***
Я вновь стою у знакомого возвышения, озаренного лунным светом, но в этот раз Шинья не плачет, а только неслышно сопит на моих руках, утомленный, вероятно, прошедшим днем. Гулкая тишина поглощает все звуки — плеск воды, стук капель, даже суматошное биение сердца — и душит, заставляя гореть шрамы, оставленные веревкой. Мне страшно, я хочу освободить руки, однако отпускать сына опасаюсь, закрепить же его нечем, так что остается лишь крепче прижимать к себе живой сверток, озираясь и постепенно отходя все ближе к каменному выступу. Резкий всплеск болезненно бьёт по ушам, а сердце словно обхватывает ледяная рука — не сильно, едва-едва, словно раздумывая: сжать сильнее или отпустить? Нечто огромное, мощное, Оно медленно вырастает из воды, сантиметр за сантиметром, поднимает увенчанную рогами голову и смотрит. Смотрит жутко-знакомыми золотыми глазами, за пеленой вековой усталости в которых бьется обижигающее холодом пламя. Переливается чешуя, блестит стекающими по телу капельками, почти светится в лучах ночного светила. Сине-голубая, драконья чешуя! Не в силах ни пошевелиться, ни отвести взгляд, я чувствую, что ещё секунда — и сердце остановится. Не потребуется сжимать ледяную ладонь — и без того замерзнет. Не от страха и не от ужаса, хоть их и в избытке, но от прикосновения чего-то древнего, несоизмеримо могущественного. Меня спасает зашевелившийся Шинья, на которого переводит свое внимание Дракон. Нужно взять себя в руки, сделать что-то, отвести его от… — Ты боишься, — разлетается громогласным эхом, однако теперь я склоняю голову, не позволяя себе смотреть, отступаю мелкими шагами назад, — боишься, но сожалеешь. Боишься, но готова защищать… Подкидыша… — Хватит, Сейрю! Неизвестный появляется из ниоткуда. Молодой на вид совсем, с неясными чертами лица, скрытого наполовину волнами алых даже в полутьме волос, он оказывается между мной и древним чудищем-божеством. Я хочу отшатнуться, бежать наконец, но меня хватают за подбородок и мягко, но уверенно заставляют поднять голову. Глаза добрые, мудрые и чуть грустные, цвета сирени, глядят понимающе, и все же тревога не уходит до конца, заставляя мысли метаться и путаться. — Не пугайся, мы поможем, — уверяет незнакомец. — Завтра все… — Тэ Хён, можешь прекратить меня трясти, — недовольно заметила я, отгоняя остатки сна. — Что случилось? Тот бодро отрапортовал: — Матушка ушла к травнице, а вы с мелким, — взмах в сторону люльки, — не просыпались, как Кен Су окликнул, и вертеться начали. Так что вот! Он развел руками и, подумав, сочувствующе поинтересовался: — Кошмар? Я запустила руку в распущенные с ночи волосы и прикрыла глаза ладонью. — Да уж, кошмар… Спасибо. А теперь брысь, пока мать не вернулась! Мне ещё сына кормить! Никогда больше не буду к ночи упоминать Хирью и его цветную банду, а то приснится ещё что похлеще. К черту всю эту драконью муть!***
М-мпа! — чмокнула я Шинью в нос в завершительной уже серии наклонов. Эмоции сие действие вызвало непередаваемые: ребенок успел удивиться, задуматься, признать происходящее смешным и получить удовольствие от скорченных мною рож. Только вот мой мелкий улыбаться-то ещё не научился, куда уж там смеяться. Хотя два месяца мальцу, почитай, пора уже, а он все не гулит, сколько я с ним не болтаю, не улыбается, щупать все подряд не берется. Правда, физические показатели что надо — Тэ Хён порядочно удивился силе хватки Шиньи. Переворачиваться, держать головку, даже практически ползать у сына получалось. А вот за психику его я беспокоилась, однако бить тревогу было рано. Да и врачей в деревеньке компетентных… Не то что днем с огнем, у нас вообще одна лекарка — грымза старая, что все никак дух не испустит. Виделись, знаем, неприязнь взаимная. Так что Джун я как-то больше доверяла в плане всех этих травок-отварчиков и вообще во всем, что касалось медицины и не только. К слову об этом — кое-кого пора купать! Хотя еще не вечер, Шинья мне ближайшие пару часов нужен спящий, чтобы его можно было оставить на Джун, да и отчего-то всегда нравилось это действо, еще когда Аришке мелкой череду заваривала для ванной. Такая прелесть наблюдать, право слово… Решив, что норму дня я выполнила, переоделась, кликнула хозяюшку, та призвала нечистую силу (Мин Хо и Тэ Хена) и началась подготовка к привычному уже ритуалу. Не знаю уж, отчего, но кузнецовым младшим, как и мне, очень нравилось наблюдать за купанием Шиньи. По крайней мере за той частью, где глазки моего маленького дракончика закрывала повязка, одеваемая в такие моменты только ради этих двоих — маска не нравилась ни мне, ни, что не удивительно, Шинье, из-за чего и была отправлена в сундук. Лишь ради спокойствия Джун я сшила из мягкой, но непрозрачной ткани своеобразную ленту с накладкой, а маску надевала, когда в дом приходили гости, что происходило нечасто. — Вот! — мне гордо продемонстрировали готовые принадлежности для купания и кувшин с готовым товаром, вкусно пахнущим ромашкой. Мальчишки уже подпрыгивали от нетерпения, готовые бежать и помогать, как вбежала Джун и взволнованно проговорила: — Морико, тебя к старосте зовут! Что-то нехорошо сжалось в груди, но я приказала себе отставить панику. С проблемами разберёмся, когда о них хотя бы узнаем! — Что случилось-то? — спросила, наблюдая, как Джун треплет сникших сыновей по голове и о чем-то серьезно размышляет. — Срочное что-то? — Не знаю, — помотала головой она. — сказали тебя позвать, и чтобы пришла с Сей… Шиньей. Я принесу одежду! Час от часу не легче. — Ну что, малыш, — я подняла мелкого на уровень лица, — собираемся к этому разрушителю планов? Ответом мне был негромкий чих.