхён выбрасывает почти без сожалений; с ними же выбрасывает и свою надежду. к чёрту. Спустя четыре дня и восемь часов, когда Тэхён таки решается вернуться в больницу, её стены всё такие же обшарпанные, а вывеска, некогда горевшая неоном в темноте, мигает и гаснет в конце концов, как гаснет решительность мужчины переступить порог. Эти сомнения уже раздражают в край, на самом деле, но причины как на их подтверждение, так и на избавления от них нет. На ресепшене девушка, как и всегда, болтает по телефону, а задраенные до дыр коридоры всё так же пусты. Тэхёну кажется, что взгляды редких людей, мимо которых он не спеша проходит, направлены на него, а во взглядах этих – непонимание, презрение и бесконечная жалость. Тэхён ненавидит жалость, она ему ни к чему, и он хочет ответить немного зло на них, но когда оборачивается резко, сзади никого. В голове мелькают мысли, что он совсем с катушек съехал, а тело покрывают мурашки и отвратительный липкий пот. Перед палатой Чонгука Тэхён сидит непозволительно долго. Наверное, часы посещения закончились давно, но зная о его состоянии, персонал лишь головой неодобрительно качает и проходит мимо, мысленно махнув рукой. В какой-то момент до рук робко дотрагиваются, на что Тэхён резко вздрагивает и заторможенно шарахается, потому что, кажется, заснул. Сверху на него глаза лечащего Чонгука врача смотрят со странной тихой грустью и затаённым облегчением. — Вы… уже говорили с ним? — в пустом коридоре тихий голос звучит слишком громко. Тэхёну отчего-то хочется заткнуть уши. — Говорил?.. — переспрашивает, потому что не понял ничего. — С Чонгуком, — врач хмурится, потому что Ким не отвечает, а после приоткрывает дверь в палату с номером «44». Там, сидя к ним спиной, Чонгук смотрит на луну и гладит прижатую к груди невесть откуда взявшуюся плюшевую игрушку, не обращая на происходящее вокруг ни малейшего внимания. На нервный оклик Тэхёна не обращает внимания тоже. — Почему?.. — в груди чёрная дыра разрастается внезапно на много больше, и обида поглощает с головой. — Почему не позвонили, не сообщили?! — Он очнулся несколько дней назад. Вы не отвечали на звонки, но мы оставили вам сообщение. К тому же, была причина, по которой я сомневался, стоит ли оповещать вас… Но Тэхён не слушает больше, срываясь с места. В голове набатом единственное желание: обнять, почувствовать родное тепло; собственной кожей ощутить, что живой. в сердце цветы распускаются от одного вида, что Чон больше не прикован к постели, — Кто вы? — Чонгук смотрит с опасением на человека, сжавшего его в объятиях, и мягко отстраняется, вытянув руки. и шипами пронзают насквозь. — У него амнезия, — врач утыкается в бумаги, якобы ища что-то – на самом же деле, попросту избегая столкновения взглядов. Слишком добрый, повидавший многого человек. — Диссоциативная, то есть психогенная, полагаю, так как его головные травмы не были настолько серьёзны, чтобы вызвать её. Однако я не психиатр, поэтому точного диагноза поставить не могу, так что… У Тэхёна в голове шум и голос врача на фоне, но слов он не разбирает. Перед глазами картинки произошедшего мелькают, раня ещё сильнее; руки и губы не перестают дрожать, хотя так хочется. Это ведь не навсегда, это временно, и Чонгук обязательно вспомнит его: Тэхён тайком притащит ему его любимые вкусняшки и одну из их первых совместно купленных, но так до конца и не прочитанных книг, тексты которой они вместе будут взахлёб читать ночи напролёт, ведь дни у них будут заняты прогулками и тоннами совместных фотографий, которые Тэхён бережно хранит в жестяных коробках. — Его память вернётся, ведь так? — парень впервые за весь разговор подаёт голос. Врач хмурится, недовольный тем, что его не слушали, и вздыхает тяжело и долго; однако, засомневавшись лишь на мгновение, произносит почти уверенно: — Конечно. Нет причин для беспокойств по данному поводу. — А есть по другому?.. — Его организм может восстановиться не полностью. Произошедшее выбивает Тэхёна из колеи абсолютно полностью. Он снова не ходит на занятия, но в больницу не ходит тоже: слишком сложно смотреть в бесконечно родные глаза и не видеть там своего отражения, слишком больно решиться на прикосновение и получить робкий толчок в ответ; однако Ким регулярно посылает посылки с наверняка ненужной чонгуковой любимой одеждой и дисками пусть и немногочисленных, но собственноручно написанных хитов. Некоторых ещё даже не афишированных, хотя Чонгук, наверное, не помнит всё равно. Плакать Тэхён стал ещё больше, запираясь по ночам в ванной в обнимку с гитарой. Играть он не умеет, хотя Чон порывался научить его, но бездумно перебирать струны – абсолютно его. А ещё эти наклейки, которые они вместе собирали в совместных путешествиях, проектах, которые получали в дополнение к награде и в виде подарков к различным покупкам… Некоторые изрядно стёрлись уже, и пора бы, наверное, оторвать их и наклеить новые, но новых нет. Тэхён прижимает ноги к груди и сжимает колени сильно-сильно, повторяя про себя, словно мантру, что у них с Чонгуком ещё полно времени, чтобы собрать новые. И играть Ким научится, приложит все усилия, чтобы купить собственную гитару и обклеить и её тоже, ведь на чонгуковых места не будет хватать совсем. Через несколько дней после выхода Чонгука из комы Тэхён идёт устраиваться на подработку, потому что нужно платить за лечение, которое не дешёвое вовсе, ведь больше некому. Хозяин кофейни встречает его с распростёртыми объятиями; до ухода Ким возглавлял список лучших сотрудников несколько месяцев подряд, поэтому пренебречь столь продуктивным работником было бы настоящим кощунством. На вопрос о состоянии Чонгука Тэхён улыбается вымученно и информирует предельно кратко: — Он очнулся, всё в порядке. Сейчас мне очень нужны деньги, чтобы оплатить лечение, поэтому, прошу, выделите для меня место… Я приложу все усилия и постараюсь не разочаровать вас. Сокджин хмурится, глядя на состояние парня, и вздыхает тяжело и долго. — Сделай мне чашечку кофе. Время – почти закрытие, поэтому в кофейне никого. Тэхён за прилавком крутится вокруг кофемашины, очищая и готовя её к завтрашнему дню, а Джин внимательно наблюдает за ним, думая о его просьбе. В руках давно остывшая чашка эспрессо, приготовленного чуть хуже, чем пятью месяцами назад, но всё ещё многим лучше, чем у большинства здешних работников, поэтому решение почти принято. — Возьму пока что на испытательный срок. Посмотрим, каков твой предел сейчас. Тэхён улыбается уголками губ и кланяется настолько низко, насколько способен.

* * *

У Чонгука тысячи вопросов и никого, кто смог бы ответить на них. Изредка палату посещают друзья, которых он помнит едва ли, но даже они не могут объясить, откуда берутся пакеты с чёртовой одеждой и старыми потёртыми дисками, на коробках которых беглые пометки собственным почерком, и это злит неимоверно. Его лечащий врач говорит, что это временно, что скоро память начнёт возвращаться к нему, но возвращаются лишь медсёстры с приглашениями на обследования и препаратами внутривенно. Единственным, кто может ответить на хотя бы часть тех вопросов, что доводят до бессонницы, Чонгук считает того мужчину, что так внезапно заявился в его палату после окончания часов посещения, и что больше не приходил к нему до сих пор. Чон абсолютно не помнит его, не знает, кем они приходятся друг другу, но от одной только мысли о нём, какой бы она ни была, сердцебиение учащается и в груди становится так отвратительно пусто, что хочется выть. И это беспокоит. Те вещи, что приходят пару раз в неделю, хоть и вызывают некое недоверие, но кажутся абсолютно родными, поэтому иногда Чонгуку просто невозможно устоять перед желанием надеть одну из многочисленных блеклых безразмерных толстовок и узкие рваные джинсы, лечь прямо в них на кровать и, накрывшись одеялом с головой, вдохнуть на чувственном уровне бесконечно любимый запах. Больничная одежда, пропитанная Чоном насквозь, так не пахнет, а значит это запах чей-то, кто был невероятно близок, – от этого снова много вопросов, на которые ни единого ответа. Через несколько недель Чонгук вспоминает, что пишет музыку. Что окончил музыкальный колледж, что благодаря как-то просочившейся в сеть собственно написанной песне стал получать заказы на написание текстов, что в один момент начал снимать студию звукозаписи и петь сам. Одолжив ноутбук, парень с шестого раза заходит по почту и, не читая, отмечает прочитанными сообщения от заказчиков с соболезнованиями и пожеланиями скорейшего выздоровления, а после бегло листает ленту своей фан-группы, внезапно залипая на размытом фото из какого-то кафетерия, где он и тот мужчина. Сердце заходится в бешенном ритме, а кончики пальцев начинают дрожать, когда появляется желание коснуться его. Он такой несуразный, на самом деле: угловатый, неловкий, с выкрашенными в грязный блонд волосами и глупой прямоугольной улыбкой. Но что-то тянется к нему, и это что-то пугает внезапно настолько, что Чонгук отворачивается и резко захлопывает ноутбук. Одна его сторона жаждет большего, хочет вспомнить всё и полостью, но другая упрямо твердит, что не сейчас, что хватит с него на сегодня. а в вазе на тумбочке одиноко чахнет белая роза. — Не могу сказать наверняка, но он помнит почти всё. Узнаёт друзей, которые иногда приходят, слушает диски, что вы присылаете – порой даже хвастается, хах. Я одалживал ему ноутбук, а после по истории отследил, что он искал себя и, так понимаю, вас, потому что… — врач делает некую паузу, откашливаясь в кулак. Тэхён выглядит настолько измученным, что сообщать ему подобное язык попросту не поворачивается. Парень сглатывает и опускает взгляд, потому что не глупый и знает, что скажут ему дальше. — Кажется, Чонгук не вспомнил вас до сих пор. Может, вам стоит навещать его? Хотя бы иногда. Я уверен, что он чувствует, будто не хватает чего-то важного, но не может понять, чего. Тэхён понимает, хотя не хотел бы понимать. В последнее время его всё чаще посещали мысли, что, наверное, было бы лучше, если бы Чонгук не вспомнил его совсем, ведь в состоянии Чона сейчас виноват именно он. Тэхён оплатил бы его лечение и передал бы денег на первое время; совсем скоро Чонгук встретил бы замечательную девушку, которую не пришлось бы скрывать от общественности и с которой они прожили бы долго и счастливо. У него были бы дети, внуки, правнуки. Быть может, даже наладились бы отношения с родителями. Ближе к старости он бы купил домик за городом, и летом там всегда бегали бы босые детские ноги в окружении собак, ведь Чон их так обожает. а Тэхён умер бы в тот же момент, когда отказался бы от него. — Простите, мы ведь… знакомы?