Мама для Дракона

Прикасаться к живому человеку — так часто, не мимолетно и без цели навредить — было непривычно. Заботиться о ком-то (ведь это люди называют заботой?) — дико. Странно. Неправильно. Да все происходящее буквально дышало неправильностью, причем с самого начала! Морико, всегда бойкая, уверенная, деловитая, беспомощно взирала снизу вверх, лишившись возможности свободно двигаться. Эта беспомощность её не пугала, отнюдь! Морико злилась. Должна была бояться, трястись, ждать подлянки, но вместо этого злилась. А ещё извинялась так часто, что Ао в итоге не сдержался и на неё рявкнул. Поток извинений поредел, однако полностью не остановился. Нашла у кого прощения просить… Странная, удивительная ни то женщина, ни то девчонка — теперь, когда силы покинули её, и вся бравада слетела, стало отчётливо видно, насколько же она молода. Лет на семь, пожалуй, младше него. Вчерашний ребенок. Откуда такая зрелость и спокойствие? Откуда этот внутренний стержень? Дрожащая, хрупкая, растерянная… Она оставалась все такой же упрямой и языкастой. Даже более языкастой, чем обычно. — Ао, Шинья тебя не укусит, у него зубов ещё нет! — Ты мне сейчас шею сломаешь, не так резко… — Определись уже, я наглая девчонка или проблемная женщина? Но когда замечала, что доводит до белого каления — смолкала. А то и снова начинала извиняться. Порой, когда хотелось послать все к дьяволам, вспоминались тёплые руки и ласковый шепот. Он все еще не мог понять, было ли все это сном или… Прежде Ао задавил бы в себе это «или» как несбыточное, но Морико все переворачивала вверх дном. Да и, в конце концов, виноват в её болезни он. Слабое женское тело не выдержало веса почти вдвое больше собственного, а мокрая до нитки одежда и кровь сделали свое дело. Это было ожидаемо, а Морико, какой бы порой ни казалась безрассудной, все-таки не глупа, однако поступила так, как поступила. Не бросила на улице под проливным дождём. И ни в чем не обвиняла. «Теперь мои слова для тебя будут просто словами, твой выбор — прогнать меня или оставить, придушить или пощадить — только твоим выбором. Я никак на это не смогу повлиять…» — говорила она. Тогда почему он все это делает, если нет принуждения? Потому что необходимо вернуть долг? Так ведь ничего ей не должен… …или все-таки?.. Как понять самого себя? Ао вновь и вновь, затыкая голос гордости, помогал ей вставать, готовил на двоих, проверял состояние по ночам, застирывал пеленки, носился с мелким Сейрю — и теперь особенно ясно увидел, сколько всего она делала будучи здоровой. Насколько он быстро к этому привык.

***

На третью ночь Ао проснулся от слабого стона. Морико стало хуже. Она, красная от жара, металась в постели, что-то бессвязно шепча и сжимая до белых костяшек простыни. Это было паршиво. Поселившись в его доме, Морико подписала себе приговор: он не мог позвать ни лекарку, ни вообще кого-либо, смыслящего в лечении. Никто не придёт в дом Сейрю даже с ножом у горла. Не у кого просить помощи. А сам он… Что мог? Решив, что ошибка здесь лучше бездействия, он сделал первое, что пришло в голову — замочил в холодной воде ткань и принялся обтирать ей лицо. Будто потянувшись к спасительной прохладе, она всхлипнула: — Пожалуйста! Не… Ао замер и встретился с мутным взглядом. Ее и без того огромные глаза расширились, и в них отразилось такой дикий, животный ужас… Он бы подумал, что бредящая девчонка совсем не различает фантазии и реальность, только та прошептала с тем же ужасом: — Сейрю… Едва слышное слово резануло по ушам. Только сейчас Ао понял: она никогда прежде не называла его Сейрю. — Сейрю… Нет, нет, нет! — шевелились искусанные губы. И тут Морико начала задыхаться, с остервенением впилась ногтями в шею, словно пытаясь стащить что-то, что душило её. — Эй! — Ао отодрал руки и завёл их ей за голову, не давая вцепиться в шею, на которой вокруг открытого сейчас шрама уже алели полумесяцами кровавые следы. — Вот дурная… Просыпайся! Легкая пощечина результата не дала, а сильнее Ао бить опасался. Морико стала вырываться, хрипеть. Проснулся малец. Он звал мать — пронзительно, отчаянно, так, что кровь стыла в жилах. И она услышала его. — Шинья… — вырвался вздох, и Морико затихла. Затих и ребенок. Ао медленно отпустил её руки, проверил дыхание, оперся спиной об стену и вскинул голову, невидяще смотря в потолок. Вопросы только множились.