Унимая дрожь в руках и возвращая память

* Чонгук шипит на грубые прикосновения, уворачивая лицо; Тэхён поджимает губы напряжённо и в очередной раз смачивает вату водой, чтобы убрать чужую подсохшую кровь. Он совсем не хочет быть грубым, но злость переполняет нутро: раньше на Чоне никогда не было настолько сильных ушибов, и теперь это начинает принимать серьёзный оборот. Парень порывается сам себя обработать, но Ким шикает на него недовольно и бьёт по содранным в кровь пальцам рукой. На часах за двенадцать давно, и Чонгуку стыдно немного за то, что он побеспокоил друга в столь позднее время, но больше идти ему было попросту некуда. Несмотря на смятение, разочарование и боль, вид взъерошенного заспанного Тэхёна бурей светлых чувств отозвался в нём, потому что Ким единственный, кому в самом деле не плевать; кто встретит неважно настолько побитого в домашних штанах, отогреет в объятиях и успокоит словом (Чонгук около часа на его плече в слепых рыданиях задыхался, комкая судорожно майку на спине, из-за чего теперь неловко настолько, что в глаза прямо не посмотреть). Тэхён понимает и ничего не требует, просто находясь рядом. Чонгук сейчас для него намного важнее, чем всё; он плюёт на конспекты, которые хотел подучить утром, и на сам сон, сжимая чужие ладони своими и дыша в унисон. Парень готов сделать что угодно, лишь бы не видеть пугающей блёклости в чужих глазах, потому что это означает, что Чон всё больше погружается в мысли, стараясь помочь себе сам, но не осознавая при этом, что так погрязнет, застрянет в собственных комплексах навсегда, и даже Тэ не сможет помочь ему тогда. — Посмотри на меня, — просит мягко, но настойчиво, наклоняясь к Чонгуку ближе. — Пожалуйста. Парень сглатывает шумно и поворачивает к другу голову, опуская тут же глаза. Тэхён цепляется за многочисленные, невидимые с первого взгляда увечья и только сильнее бесится, хотя должен был Чона успокоить. — Кто бы это ни был, будь уверен — он поплатится. Я уже обещал тебе это, да? Мне неважно, сколько раз придётся повторить это, но знай: я убью за тебя. — Но хён… — Нет, — качает тот головой, — давай об чуть этом позже? А сейчас сон. Они впервые засыпают вместе, создавая тесное сплетение рук и ног. Чонгук ворочается много и часто, потому что тело ноет, а Тэхён просыпается следом, накрывая его сползшим с плеч пледом и подтыкая у ног. Парня переполняет нежность, и он не уверен больше, что это хорошо: Ким хочет быть с Чоном больше, знать о нём всё, и это действительно страшно, если подвести мысли к тому, что из-за презрения парень может попросту перестать с ним общаться, потому что этого Тэ хочет меньше всего. Утро встречает Тэхёна запахом свежей выпечки и порошкового кофе «три в одном», который он пьёт редко из-за нехватки времени. За окном едва светать начинает, а значит времени мало, поэтому он поворачивается на другой бок и накрывает голову одеялом, резкой вспышкой головной боли запоздало вспоминая о застывшем в крови на его пороге Чонгуке, о сбитом дыхании и душных, но таких тёплых и нужных сонных объятиях. Завернувшись в скомканный у ног плед, парень плетётся на кухню, где уже включен свет; Чонгук сидит за столом и обрабатывает открывшиеся ночью раны, шикая недовольно на свои же движения. — Может, так станет легче? — Тэхён вдруг опускает перед ним и дует на ушибленную коленку, у которой разорвана ткань штанов. Вчера он этого не заметил. — Не нужно, хён! — Чонгук краснеет, упираясь рукой в чужое плечо. Пытается оттолкнуть как можно вежливее, но Ким настойчиво диктует своё, в один момент нависая над парнем, отобрав вату и йод. — Как тебе спалось? — спрашивает беззаботно, устаиваясь у чонгуковых ног. Ушибы на его коленях не похожи на те, что выше, а значит к побоям их отнести нельзя. Быть может, Чон падал часто, пока сломя голову бежал к нему? От этой внезапной мысли на щеках невольно румянец проступает, хотя в параллель с этим дыра все внутренности поглощает, потому что не только сбитые коленки могут быть из-за него. — Хорошо, — парень смущается сильнее, вспоминая прошедшую ночь. Ещё ни с кем он не был настолько близко, и это, признаться, сбивает с толку, прогоняя все сторонние мысли из головы прочь. Что ему теперь делать? Вести себя как раньше или попросить за всё произошедшее прощения? Сделать вид что ничего не было и забыть? — Благодаря тебе. Если бы ты так внезапно не ворвался в мою жизнь, я бы давно сдался и позволил себе умереть за первым же углом, — он касается робко лица перед собой ладонью, очерчивая большим пальцем линию подбородка. — Ты невероятен. Почему тебя заинтересовал такой, как я? Ни к чему не стремившийся особо бродячий мальчишка с забинтованными из-за порезов по локоть руками. Я ведь до тошноты банален и жалок. — Эй, это не так. Если бы ты был до тошноты банален и жалок, я бы никогда не обратил внимания на тебя, — Тэхён утыкается в чужую ладонь носом и поддаётся вперёд, ластится. Он рад, что Чонгук доверил ему эту сторону себя, и не подведёт его к нему рвения, постараясь чуть больше открыться сам. — Не расскажешь, что произошло? Сейчас, когда ты не так сильно расстроен и зол, думаю, тебе станет легче. — Можешь не думать об этом ещё немного, пожалуйста? Сегодня я хочу проводить тебя. Тэхён кивает, поддаваясь чонову желанию, и когда заканчивает с обработкой, устраивает голову на его ногах. В волосы тут же пальцы осторожные вплетаются, сжимая чуть крепче изредка и слегка массируя кожу головы, на что Ким улыбается довольно и сонно потягивается, жмуря глаза. На губах остаётся привкус порошкового кофе, который Чонгук заварил себе и который Тэ так бессовестно вырвал прямо из чужих рук, говоря, что ему нужней; подбородок и щёки измазаны в сахарной пудре от пирожных, что Чон купил для него, надеясь, что придётся по вкусу, поэтому при еде просит быть более осторожным, невесомо стряхивая порошок с сонного лица. Когда они заканчивают завтракать, перебивая часто друг друга, на часах уже восемь, поэтому пора идти. Тэхён между делом небрежно бросает, что Чонгук может чувствовать себя здесь как дома столько, сколько потребуется, и что он оставит ему ключи; Чон не отвечает ничего на это, улыбается робко и кивает скованно, натягивая на тело не до конца высохшую после ночной стирки джинсовку, а после молча тенью следует за Тэхёном, что сегодня проходит мимо своего любимого заведения с кофе. — Я до сих пор зол, хотя и успокоился немного за ночь, поэтому не знаю что сейчас сказать. Но ты тоже собираешься молчать? — Ким останавливается вдруг, заставив идущего позади задумавшегося друга врезаться в него. — Скажи хотя бы, что чувствуешь себя лучше. Что придёшь домой и приготовишь моё любимое блюдо, потому что я знаю, что ты умеешь готовить. — Но ты ведь на самом деле хочешь услышать об этом и ни о чём другом, я прав? — Чонгук хмурится, тыча пальцем в пластыри на лице, потому что остальное скрыто под одеждой. — Хорошо, я расскажу тебе, только… не дави на меня, ладно? Это тяжело. Тэхёну вмиг стыдно становится, потому что до этого он только это и делал, увязнув в собственной горечи и злости. Ему вдруг отчётливее видно становится боль и разочарование в глазах напротив, сомнения и страх, дрожь в спрятанных в карманах руках и подкосившихся в коленях ногах. — Прости, — Тэ делает шаг вперёд, утыкаясь лбом в чужое плечо. — Я делал это неосознанно, потому что очень волнуюсь за тебя. Потому что мне невыносимо видеть эти увечья на тебе и знать, что человек, который сделал это с тобой, в порядке. Чонгук выдыхает рвано и прикрывает глаза. — Всё началось давно, — произносит едва не шёпотом, щекоча висок. — Примерно тогда, когда на первые заработанные деньги я купил первую в своей жизни гитару. Она была не новой, простенькой и расстроенной, но даже этому я был безумно рад. Родственники отнеслись к появлению инструмента в моей комнате скептически, думая, что я где-то его подобрал и это лишь мимолётное увлечение. Но они не знали, что уже тогда я проявлял к игре на гитаре большой интерес, и с её появлением углубился в занятия настолько, что начал невольно опаздывать на занятия, а после и вовсе их пропускать. Я был самоучкой, и подсказать что-то было некому; наверное, поэтому моя игра до сих пор даже не на уровне начинающего, ха. Тэхён слушает внимательно, опустив на дорогу глаза. Он невольно переплетается с Чонгуком пальцами, пряча замок в подолах длинного кардигана, чтобы не привлечь лишнего внимания и этим друга не напугать, не сбить. Он видит, что рассказ даётся ему трудно, что он не знает как что правильно описать, поэтому сбавляет чуть темп и успокаивающе скользит ладонью по его напряжённым рукам, уверяя тем, что всё в порядке. — После того, как школа объявила мне выговор, меня впервые ударили, — сердце Тэхёна болезненно ёкает, потому что насилие между близкими людьми всегда казалось ему ужасным и желанно далёким, но теперь рядом с ним человек, который подвергся ему. Человек невероятно важный и нужный. — Кто-то пытался остановить его, но поплатился, и больше не встревал. Позже я понял, что этот человек был пьян: сразу не распознал потому, что раньше он никогда просто так не выпивал. Тогда же, как я узнал позже, у него начались проблемы на работе, и на мне он всё чаще выпускал пар. Кричал, что творчество – бесполезная трата времени, что им не добиться ничего. Он заставлял меня учиться, нагружал дополнительно и следил за тем, чтобы я всё выполнил. В итоге у меня не оставалось времени ни на что. И тогда я начал сбегать. Уходил утром, пока все спали, и приходил, когда они уже легли. Позже из-за долгов мы переехали в другой, менее благополучный район, и этот человек переехал с нами. Моя комната из большой и просторной превратилась в обклеенный плакатами угол, а постель сменилась рваным матрасом. Он спился совсем, заставляя работать мать. Я не раз предлагал ей пойти в полицию, но она не хотела, потому верила, что всё это временно, что этот человек исправится. Но он не исправлялся, и я начал пытаться дать отпор. Недавно он разбил мою гитару, и я решил, что больше не хочу возвращаться в тот дом. Я ненавижу его, знаешь? Хочу, но не могу убить. На меня всё это давит, я порываюсь, хочу уйти как можно дальше, я… — Чонгук! — Тэхён льнёт резко ближе, сжимая друга в комок. Тот хватается за его руки, сжимая наверняка до синяков, и тычется в грудь, желая скрыть своё состояние. — Прошу, успокойся. Всё будет хорошо, просто скажи мне, кто он. — И что тогда? — голос Чону звучит слабо и сломлено, и Тэ от этого трясёт. — Что изменится, хён? Думаешь, он скажет «я был не прав!», перестанет пить и больше никогда не будет никого бить? — Я постараюсь поставить его на место, — Ким хмурится, желая услышать сейчас только одно. — По крайней мере, точно отплачу за его издевательства над тобой. Поэтому, повторюсь: просто скажи мне, кто он. — Не знаю, оставшееся чувство любви это или что: я ненавижу его, но не могу не сказать, что он тот, кого собственные творения подводили множество раз, однако он не сдавался до конца, и за это я его уважаю. Но больше ни за что. Звучит так, будто я пытаюсь оправдать его, да? Аж самому смешно… — Так он… — Да, ты правильно понял, — Чонгук натянуто улыбается, вырваться из чужой хватки вдруг слабо пытается, но Тэхён держит крепко, позволив лишь отстраниться на расстояние едва уловимого друг другом дыхания. — Мой отец. Теперь ты чувствуешь отвращение ко мне? Ребёнок, не любимый семьёй, никем любим не будет, поэтому я и не хотел говорить тебе ничего. Это мои проблемы, и я должен решить их сам. — Не думаю, что могу чем-то подействовать на тебя сейчас, но просто знай, — парень хватается резко за чонову ладонь и прижимает своей груди, — что сердце того, кому ты неприятен, никогда не станет биться так часто. Я искренне хочу помочь, поэтому прошу хотя бы просто позволить мне находиться рядом. — Это только моё дело, хён, почему ты не можешь понять?! — Чонгук срывается резко, отдёргивая руку и делая назад несколько рваных шагов. — Хватит принимать меня за ребёнка. Теперь, когда у меня есть то, к чему стремиться, я не чувствую себя беспомощным. — Давай. Отлично! — Тэхён сжимает поцарапанную чужими ногтями руку в кулак и смотрит внезапно так зло, что Чон вздрагивает. — Можешь отрицать меня сейчас, но тогда после не прибегай ко мне посреди ночи лечить свои раны, потому что у меня тоже есть порог! Думаешь, я в порядке, сидя на месте и думая, что с тобой? Цел ты или, может, даже мёртв?! Сколько раз мне нужно сказать, чтобы ты понял, что я беспокоюсь за тебя?! — Тогда я сделаю так, чтобы ты больше никогда не хотел видеть меня. Удар прилетает внезапно – Тэхён его совсем не ждал, а потому, растерянный, неловко на спину падает, жмуря и больше не открывая глаза, которые против воли слезятся. Почему Чон отверг его сейчас, когда Ким наконец начинает разбираться в собственных чувствах и когда ему самому помощь нужна? Почему не хочет принять, что Тэ его ценит и не бросит никогда, что бы он ни сделал? Он поднимается, когда фигура Чонгука вдалеке уже растворяется, и спешит следом. «Он никогда не полюбит такого, как я, — набатом в голове и рваным по сердцу, отражаясь затруднённым дыханием и слезами на глазах. Чон их упрямо смаргивает, раздражённо размазывает по щекам, но лишь хуже делает, и понимает это сам. — Я должен разобраться со всем скорее и уехать, иначе станет невыносимо и дальше лгать». Картинки того, как он ударил друга против воли всплывают в воспоминаниях настолько резко, что от них хочется бежать; оставить далеко позади где-то и только знать, что всё то было ради Тэхёна. Губы в тонкую полоску сжимаются, когда рука тянется к лезвию, что в кармане обычно, но нащупывают лишь зажигалку, потому что он клятву дал; потому что хотел снова посетить тот магазин с Кимом, ведь он часто рассказывал о нём и обещал провести специально для него небольшую экскурсию, пусть на каждую просьбу об этом отвечал мягким «не в этот раз». От быстрой ходьбы ноги непроизвольно заплетаются, и Чонгук едва не падает, носком кроссовка зацепившись о треснувший асфальт. Он смотрит растерянно вперёд и вдруг понимает, что за следующим углом начинается его улица, где привычно бродячие животные, частые злые глаза и бесконечно шумные соседи, на которых из-за плохой репутации даже не накричать, хотя так хочется. Спустя долгих семьдесят восемь шагов парень останавливается у невысоких покосившихся ворот и выбивает их с ноги, потому что достало; на внезапный шум соседские собаки рычать и лаять начинают, зля ещё больше. так раздражает! — Опять шум поднял? — доносится сразу же, не успевает Чонгук войти. От ставшего противным голоса внутренности невольно сводит, и от выглянувшей со стороны кухни матери Чон взгляд отводит, чтобы не сорваться сейчас. — Просила же быть тише, отец спит днём. Не хватало ещё, чтобы он проснулся в плохом расположении духа. — Тогда целым точно никто не уйдёт, да? — усмехается Чонгук, небрежно скидывая обувь. Проигнорировав возмущение женщины, потому что та упрямо закрывает на слово «насилие» глаза, парень поднимается на этаж выше, где их с матерью совместная комната, и начинает собирать свои вещи. — Хей, вставай, — начинает вполне уверенно, закидывая на плечи рюкзак и толкая ногой тело своего спящего отца. — Перед уходом я хочу тебе кое-что сказать. Тучный мужчина отмахивается от него, что-то под нос бурча, и заворачивается сильнее в одеяло, потому что свет из приоткрытой двери бьёт в глаза. Чонгук скрипит зубами и резко тянет за бельё, оставляя отца без всего, на что тот смотрит исподлобья зло, до конца ещё не проснувшийся, а после резко встаёт, проводя ладонью по потному лицу. — Страх потерял? — Да. И теперь ухожу. Но перед этим я должен сказать тебе, что ты бесхребетное чмо, потому что если не я – то никто. Ты сел на шею матери лишь потому, что не смог добиться ничего своими историями, но знаешь почему? Потому что после своей пятой книги, которую не приняли, ты сдался. Ты не принимаешь в расчёт то, что четыре до неё приняли, и погряз в самобичевании настолько, что вылезти уже не смог. Ты говорил, что ничего кроме написания не умеешь, но ведь не пробовал даже, я прав? Всё, что ты можешь сейчас – это вливать в себя алкоголь и травить нас. Знаешь, наверное, когда-то я любил тебя. Но теперь я могу с уверенностью сказать, что такие люди как ты не должны в нашем обществе существовать. Чонгук едва успевает увернуться, чтобы смягчить удар, но теперь без страха отвечает. Пусть слабо, неумело и ощутимо едва, но этого хватает, чтобы скрыться за углом и спуститься на первый этаж. Хотел бы он уйти пафосно, со злости хлопнув дверь за собой, но стоит всё же спасаться бегом, потому что отец сонный и хмельной, и может убить его не колеблясь. — А ну стой! — парня, уже подлетевшего в двери, за рюкзак резко тянут и припирают к стене, пальцами впиваясь в горло. Он тянется за чужими руками рефлекторно и пытается расцепить, но в итоге лишь скребёт по ним слабо ногтями, смотря на грани потери сознания прямо в глаза напротив. —Кто дал тебе право говорить так, сукин сын?! Ты, мелкий ублюдок, не понимаешь ничего! — Хватит! — кричит на фоне мать и пытается мужа от сына отогнать, прямо как тогда. Чонгук приоткрывает рот, порывается что-то сказать, но в итоге хрипит только, выпуская весь кислород из лёгких и ловя чёрные точки в глазах. Руки уже почти опускаются, как входная дверь с ноги кем-то вышибается, а в следующее мгновение в саднящее горло потоком воздух врывается, заставляя закашляться. — Ты как? — Чонгук нависшего над собой Тэхёна от неожиданности пугается, в сторону заваливается в желании отскочить, падая неловко на колени. От вида тёмных следов на чоновой шее внутри Тэ всё резко переворачивается, оголяя чистую ненависть и злость; он её так старательно в глубине себя прятал, чтобы не напугать никого, но теперь это не важно, потому что тот человек коснулся того, что дороже ему буквально всего. — Эй, ты, — поднимается медленно, неосознанно понизив голос на пару тонов. — Как посмел ударить его? Как мог вообще подумать о том, чтобы задушить?! — Ты, чёрт, ещё кто?! — Я тот, кто постоит за Чонгука горой, — Тэхён усмехается злобно, невольно прокусив до крови губу. — Забавно, потому что всё должно было быть наоборот: это вы должны были защищать его. Возможно, даже от меня. — Да что ты несёшь?! — Говорю вам о вашей прямой обязанности, — Тэхён ловко уворачивается от очередного удара, нанося его следом сам, оставляя тем самым на опухшем лице мужчины очередной синяк. — О социальном статусе, роли в семейной ячейке общества. Потому что вы, судя по всему, забыли. Хотя, возможно, и не знали никогда. — Заткнись уже, а?! — выпад получается настолько резким, что ослабевший бдительность парень не успевает уйти: получив удар вскользь от щеки к скуле, падает, смотря на отца Чонгука снизу вверх. — Хочешь поставить меня на место правильного человека, отца? Только вот это мне не нужно нихера: этот ублюдок не заслуживает это для себя. Из него не выйдет ничего путного – также, как из меня. Так какой смысл в его существовании?! Пусть уже сдохнет скорее, а? Облегчит жизнь мне и своей матери, и, возможно, тогда… — Нет, Чонгук, не слушай! — Тэхён подрывается к другу настолько быстро, насколько может, затыкая уши руками, буквально разрываясь на части от того, что предстаёт перед его глазами: Чон потерян невероятно, расстроен и опустошён, смотрит вперёд прямо и не видит ничего. Позади мужчина мерзко смеётся, бубня под нос что-то о том, что так будет правильнее; лучше, если он исчезнет, уйдёт. И после этого Тэ больше не сдерживает себя, идя напролом: валит мужчину на спину, седлает бёдра и бьёт наотмашь в чужую морду кулаком, повторяя вновь и вновь, пока костяшки не сбиваются напрочь в кровь. — Отлично, — произносит презрительно, словно плюя в лицо. — Тогда я забираю его, — Тэхён подходит к Чонгуку, заглядывает в лицо, касаясь невесомо губами щеки и шепчет тихо: — Не волнуйся, всё будет хорошо. Сейчас, когда мы перешагнём порог, просто забудь о них. С того момента эти люди тебе – никто. И, взяв нежно за руку, тянет к выходу за собой, не позволяя замешкаться, дать сбой. отныне друг для друга мы – всё. * — Странно, но я не вижу никаких серьёзных отклонений в восстановлении, — мужчина рассматривает задумчиво сделанные Чонгуком снимки снизу вверх и наоборот. — Возможно, причина в вашем восприятии сложившейся ситуации, или проще говоря – в психологическом состоянии. Есть вероятность, что из-за резко возросшего уровня стресса оно стало нестабильно. Есть ли у вас причины для этого? Чонгук поджимает губы, тушуется, потому что в сознание неприятным порывом резко ударяют воспоминания об изменчивом состоянии Тэхёна, о поступке Хосока и его отъезде, о возвращении Юнги и Намджуна, которые явно что-то хотят от него, но пока отмалчиваются и ничего не говорят. Поэтому, нехотя и скрипя зубами, кивает. не такого спустя столько времени, потраченного на восстановление тела и отношений, он ожидал. — Я выпишу вам направление. Пожалуйста, посетите специалиста в ближайшее время. Чонгук кланяется в благодарность и кивает головой на прощение, скрываясь за дверью, где ждёт Тэхён. Улыбнувшись устало, парень тут же в его объятиях утопает, уткнувшись лбом в острое плечо. Тэ не спрашивает о том, что было в кабинете, что сказал ему врач; лишь поглаживает нежно спину, шевелит мягко пальцами в его спутавшихся волосах и шепчет уверенно, что ничего, всё хорошо и так. Позже несомненно станет лучше, потому что они обязательно преодолеют эту полосу – она исчезнет прямо у них на глазах, а пока им достаточно сцепленных рук и взаимных мягких движений обветренных губ, от которых обоих до сих пор слегка трясёт. — Врач сказал, что проблема может быть в психологическом состоянии, потому что физически со мной всё в порядке. Возможно, причина в том, что резко появившиеся Юнги и Намджун что-то хотят от меня, но что – не говорят, и это беспокоит. — Врач дал тебе направление? Думаю, нам стоит сходить в ближайшие дни. Не думай об этом, может стать только хуже. Расслабься немного, ты сильно напряжён. Я защищу тебя. — Конечно, — улыбается Чонгук. — как и тогда. Чонгук идёт максимально близко к Тэхёну, иногда сталкиваясь локтями, потому что за руки им на публике нельзя; оглянувшись по сторонам, он натягивает выше маску и наклоняется к Киму, врезаясь в него губами. Находя его собственные сквозь маски, он усиливает напор, вдавливая растерянного и смущённого в край Тэ глубже в капюшон. — Вас, конечно, трудно узнать, но вы такие приторные, ребята, — раздаётся смех со стороны, от которого Чонгук настолько резко от Кима отстраняется, что врезается в стоящий неподалёку велосипед, с грохотом его роняя. — Минни! — восклицает Тэхён на грани радости и возмущения, очаровательно сжимая и разжимая покрасневшие кулачки. — Я восхищаюсь и ужасаюсь твоему умению подбирать ситуации для появления. — Я применяю это умение только для тебя, — подмигивает Пак, заключая друга в объятия и тут же получая ощутимым тычком в рёбра от Чона. — Хей, не забывай про меня! — Конечно, Кукки. Вообще, только Тэ имеет право так его называть, и Чонгук немного дуется, что мужчина Чимину на этот счёт ничего не сказал. Вздохнув, парень направляется за друзьями, что уже ушли вперёд, говоря привычно о чём-то своём, поэтому не замечает выскочившую на дорогу машину. Сам он отреагировать не успевает, и только некто, потянувший за капюшон, ему жизнь спасает, повалив на тротуар. — Чонгук, ты как? — сверху Чимин нависает, обеспокоенно вглядываясь в чужие расфокусированные глаза. — Кукки! Всё в порядке, ничего не ушиб? — рядом Тэхён на колени падает, обхватив лицо возлюбленного ладонями и пытаясь добиться хоть какой-то реакции на их слова. Но ответом ему служит лишь душащая тишина. — Отлично! Проваливай! Мне будет прекрасно и без тебя! — Но Кукки!.. В сторону Тэ внезапно летят беспорядочно диски, тетради и сложенные листы, побуждая уйти, но он упрямо стоит на месте, принимая всё на себя. Чонгук от этого только больше злится, раскидывает уже аппаратуру по сторонам и срывается с места, задевая Тэхёна, что бежит за ним верно следом, пытаясь остановить. Чон не закрепляет шлем как следует и давит на газ, выскакивая случайно на встречку и уклоняясь от слепящих глаза фар, пытайся выйти на свою полосу, но никак. Чонгук слышит, как Тэхён сутками плачет в его ногах, но не может ничего сказать или сделать, потому что связан по рукам и ногам своим грехом, ведь должен был тогда сохранить спокойствие ради их отношений и выслушать его, а не срываться из-за грёбанной песни. — Тэхён, — Чонгук поднимает внезапно на мужчину слезящиеся глаза. — Тэхён, прошу… Умоляю… Прости меня!..