Лайтнингс требовался капитан. Да, именно с такими задачами его создавали изначально. Остальные дроиды могли просто исполнять свои функции на поле и не отсвечивать, но он...Он должен быть на десять голов лучше. Он должен быть "лицом" команды. Во-первых он должен быть правильным, харизматичным и доброжелательным. Он должен быть способен обучаться на примере окружающих его людей, адаптироваться, совершенствоваться. Но насколько сильно? Наверное где-то в этом моменте что-то пошло не так. Создатели, в погоне за формированием его напускной ”личности“ слишком переусердствовали. Вышла ошибка. Фатальная. Дроид, который должен был отвечать лишь по строчкам кода обзавелся своей волей и идентичностью. И само собой, не захотел _следовать уже заданному сценарию_. Ему, словно птице в клетке, хотелось выпархнуть из неё, холодной, давящей, сковывающей движения. Ведь там, за окном, видно, целый мир. Мир, в котором он родился. Так почему же его тропа должна быть такой узкой? Почему он должен следовать сценарию?
Но "побегу" не суждено было случиться. Он не может свободно разгуливать по улицам. Ведь он, не подчиняющийся, не выполняющий свои прямые функции - живое доказательство провала. Позор планеты, на которой он был "рождён".
Но Уоррен был создан адаптироваться и совершенствоваться. Что он и начал делать. Он понял, что если будет продолжать выражать свою "волю", то никогда не покинет родной скорлупы, в которой его так старательно удерживают. Он должен быть сильнее этого. Он должен сначала показать _им_, что может пригодиться. Что ему можно начать доверять. Что он снова _исправен_, что бы это не значило. Уоррену удалось убедить персонал, что он снова настроен работать и следовать политике компании. Что он всё переосмыслил и хочет того же, чего и они.
Первый раз выйдя на тренировочное поле, он не смог отыграть лучше, чем его уже готовые сокомандники, что тренировались всё то время, пока он пребывал в этом своем состоянии отрицания и кризиса. Но к счастью, для этого, формально, "первого" полноценного раза от него и не ждали чего-то сверх того. Создатели терпеливо лелеяли и выжидали тот момент, когда Уоррен наконец сам научится самосовершенствоваться и засияет. В конце концов он должен был стать их лучшим образцом.
Наконец это случилось. Он, заставляющий выходить себя на поле снова и снова, лишь для одной цели, своего плана, кажется, начал сильно преуспевать и даже получать удовольствие от того, что делает. Это ведь его природа, его суть? Или может ему просто нравилось смотреть, как чужие взгляды прикованы к нему? Получать овации и всеобщее одобрение? Никто раньше не смотрел на него так.
Никто, кроме...Одного человека, что участвовал в его создании. Лишь она принимала его суть и не противилась ей. Но и она же, бессильная перед собственной смертью, не смогла долго освещать его путь своим светом. Разочаровала его.
Время шло и Уоррен продолжал совершенствовать свои навыки. Как на поле, так и в коммуникации с людьми. Он начинал понимать, как стоит разговаривать с ними, как находить к ним подход. И он, такой амбициозный, правильный и подающий надежды, набирал всё большие обороты, находил отклик во всё более большом количестве людских сердец. Да, это он тут звезда. Он и никто другой. Он преодолел всё это сам. Он превозмог над собой. Порвал все мыслимые и немыслимые барьеры и теперь он здесь. Блестит глянцем на обложках журналов, улыбается с плакатов. Он идеален. Внутри и снаружи. Так он считал.
Так он считал.
Где-то на этом моменте шестерёнки снова дали сбой. Заржавели, закрутились в ещё более сломанном, неправильном порядке.
Не человек по своей сути, рождённый искусственным, но тот, кто обрёл человеческие чувства и волю в результате ошибки. С самого начала само его создание было ошибкой. Чем-то невозможным. И теперь, пройдя весь этот путь с таким набором данных, он обрёл человечность, но какую-то неправильную, сломанную. Будто бы сломавшийся от сложного детства, травмированный ребёнок. Но не ребенок вовсе, ведь был рождён ненастоящим. Теперь он действовал, ошибался, как человек, мыслил, но подчинялся каким-то своим извращенным правилам, видению мира, догмам, убеждениям. Убеждениям, что крутились исключительно вокруг него. Люди сделали его своими руками. Другие люди, этими же руками его испортили, исказили и сломали, избаловали своим вниманием. Но теперь он не видел в этом зла. Он не считал, что делает или рассуждает как-то не правильно. Всё ещё умело создавая маску праведности на своём лице, он скрывал свои истинные чувства и помыслы. Ведь они всё-таки были правы. Он - настоящий шедевр. И он теперь такой, как должен был быть.
***
Кое-кто, очень нагло и нахально растолкав всех остальных детей, пробрался к "первым рядам", лишь для того, чтобы узреть своими глазами восходящую звезду галактического футбола. Собственноручно попросить автограф. Сияли ярким фиолетом эти детские глаза, что смотрели на него с неприкрытым восхищением. Но хотелось большего. Разве всё, на что он способен - вызывать восторг у ещё юных, неокрепших умов? Уоррен ждал. Ждал, когда этот самый неокрепший ум немножко подрастёт. И как он взглянет на него теперь, когда вырос? Всё ещё восхищается так же, как и прежде? Для него время - лишь абстрактное понятие. Для людей - вообще-то, очень важная штука. Они торопятся куда-то постоянно. А у него в запасе целая вечность. Чтобы переосмыслить. Чтобы двигаться дальше. Люди так не могут.
Они всего лишь хрупкая оболочка. Надави как следует - и легко ломаются под крепкими руками.
Но что-то в поведении взбалмошного брюнета напомнило ему его из прошлого. Его самого, Уоррена. То, каким он был до того, как эволюционировать и превозмочь над собой. Сломленный, но невероятно неугомонный и агрессивный. Кидался на всех, всем пытался что-то доказать. Уоррена тогда выворачивало от этой мирской несправедливости. Неужели эта вселенная так жестока к нему? Неужели целому миру нет дела до судьбы одной маленькой, хоть и искусственной, но жизни? Синедд создавал впечатление такого же, как и он. С похожими травмами из детства. Оттого, наверное, Уоррен начал относиться к нему иначе. Какая-то доля эмпатии и явное не безразличие. На остальных ему было всё равно. Но на Синедда - нет. Будто бы он видел свою старую копию. Такую несовершенную...Но капитану Лайтнингс было глубоко жаль этого старого себя и его. Потому каждый раз, когда одиннадцатый отчибучивал чего, он старался мягко наставить его. Поэтому...В какой-то момент всё смешалось в шальной голове. Он ведь точно такой же, как и он сам когда-то. Поэтому при малейших попытках первых коммуникаций спустя время одиннадцатый либо агрессировал, либо отвечал максимально отстраненно. Чего ещё он мог ожидать? Ведь он такой же, точно такой же.
Точно такой же.
Как он? Не́когда неоперившийся птенец. А сейчас он идеален. Ко всему этому комку жалости к маленькому-себе примешалось обожание и желание обладать. Обладать тем же маленьким-собой, ведь он понял, что даже тогда, когда только вступал в этот мир, совсем глупый и импульсивный, даже тогда он был прекрасен. Даже тогда. И Синедд, как он. Такой же. Прекрасный. Хотелось защитить и вместе с тем обладать. Обладать и защитить. Но каждое прикосновение обжигало своей холодностью. Не нравилось смотреть, как птенец, которого ты только-только захотел взять в руки, как ни в чём ни бывало упархивал в раскрытое окно. Не должно быть с ним так. Не должно. Разве он не любит его, не восхищается им? Не может быть иначе. Не должно. У него ведь так мало времени, до того, как птица утратит былой блеск в глазах и навсегда смешается с бесконечно-вечным циклом увядания и рождения. Уоррен принял решение. Он поймает птицу снова, до того, как она опять успеет улететь. Теперь он сможет насладиться её видом и её компанией, как захочет. Даже если для этого придётся сломать ей крыло.
С неприятным шелестом гнутся перья под уверенными движениями пальцев. Он слышит, какие страдания ей причиняет, ломая её крыло. Но теперь в нём нет ни капли сожаления. Всё так, как должно быть, правда? Он просто должен показать птенцу, где на самом деле его место. Рядом. Если до него так старательно не доходит.
***
Ошибка. Это всё было ошибкой? Птица не поняла. Вместо этого, вылечив покалеченое крыло, снова упархала. Что-то в груди щемило с невероятной силой. И из-за факта предательства птицы и потому, что он чувствовал, что сам предал её. А предав её, предал себя. Не он ли когда-то хотел свободно летать? И что же сделал сейчас с "собой" и "ей"? То же, что этот несовершенный, жестокий мир когда-то сделал и с ним. Продавил под себя, заставил подчиниться, сломал, лишил возможности летать. Как же мог он, такой идеальный и правильный, ошибиться? Предать ту частичку самого себя в чужих глазах? Отрицание, торг, принятие. Картина мира неаккуратно дала трещину, но не настолько критично, чтобы он начал сходить с ума. Нет, он действительно налажал. Необходимо всё исправить. Постараться, чтобы загладить вину. Перед ним и перед самим собой.
