***
Он знал, что с минуты на минуту это снова произойдет. Всегда происходило в такие моменты — когда весь мир окутывал тошнотворный запах чужой крови, когда кровь собственная раскаленной лавой обжигала изнутри, в голове шумело, а где-то в районе сердца щемило, скручивало от непонятного чувства. Это не паралич — тот затронул лишь правую ногу. Это нечто куда более опасное. Неотвратимое. Нужно добраться до своей халупы, чтобы скрыться и выпустить наконец-то этого монстра… Глупая девчонка встретила его сосредоточенным внимательным взглядом, явно выискивая раны. В другой момент бы он хмыкнул, сейчас же хотелось рычать — Ао забыл, что живёт теперь не один. Она не должна была это видеть. Никто не должен. Замерли оба всего на секунду, за которую он подумал — все. Конец девке. Зверь внутри рванулся, разбуженный кровавой жертвой, потянулся к доверчиво открытому сердцу. Своенравная, она всегда смотрела в глаза, человеку ли, дракону, зверю, монстру. Плевала на предупреждения, на опасность. Дура… Чудо, что подогнулись ноги. Хотел отклониться в сторону, схватиться за стену, да поздно. Одежда в руках натужно затрещала, а Морико тихо охнула, прогнувшись под его весом. Прогнувшись, но не бросив. Она приговаривала негромко, а Ао все силы сосредоточил на том, чтобы опираться как можно меньше и передвигать ноги. Он горел, будто объятый пламенем, когда в груди распускала щупальцы холода сосущая пустота. Началось. Почему от использования глаз просто не остановилось сердце? Рухнул на футон как подкошенный, да и ее за собой потянул, не в силах разжать руки. Дернуло, скрутило, сбило дыхание, точно удар под дых. Ао, верно, дрожал, девчонку сжимал слишком сильно, силясь подавить жалкий скулеж побитого пса. Было уже все равно — она пришла. Удушающая, вязкая, беспросветная, со всех сторон. Тьма. «Тварь! Монстр!» «Проклятый дракон!» «Лучше бы ты вообще никогда не рождался…» Каждое слово — удар кнута. Каждый задавленный хрип — ещё больший холод. Один. Даже мать отказалась. Кто же в своём уме будет любить урода? Никто. Никто, никто, никто! А ты живи, Сейрю, всегда один. Живи и защищай тех, кто с радостью бы задушил тебя ещё во младенчестве. Такова твоя участь, парень. Живи, чтобы когда родится новый Дракон, передать ему все, что узнал сам. Живи, чтобы сдохнуть совершенно слепым, отдав силу и жизнь очередному искалеченному ребёнку, буде тебе всего лишь немногим больше двадцати. Твоя судьба. Твоё проклятье. Злой рок. А тепло чужого тела, ласковые ладони, что гладят по волосам — иллюзия. И голос женский, что шепчет нежно — сладкий сон. То не сестра, не мать, не жена. Нет их у тебя и не будет. Все это — в твоей голове. «А черт с ним, — мелькнуло в мятежном сознании. — Пусть сон, иллюзия, мечта…» Ао сильнее смыкает руки, упивается смутно знакомым травяным запахом. Он просто хочет спать.***
За окном завывал ветер. Гроза давно стихла, но вода все еще мерно и звонко продолжала наполнять расставленные чаши. Морико не просыпалась. Малец надрывал глотку. И ведь ещё даже не взошло солнце. — Проклятье! — Ао треснул кулаком по стене, едва не сдирая об камень кожу. Не полегчало. Пожалуй, единственное, что могло бы радовать — объяснения о вчерашнем откладывались. Кто бы ему объяснил, если на то пошло! Но что теперь? Детские вопли раздражали его и раньше, особенно ночами, благо, случались они редко — Морико знала, как эту бесовщину предупредить или прекратить. Что она делала в таких случаях? Пеленала, качала на руках, пела, кормила… Как понять, что из этого нужно и как вообще это сделать? Тело Морико сотряс кашель. Ао выдохнул сквозь зубы, пытаясь успокоиться и что-нибудь придумать. Эту бы еще перенести куда-то — футон-то мокрый, простыни в крови и грязи. — Ши? — шепот был таким тихим, что он едва расслышал. Проснулась, значит. Ао хотел многое сказать, но следовало первым делом решить насущные вопросы. — Как заткнуть твоего пацана? — Я тебе заткну, — прочитал по губам ответ, так как вместо слов у Морико выходил только хрип. — Воды… Воду он, еще раз шумно выдохнув, принес прямо в ковшике, и тут образовалась новая проблема: сама болезная подняться не смогла, а лёжа можно было разве что захлебнуться. «Пожалуйста», — читалось в огромных покрасневших, когда-то таких решительно горящих глазах. И, несмотря на внутренний протест, Ао отставил ковш, встал на колени и без лишних слов помог ей приподняться, а после и вовсе дотащил до циновки. — Спасибо, — все еще хрипловато, но уже разборчиво поблагодарила Морико, вытирая лицо — вода стекала из уголков рта по подбородку. — Что с Шиньей? — Орёт, — фыркнул Ао. Морико задумалась. — Вообще он, скорее всего, кушать хочет. Пеленки проверял? Его перекосило. Ещё чего не хватало! — Значит, не проверял, — заключила она и твёрдо посмотрела на него. — Проверь, Ао. Пожалуйста. Сам видишь, я лежачая. Меня бы вообще от Шиньи изолировать, но у нас такое не прокатит… И, кажется, тебе придётся помочь мне помыться. Кормить ребенка в такой антисанитарии — проще сразу пойти и утопить. Последний вариант нравился Ао с каждой секундой все больше.***
Ао всегда знал, что боги его не любят. А некоторые и вовсе, судя по всему, ненавидят. Только-только начал привыкать к присутствию в своей жизни людей, как на голову свалилось… Это. Морико оттиралась от крови за своей перегородкой, пока он перестилал, как умел, футон и пытался понять, с какой стороны брать уставшего, похоже, завывать младенца. И ведь его собирались отдать ему на воспитание! Ему, не видевшему в жизни ничего, кроме собственного меча! — Ну, как успехи? — донеслось приглушенно под плеск воды. Хотя Ао контролировал способности своих глаз, в ту сторону старался не смотреть, от греха подальше. Да и не до того. — Всё нормально, — с сомнением ответил он. Она ещё и смеялась! Правда, почти тут же подавилась кашлем, что он не без мрачного удовлетворения отметил. — Ладно, нам надо думать, что делать. При простуде, вроде как, можно кормить грудью, но я не могу долго сидеть, еще и с грузиком, так что у нас два варианта, — она тихо чертыхнулась — двигаться, видимо, было больно, — или я нацежу молока, и ты покормишь Шинью сам, или будешь по первому требованию тащить его ко мне, помогать нам нормально устроиться, и я попробую кормить его лёжа. Так, говорят, можно. Ао едва не подавился воздухом: «Это можно… Нацедить?!» — Я все. Помоги, пожалуйста.***
Морико, с горем пополам накормив мелкого Сейрю, выпила каких-то настоек — гадостных на вкус, раз она так сморщилась — выдала, несмотря на явную боль в горле и путающиеся мысли, множество указаний и, прежде чем снова уснуть, попросила, обеспокоенно и подслеповато косясь на сына: — Ты буди, если вдруг что. Шинья спокойный, но все равно за ним глаз да глаз нужен… — вздохнула, скривилась от боли, и прикрыла глаза, сонно закончив. — Мазь твоя там же, где настойки, в коробке таком… Мазь пахла резко и подозрительно походила на ту, которую Морико давала ему уже почти месяц назад, как говорила, «от царапин». Странное было чувство. Казалось, и раздражение, и усталость, и в то же время что-то незнакомое. Сама-то девчонка двинуться без помощи не способна, а все о чем-то беспокоится! Она быстро уснула. Сейрю, будто чувствуя и (смешно!) понимая, повернулся головой в сторону вздрагивающей иногда матери, которую не мог видеть, и спать не собирался, хотя немногим ранее казался тихо посапывающим. Маленький, с тонкой белой кожей, большеглазый, неподвижный — лишь редкие взмахи ресниц убеждали в том, что он жив. Больше не кричал, словно убедился: мама не может сейчас помочь, а больше звать некого. С ней он вел себя по-другому. Ао не хотел признаваться даже самому себе, что держать такое беззащитное существо в руках было страшно. Это было сродни тому чувству, что возникало, стоило дать волю Синему Дракону: осознание собственной силы против беспомощности слабого человека. Ощущение власти… Достаточно просто сжать кулак. Просто пожелать — и мальчишка умрёт. Мгновенно, как умирали люди минувшей ночью… Сосущая пустота напомнила о себе, и Ао сжал кулак напротив груди, точно пытаясь удержать её, не дать растечься могильным холодом по венам. — А-а-у? — неожиданно подал голос предмет его размышлений. Глаза, не скрытые ни маской, ни повязками, смотрели прямо на него. Печальные, но открытые, доверчивые. Пустота ожглась кипящей чёрной смолой зависти. У этого ребенка была мать. Не просто женщина, подарившая жизнь, а именно Мать, заботливая и любящая. Иногда казалось, что целью существования Морико было защищать и оберегать свое дитя, и что если ради этого понадобится отдать жизнь, она не задумается ни на миг. Рядом с ним и движения её менялись: руки всегда будто готовились закрывать сына от опасности, от чужих взглядов, от любого возможного зла, появлялась плавность движений и осторожность. Даже имя нового Сейрю и то, как оно звучало в ее устах, таили в себе нежность и любовь. Тихая ночь, а при ином написании — свет луны. Шин-А, Шинья. Ласковым шепотом, с тёплой улыбкой на губах. Учителя Ао звали Проклятым. Его самого просто и незатейливо — Синим. Почему этому существу, не сделавшему ничего хорошего, не осознающему даже, какой драгоценностью одарила его судьба, достается столько любви и ласки? Почему? Он ведь такой же, как и Ао… Проклятый. Запятнанный силой монстра. Так почему? — Почему?! — Ао сам не заметил, как склонился к самому лицу нового Сейрю, оскалившись. Шинья не испугался. Просто улыбнулся, протянул крохотную ладошку и дернул его за свисающую длинную прядь. Сквозь узкую щель окна, не прикрытую тканью, пробился первый рассветный луч.