Охапка свежести

       — Некрасиво, — закатила глаза Хана, стоило мне крутануться около зеркала. Подолы юбки метнулись вверх, оголяя колени и чёрные шорты, после чего ровными складками легли обратно. Цепкий взгляд девушки оценивающе скользит по мне с головы до ног, будто горячий нож по кусочку масла, пока она сама, наверняка, мысленно критикует всё, что можно и нельзя — мне и самой видно, что оверсайз подошёл бы гораздо больше. Фигуры у меня, как таковой, не было, а если и была, то мешала мне жутко — талии нет, грудь большая и тяжелая, бёдра узкие. Никакая. Не дурнушка, но и не модель, и не красавица.       Я ещё раз кручусь около зеркала, рассматривая себя с разных сторон и иногда ощупывая, будто проверяя на реальность. Бывшие желтоватые синяки на внутренней стороне бедра, что раньше жгли расплавленным железом, стоило лишь прикоснуться к ним хотя бы подушечкой пальца, оставили после себя уродливые белёсые следы, будто от витилиго, а шрам над губой прибавлял неуверенности и значительно опускал вниз появившуюся в душе гармонию, словно за ненадобностью. Стоило мне провести по верхней губе, в голову тут же въедались воспоминания, о которых хотелось бы забыть, и омерзительный запах сгоревшего мяса, пропитанного кислой на вкус кровью.       Согласно киваю.       Форма средней школы Намимори — отстой. На мне она, по крайней мере, висит, как простынь. Цвета не ахти.        — Мне тоже не нравится.       Хана переворачивается и высовывает ноги из-под одеяла, будто это могло бы избавить её от жары — дура спит в тёплой пижаме с безвкусным принтом подсолнуха, которую ей подарил отец на, кажется, двенадцатый её день рождения, а на утро помирает от духоты и бежит быстрее всех в душ, потому что «я же не альфа, чтобы вонять потом», подолгу занимая ванную. Как и ожидалось, с омегой мы не ужились. Буллили друг друга по жёсткому, дрались и выдирали волосы, спорили по любому поводу.       Хана ненавидела собак — собаки любили её, и это только одна из многих причин наших ссор. Она не умела выражать свою антипатию как-то по-другому, поэтому просто активно устраивала подаренным мне псам подлянки и нередко опускалась до мягких пинков.        — А теперь вон пошла из моей комнаты, — зевнула девушка, кивком головы указывая на вход, — пока я не натравила на тебя Каеде и Маеко.        — Это мои псы, — тут же закатила глаза я, проводя ладонью по холке потягивающегося Каеде, пока его брат неспешно переворачивался набок, будто уставшая от долгого лежания на солнце черепаха.       Маеко согласно завыл, широко разевая пасть, впрочем, тут же поудобнее устраиваясь на своей лежанке, которая находилась именно в комнате Ханы, и уткнулся розовым носом в белоснежный пушистый хвост, после чего сам же зашёлся в чихе.

***

      Я опаздывала. Опаздывала в первый день учёбы в средней школы. Никогда такого не было, и вот опять, как говорится. У меня совсем не оставалось времени даже на то, чтобы поесть — что уж говорить о прогулке с псами, средняя длительность которой минимум полчаса?       А Каеде и Маеко действительно нуждались в прогулке, хотя бы чисто для того, чтобы справить нужду под дверь противной тётке, которая живёт через пару домов от нас, и вечно выпускает свою мерзкую чихуахуа, дабы она бегала, облаивала всех прохожих, пугала детей, а потом звонко скулила из-за того, что мои собаки просто фыркнули на неё.        — Эй, орлы, за мной, — бросила я, выпуская из губ короткий неумелый свист.       Псы подскочили, схватив поводки в зубы, и кинулись к двери, за которой уже стоял тёмный силуэт, явно каждую минуту сверяющий время и закатывающий глаза.       Я дёрнула ручку и предстала перед альфой запыхавшаяся, с тетрадями в зубах и совершенно не готовая к этому дню. Хибари за несколько лет значительно поменялся — исчезла детская ревность, некая неловкость в движениях, черты лица заострились, как и положено.        — Кёя, погуляй с псами, — попросила я, в спешке собирая сумку на ходу и засовывая туда пенал.       Судя по молчанию, от идеи он был не в восторге, поэтому я тут же стремительно обернулась, чтобы начать оправдываться, мол, всё это ради учёбы, и если я начну их выгуливать, то явно опоздаю на первый урок, моя успеваемость покатится чёрт знает куда (в общем, хотела завести старую шарманку, которую Хибари приходится выслушивать едва ли не каждое утро), однако альфа удивил меня необычной для него сговорчивостью.        — В который раз? — парень вскинул брови, впрочем, с охотой перенял поводки из моих рук, тут же присаживаясь рядом с собаками и отстёгивая застёжки на их ошейниках. Почувствовав свободу, Каеде и Маеко тут же потрясли лобастыми головами и рванули с места, отчего земля из-под их лап брызнула, будто испуганные выстрелом кролики, словно от небольшого забега зависели их жизни.        — Ты же не поймаешь их потом…       Кёя закатил глаза и, приложив два пальца к бледным губам, коротко свистнул (что было совершенно не в его обычной манере — свист ведь считался эталоном анти-этикета!), и уставился на свои наручные часы. Буквально через несколько мгновений, кувыркаясь, псы вернулись к его ногам — и принялись нетерпеливо приплясывать на месте, ожидая, когда парень их уже отпустит. Пройдясь по белоснежным холкам ладонями, Хибари небрежно махнул рукой и проследил взглядом за мигом сорвавшимися с места собаками.        — Заклинатель псов, — приятно удивилась я и улыбнулась уголком губ, чувствуя, как эти чёткие движения развевают все мои сомнения.       Парень вновь закатил глаза — но уже доброжелательно, словно говоря: «вот видишь».       Мы не были с ним парой. Так… близкие друзья или, возможно, нечто большее. Но на маленькую часть, которую и любовью не назовешь, что уж говорить о страсти и прочей чуши. И это казалось правильным — да, мы были истинными друг друга, но нам хватало дружбы и проведённого вместе времени, чтобы угомонить своих внутренних зверей, скребущихся о грудную клетку тонкими когтями.       Я открыла было рот, чтобы вернуть Каеде к ноге, ибо тот вдруг начал проявлять сильную активность и нарезать круги вокруг той самой противной чихуахуа, вновь сорвавшейся с поводка, однако меня вдруг сильно толкнули — да так, что я полетела лицом в асфальт, даже толком не успев выставить вперёд ладони. Благо, за талию меня вмиг схватили ладони и дёрнули вверх.       Парень прижал меня к себе спиной, и я почувствовала, как быстро у него колотится сердце. Это было совершенно нормально — контролировать свои тела мы всё ещё не умеем, ведь от сущности омег и альф мы не избавлялись. Впереди сверкнула знакомая рыжая шевелюра, а громкий звук, который издавал мальчишка, сразу позволил определить обладателя голоса.       Цуна… бежал в трусах?        — Савада? Он с ума сошёл? — цыкнул альфа, отряхивая мои плечи от поднятой мальчишкой пыли, и вскинул тёмные узкие брови. Его лицо было действительно каким-то… аристократичным? Очень красивым, честно признаться. Я действительно удивлена до сих пор, ведь у него всё ещё нет девушки — какой-нибудь красотки с пятым размером груди, осиной талией и таким же козлом-истинным.        — Проигрался? — предположила я, выглядывая из-за спины Кёи.       Вдруг я вздрогнула от пронизывающего холода. Я подняла взгляд и столкнулась глазами с мальчишкой лет четырёх-пяти, который поглаживал зелёный пистолет пухлыми пальцами. Одет он был не по погоде — в какой-то чёрный костюм-тройку, который обычно покупают для первых свиданий с потенциальной женой. Потянуло с его стороны чем-то тёмным — запах крепкий, как свежемолотый кофе без единой ложки сахара и сливок, с горьковатым привкусом, но более того… всё это было «приправлено» порохом. От такого всё внутри содрогалось, скулило и скреблось.       Запах… опасности.       И эта опасность, вкупе с отвратительным ароматом пороха и смерти, которым веяло со стороны ребёнка, заставлял поджилки трястись. Я чувствовала такое, когда Емицу в пять лет наставил на меня заряженный пистолет — так же захотелось спрятаться, сбежать и больше никогда не появляться на людях.       Мальчишка приподнял подолы своей федоры, обвитой рыжей атласной ленточкой, и пронзил меня равнодушным взглядом глубоких чёрных глаз. Меня пробил озноб.