На друзей не делится

С момента Ваниного признания прошло уже несколько дней. Все это время Мирон находился у себя. Он старался привести мысли в порядок, сложить из имеющихся кубиков хоть что-то. От безысходности он брался и за книги, и за музыку, но потом обнаруживал себя на балконе с сигаретой. Он то корил себя, то разглядывал небо в попытке найти ответы. Что делать со всей этой херней, что он творил последние полгода? Как оправдать свои странные «отношения восьмиклассников»? Он вообще не понимал, чего ждать от этих отношений. Неужели в один прекрасный день они заживут долго и счастливо со Славой? Почему он не думал о том, что будет дальше? Потом сам же спорил с собой: а зачем думать о том, что дальше, если им было хорошо вместе? Зачем заглядывать вперед на года и заигрывать с судьбой? Мирон просто был рад знать, что где-то есть человек, который ждет его. Они никогда не говорили о верности или любви – им не нужно было это. А может, нужно? Потому что сейчас Мирон не понимал даже себя, а о том, что творится у Славы в голове, не хотел даже задумываться. Он все равно не угадает. На четвертый день затворничества мужчина решил для себя важный вопрос – дружба с Ваней, крепкая и проверенная, важнее, чем облачные замки со Славой. Решившись, и не дав себе возможности передумать, он стал набирать сообщение: М: «Нужно поговорить. Когда я могу подъехать?» Ответ пришлось ждать долго. Лишь ночью Слава удосужился скинуть: С: «ПОСЛЕ ТОГО, КАК НАХУЙ СХОДИШЬ» М: «Побывал там» С: «Завтра приезжай. После 9» М: «Хорошо. До завтра» Мирон был уверен, что ответа ждать не следует, но все равно проверял телефон каждые десять минут. А получив сообщение от Вани, даже нервно дернулся. Заснул он только утром. *** Мирон подходил к уже такому знакомому дому с опаской. Он понимал, что заходит в этот подъезд в последний раз. В порыве странной сентиментальности даже проводит рукой по стене. Негромко постучал в дверь, и она моментально распахнулась. Не произнося ни слова, Слава прошел на кухню. Мирон проследовал за ним. Кухня была прокурена больше обычного, а привычного запаха еды не было и вовсе. Слава сел и закурил: — О чем поговорить хотел? — О нас. — А есть о чем тут говорить? — Я… — Федоров силится вспомнить все те слова, что хотел сказать, чтобы Слава понял, как ему тяжело далось это решение, но, посмотрев в лицо парня, он забывает свои заготовки – его лицо ясно выражало неприязнь. Слава устало смотрел на него, немного прищурив глаза. Темные круги под глазами выделялись на бледном лице. — Я просто объясниться хотел, — наконец выдавил из себя мужчина. — Вроде все и так понятно, — процедил Слава, четко выговаривая каждое слово. — Что тебе понятно? — Что нет никаких «нас», Мирошка. — Ты сразу так решил? — почему-то Мирону хотелось спорить и доказывать, что Карелин неправ, и что сам он пришел сюда совсем по другой причине. — Да, а ты пришел, что ли, говорить о счастливом будущем? — Слава грустно вздохнул. — А... — Осознание вдруг больно ударило по голове. Мир даже усмехнулся тому, как иногда Слава может подбирать слова. — Ты жалеешь о чем-то? — Да, жалею, — тягуче проговорил Гнойный. — Что перед пацанами спалился жалею. Что не выебал тебя тогда. Да о разном… Лицо Мирона обдало жаром. То, как просто Слава может говорить о таких важных моментах их отношений, задело. — Что с Ваней? — А что с ним? Херней страдает, тексточки пишет, кошку мою переманивает. — Нет. С моим Ваней, - после этих слов Гнойный зло посмотрел на Мирона: — А что? Этот уебок еще хочет получить? Или у вас с ним договор, и теперь я к нему по наследству перехожу? — Что за бред? Он сказал мне, что любит тебя, — Федоров вдруг смутился от осознания того, что сам почти ничего Славе о своих чувствах не говорил. — Я все понимаю. Просто хочу, чтобы и ты его поступки верно трактовал. Чтобы не думал, что он мразь. — Я все понял, Мирон. Я про тебя и про него все понял. А теперь пиздуй отсюда, пожалуйста, пока я и тебе ебальник не раскрасил, — прошипел Гнойный, явно сдерживаясь. — Что? — Уебывай, говорю, отсюда. Понять скачкообразные мысли Славы всегда было сложно, но сейчас Мирон не мог вообще ухватить суть. Он вновь захотел объяснить, почему оставляет Славу, хотел рассказать, что тот все же очень дорог ему, но наткнулся на стену непонятной ему злобы. — Я хочу сказать тебе о том, что чувствую, — начал было он, но Гнойный тут же взметнулся и схватил мужчину за грудки. Он с силой встряхнул Мирона и буквально начал орать ему в лицо: — НУ ДА, КОНЕЧНО! ТО, ЧТО ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ, ВСЕГДА ТАК ВАЖНО И ВСЕМ ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНО, МИРОН! МОЖЕТ, ПРИНЕСТИ ДИКТОФОН?! БУДУ ПОТОМ ХОЛОДНЫМИ ЗИМНИМИ ВЕЧЕРАМИ ПЕРЕСЛУШИВАТЬ, ВЕДЬ ИМЕННО ТВОИ ЧУВСТВА ТАК МНЕ ВАЖНЫ! — и он швырнул Мирона в сторону стола так, что тот больно ударился боком и чуть было не упал. Окси смотрел на Славу во все глаза – он покраснел, на висках и шее набухли вены, и, казалось, даже волосы встали дыбом от злости. — НО ОТКРОЮ ТЕБЕ СЕКРЕТ: ЕСТЬ ЛЮДИ, КОТОРЫМ ПОХУЙ НА ЧУВСТВА ВЕЛИКОГО ОКСИМИРОНА!!! — Я понял. Я не буду ничего говорить, только успокойся, — но эти слова сделали еще хуже. — СУКА, ТЫ ДАЖЕ ЭТО МНЕ ГОВОРИШЬ, КАК БУДТО ОДОЛЖЕНИЕ ДЕЛАЕШЬ! — Слава глубоко вздохнул, и, сделав над собой явное усилие, успокоился. — Все, ладно. Мирон, уходи. Уходи по-хорошему, или потом ты вообще отсюда сам уйти не сможешь, — Слава говорил медленно, и по его взгляду Мирон понял, что Гнойный не шутит. Он поднялся и прошел в прихожую. Молча натянул куртку, делая это как можно медленнее – он надеялся, что Гнойный еще выйдет проводить его, что они еще могут поговорить. Но Слава не вышел. И Мирон, потоптавшись у двери еще минуту, вышел из квартиры, очень тихо прикрыв дверь. Медленно спустился, вышел из подъезда. Так же медленно пересек двор. Федоров шел вдоль домов, не зная, куда именно. В голове шуршал белый шум, мысли без остатка покинули его голову, и, впервые за последнюю неделю, он ощутил спокойствие. Странное, грустное спокойствие и смирение охватили его. Он наконец-то разрубил этот узел на шее. Он может дышать. Федоров удивлялся и хвалил себя одновременно за взвешенные решения и отсутствие ожидаемых загонов на этой почве. Вера в лучшее вернулась. Жаль, что ненадолго.