Мы не будем забыты.

      Вернувшись с каникул, многие ученики были удивлены, узнав, что Лили Эванс и Джеймс Поттер теперь встречаются. Друзья, естественно, радовались, многие умилялись, но находились и те, кто откровенно высмеивал это и надеялся на скорейшее завершение отношений.       В первый учебный день Лили ловила на себе злобные взгляды многих девушек. Например, на травологии её поставили работать в пару с Дафной из когтеврана, с которой она раньше неплохо общалась. Но теперь, когда Лили попросила её о помощи, та лишь презрительно фыркнула и отвернулась.       Лили тут же поделилась своими переживаниями с подругами, на что те сказали, что это пройдёт. Завистницы и завистники были и будут всегда. После этих слов девушка немного успокоилась.       Теперь Джеймс считал своим долгом провожать Лили на древние руны и нумерологию, хотя сам не ходил на эти предметы, за что постоянно терял баллы за опоздания. Он встречал Лили утром в гостиной, таскал её тяжёлую сумку и всегда придумывал развлечения, когда его девушка грустила, что теперь было довольно редко.       Некоторые смеялись над этим, но никто не понимал, что это было всего-навсего проявление заботы и внимания.       Эванс, в свою очередь, делала все домашние задания парня, когда он поздно возвращался с тренировок по квиддичу. Она поправляла его галстук, приглаживала взъерошенные волосы и залечивала раны после квиддича или стычек со слизеринцами.       Одно лишь пугало её. Лили знала, что Джеймс и раньше проявлял знаки внимания к другим девушкам, но долго эти отношения не длились. Поэтому Лили боялась, что она для парня «очередная» и, как только ему надоест, то он бросит её.       Девушка и сама не знала, куда ушла та ненависть, уступившая место любви. Куда ушло раздражение от одного вида Джеймса, на место которого пришла забота и бережность.       Этот месяц, что они провели вместе, казался ей сказочным сном. Мысли об учёбе и заботах старосты отошли на задний план. Теперь всё её внимание было сосредоточено лишь на Джеймсе.       Как-то раз в конце января Лили сидела одна в пустой гостиной ночью и дрожащими руками держал конверт с письмом из дома. Из её глаз изредка скатывались солёные слёзы, падая на пергамент и размывая некоторые слова.       Но внимание Лили было лишь на слове, которое теперь у всех вызывало мгновенную дрожь — «нападение».       Она сдавленно всхлипнула, перечитывая письмо ещё раз, будто пытаясь успокоить саму себя, но от этого становилось только хуже.         — Лили? Лили, милая, что случилось?       Из спален мальчиков бегом спустился Джеймс и присел с ней рядом на диван, нежно обнимая за плечи. Лили тут же уткнулась носом в его плечо, пытаясь остановить предательские слёзы.         — Что произошло? — испуганно спросил парень, увидев в руках любимой письмо.         — Я ненавижу Волан-де-Морта. — яростно прошептала Эванс, сжимая пергамент и глядя в глаза Джеймса. — Я ненавижу пожирателей. Мама написала, что они напали на приют у нас в городе и… Джим, их всех убили! Всех деток убили!         — О, Мерлин… — вздохнул Джеймс, вновь обнимая Лили теперь уже холодными руками.       При мысли, на что способны эти звери ради собственной потехи и удовлетворения желаний господина, становилось мерзко и неприятно. Джеймс понимал, что теперь это не одиночные нападения на магглов в тёмных проулках — это открытая война.         — Всё будет хорошо… — шептал он, пока Лили пыталась успокоиться, крепко держа его за руку. — Тебе нечего бояться.         — Вот мне-то и нужно бояться! Они ведь убивают таких, как я. Значит, скоро…         — Не говори так! — воскликнул Джеймс. — Даже думать прекрати. Я не дам тебя в обиду. Никому и никогда.         — То есть, — Лили изумлённо подняла на него взгляд. — я для тебя не очередная девушка?         — Лили Эванс! — захохотал Джеймс, чувствуя на душе небывалую лёгкость. — Я люблю тебя и только тебя. Разве все мои попытки добиться тебя за последние года были забавой? Ты ведь и сама знаешь о моих чувствах.       Лили улыбнулась и покраснела. Она вдруг почувствовала себя такой дурочкой. Ведь сама же видела, как загораются глаза Джеймса, когда он смотрит на неё, чувствовала бережность в его действиях.       Девушка мягко поцеловала его, немного успокаиваясь и на время забывая, что в мире идёт война. Лишь сейчас она поняла, как сильна и надёжна её защита в лице храброго Джеймса Поттера, который, скорее, сам пойдёт ко дну, чем позволит хоть кому-то причинить ей боль. В нём удивительно сочетались смелость и порой глупое безрассудство, но в остальном он явно давал понять, что смысл жизни состоит в любви к друзьям и семье, что человечность и благородства — наикрасивийшие черты человеческой души.       Лили мечтала об одном: чтобы наконец кончилась эта проклятая война. Чтобы дети больше никогда не знали её, не знали даже такого слова. Лили каждый вечер слушала рассказы Марлин, родители которой в очередной раз, рискуя собственной жизнью, бросались в пекло и спасали невинных людей.       Глаза Марлин в тот момент горели гордостью, но стоило подругам отвернуться, как на них набегали непрошенные слёзы, а в горле вставал ком. Но она снова улыбалась. Снова.         — Мы всегда будем вместе? — спросила Лили. Джеймс вздёрнул брови и, улыбнувшись, прошептал:         — До самой смерти, а, может, и дальше.       Он мягко сжал её ладошку, желая, чтобы с её губ никогда не сходила так любимая им улыбка.       Когда Лили уснула у него на плече, Джеймс не стал будить девушку. Он сидел и смотрел на неё, улыбаясь широко-широко и желая забрать все её дурные сны себе.       Он так сильно любил её. Конечно, рядом были и другие девушки: например, очень красивая Марлин, которая сражала одним взмахом длинных ресниц. Или Мэри, очень добрая и до невозможности верная, ставящая семью превыше всего, отчего многие сравнивали её с ангелом. А, может, Алиса? Та Алиса, которая плетёт чудесные косы и гладит по голове, когда та болит, печёт вкуснейшие печенья и заклеивает раны.       А вот Лили умело сочетала в себе все эти качества. В ней всего было в меру, и Джеймс мог спокойно назвать её идеальной.         — Романтическая ночка, Сохатый?       Джеймс подскочил и удивлённо посмотрел на хитро улыбающегося Сириуса. Гостиную заливал солнечный свет — наступило утро. Джеймс поправил очки и хмыкнул:         — Иди ты.       Сириус захохотал. От его смеха проснулась Лили. Она недовольно потянулась, но, вспомнив, что сегодня нужно на уроки, мигом вскочила и бросилась в спальню. Джеймс тоже направился к себе.       Через двадцать минут Мародёры в полном составе сидели в Большом зале. Их подруги подошли чуть позже. Лили была ужасно сонная, но виду не подавала, тем более она постоянно улыбалась, отчего Джеймс чувствовал себя счастливее во сто крат.         — Это от мамы с папой! — воскликнула Марлин, когда полярная сова присела рядом с ней, доставляя хозяйке небольшую коробочку, наполненную разными сладостями и весьма горьким письмом.       Марлин убрала письмо в сумку, не став читать, понимая, что новости там могут быть ужасными. А потом она стала распаковывать посылку.       Римусу сова принесла свежий выпуск «Ежедневного пророка». Теперь многие опасались даже прикасаться к этой газете, вспоминая кричащие заголовки, полные боли и смертей невинных волшебников и даже магглов. Писали о жизни, пытаясь разукрасить её, но люди знали правду, их не волновал министр, пытающийся подкупить жалкую газетёнку. Правда бушевала за окнами и в сердцах: её нельзя было вычеркнуть из памяти.       Фотография сборной Англии по квиддичу на первой странице немного успокоила Римуса. Обычно именно на первой странице писали про смерти. Дальше шли незначительные новости о росте хозяйственного производства и упадке экономики на юге страны. Римус уже хотел закрыть газету, но жуткий заголовок на последней странице заставил его содрогнуться и застыть на месте, только сердце бешено стучало в груди.       «Ужасное нападение оборотня!» — кричал заголовок. Римус сглотнул и стал медленно читать, и каждое слово резало душу на части.       «Министерский работник прошлой ночью зверски убил свою семью. Мистер Кэррол проживал в Лондоне вместе со своей семьёй, женой Памелой и двумя сыновьями. От соседей поступили сообщения об ужасных криках из дома напротив. К сожалению, специалисты не успели. Вся семья оказалась зверски растерзана, в том числе и сам Кэррол. После совершённого злодеяния он убил сам себя с помощью маггловского оружия. В ходе расследования установили, что убийца являлся ужаснейшим существом на свете — оборотнем. Достойны ли они жизни в нашем мире? Готовы ли создавать семьи? Читайте на странице десять, как обезопасить себя и своих родных от нападений животных!».       Достойны ли?       Мэри. Римус поднял глаза, полные слёз, на неё. Она сидела напротив и улыбалась, слушая рассказы Марлин о доме. На её золотых волосах играли лучики солнца, а глаза, полные счастья, то и дело приковывали внимание.       Вот и всё. Неужели и он станет таким, способным убить ту, которую любит? Сможет убить смысл своей жизни?!       Римус резко вскочил, опрокидывая стакан с соком. Все удивлённо уставились на друга, но Люпин лишь перевёл взгляд на стол преподавателей, а потом бросился прочь из зала. Мэри подняла упавшую газету и вскрикнула, прочитав заголовок.       Римус остановился около кабинета ЗОТи, тяжело опираясь на массивную дверь. Он перевёл дыхание и без стука вошёл.       Профессор стоял спиной к двери, глядя в окно на голубое небо. Мятая газета валялась прямо под его ногами. Он был без мантии, в голубой рубашке, так странно смотревшейся на фоне вечно мёртвых глаз.       Ник обернулся и в упор посмотрел на Римуса. Они молчали. Просто не знали, что тут нужно сказать, тут, где нет ничего, кроме боли и отчаяния.         — Вы знаете? — дрожащим голосом спросил Римус.         — Конечно, я знаю. — мрачно улыбнулся профессор, засовывая руки глубоко в карманы брюк. — Пророк, как всегда, всё исказил.         — Что?!        — Неужели, ты поверил, что оборотень сам решил убить свою семью, после стольких лет совместной жизни? Да и полнолуние лишь через неделю. Он был под империусом.       Римус покачнулся: глупец, глупец… Даже не подумал, а сразу решил разбить сердце не только себе, но и окружающим.       Но всё же такое могло случиться и с ним. Пожиратели, люди жестокие, к тому же, любящие забавы, которые причиняют другим людям боль, но чем больше боли, тем шире улыбка на лице приспешника Тёмного лорда.         — Кэррол был хорошим человеком. — мягко заметил профессор. — По субботам он играл в квиддич, а по средам водил детей на различные волшебные ярмарки.         — Но он был опасен! — отрезал Римус. — Как и я опасен. Для вас, для своих друзей и семьи.         — Даже для Мэри?        — Для неё в первую очередь! Как она ещё терпит такое чудовище, как я?!       И тут произошло то, отчего Люпин покачнулся, а потом замер, чувствуя, как по спине сбегает липкий холод.       Ник резко направился к нему, словно желая хорошенько ударить. Но остановился, не дойдя пары шагов. Теперь-то в нём и удалось узнать человека, прошедшего войну. В глазах закалилась сталь, а руки сжимались в кулаки.       На таких моментах его сердце исчезало — оставалось лишь святое правило войны, «Победит сильнейший».       Как бы он не был прекрасен, как бы хорошо не говорил на трёх языках, как бы сильно не любил своих погибших родных, Ник Картер оставался человеком хладнокровным и порой пугающим. О нём говорили, как о волшебнике без лица. А почему? А потому, что глаза не выражали ничего, кроме сильной усталости и бесконечной боли, в которой он тонул, тонул…         — Знаешь, Римус, в один день я лишился всей своей семьи, всего того, чем жил и дорожил, казалось, всю свою пропащую жизнь. Ты думаешь, что поступаешь правильно, отталкивая любимую женщину, не желая обрекать её на муки? Думаешь, что в ней ничего не сломается, да и ты сам сможешь остаться человеком? Послушай меня, мальчик, у тебя есть шанс на счастливую жизнь, так используй её, иди за своим сердцем, не то превратишься в меня.       Римус не хотел отпускать Мэри. Он так привык к ней. Привык к её робкой улыбке, к тайным объятиям в ночном замке. Он не позволял себе быть причиной её грусти или слёз. А за каждое брошенное кем-то «грязнокровка» рвался в бой, даже три пары рук порой не могли остановить его яростных порывов защитить любимую девушку.       И она отдавалась ему полностью, порой рассказывая то, чего не говорила подругам. Помогала советом или просто мимолётным касанием мягких губ приводила его разбитый разум в порядок.       Их любовь была наивной и чистой, не омраченной тяжестью глупой страсти. Это была любовь в самом лучшем её понимании — всепоглощающе нежная и необычайно легкая, она окрыляла…         — Люди так глупы в своих поступках. Верят, что делают благое дело, а в итоге получают отраву, приготовленную собственными руками. — тихо произнёс Картер. Потом он указал рукой на дверь и приказал стальным голосом. — Уходи, Римус, нам больше не о чем говорить.       И он повиновался, кинув на профессора последний, испытывающий взгляд. Медленно, словно ноги были закованы в кандалы, он вышел, и шумный коридор поглотил его сознание.       Неужели, это конец? Пройдя сквозь адские муки, нестерпимые чувства и противоречия в один миг потерять всё, что любо сердцу? А ведь так мало прожито и понято, так мало было поцелуев и слов о любви, но как много дел, которые в сотни раз важнее любимого человека.       Римус стоял и смотрел, как мимо него проплывали люди, нечёткие, неясные блики, такие пустые и не понимающие, что прямо перед их носом человек роет себе могилу. Они лишь смеются и смеются, потом молчат, и вновь их губы расплываются в усмешках.       Парень не пошёл на урок. Пускай это и была трансфигурация, но прекрасные оценки и хорошая репутация могли сгладить углы, когда профессор МакГонагалл будет задаваться вопросом об отсутствие ученика на своём предмете. Для неё единственной причиной для попуская столь важного предмета являлось серьёзное заболевание или срочный вызов к директору, остальное — можно перетерпеть.       Дождавшись колокола, возвещавшего о начале урока, Римус подорвался с места и направился прочь из замка. Сердце подсказывало, что друзья ищут его, а бедняжка Мэри и вовсе не находит себе места, ведь она наверняка прочитала ту ужасную статью. Больше всего Римус жалел её, даже не себя. Отчасти ему было всё равно на собственное порицание со стороны общества, но впутывать в это столь хрупкое создание было бы настоящим кощунством.       Улица встретила лёгким морозцем и искрящимся снегом. Мгновенно нос и щёки покрылись румянцем, а руки пришлось глубже затолкать в карман мантии. Римус вздохнул, понимая, что долго стоять так не сможет, и решил навестить Хагрида: всё равно, нужно было куда-то податься, чтобы совсем не замёрзнуть.       Из печной трубы лесника шла струйка дыма. Возле дома валялись стружки от досок и пустые бутылки. Римус постучал костяшками по массивной двери. Хагрид, словно ждал кого-то, распахнул дверь в ту же секунду и удивлённо уставился на незваного гостя.         — Римус! Чой-то ты не на уроке?        — Так получилось. — виновато пожал плечами парень, пританцовывая на месте от холода. — Можно немного посидеть у тебя?       Лицо Рубеуса тут же озарила лучезарная улыбка. Он шире распахнул дверь и буквально втащил Римуса в дом. Лесничего редко посещали ребята, но Мародёры были исключением, не забывая о своем лохматом друге. Каждый такой визит приносил Хагриду больше радости, чем дорогие вещи или галеоны.       Клык, лениво дремавший у камина, лишь приподнял голову и вновь положил ту на лапы, прикрывая глаза. Римус скинул мантию, оставаясь в одной рубашке. Он расслабил узел галстука и довольно поёжился: в доме было тепло.       Хагрид в порыве чувств расплескал всю воду, но всё же поставил чайник на плиту. Потом кинул на стол огромную тарелку с вишнёвым пирогом, но аппетита у Римуса не было. Лишь из вежливости он взял небольшой кусочек, запивая довольно вкусное блюдо травяным чаем.       Хагрид сел напротив, но себе чая не приготовил. В его чёрных, словно бусинках, глаза явно прослеживалось волнение. Краем глаза Римус заметил смятый Пророк на полу, недалеко от камина.        — Как твои дела? — спросил Хагрид. Римус пожал плечами.         — Всё, как обычно. То есть, нормально.         — Нет, конечно, не нормально. — с болью заметил великан. Он чуть подался вперёд и с полной серьезностью зашептал. — Ты не слушай этих писак. Я видел их статью. Такой бред нужно постараться выдумать.         — Нет, Хагрид, они правильно заметили: оборотни опасны для людей.       Хагрид шмыгнул носом и отвернулся к окну, словно слова Римуса его чем-то задели. Римус не знал, что сказать. Он сделал слишком большой глоток чая и обжёг кончик языка. Подавляя желание заплакать и закашлять от боли, он с нескрываемым удивлением смотрел, как Хагрид вскочил и навис над ним, словно желая хорошенечко преподать урок.         — А я говорю, что нет! — взревел он. — И друзья твои так считают. Да они ведь ради тебя столько всего делают. А девушка твоя? В жизни не встречал такой доброй души. Она частенько заходит сюда, раз эдак в неделю.         — Мэри? — слетел шепот с губ Римуса. Хагрид словно и не заметил этого, продолжая свою тираду.         — Помогает мне за животным ухаживать, да и про вас рассказывает иногда. Всё вы вместе делаете, да защищаете слабых, а какие розыгрыши порой устраиваете! Тебе за этих ребятишек держаться нужно и судьбу благодарить, а не отталкивать своё счастье. Вот.       Римус опустил взгляд в пол, рассматривая каждую трещинку. Он не знал об этом. Да, считая друзей подарком судьбы, он порой, в агонии, проклинал её за то, что на плечи этих людей свалилось нелёгкое бремя. Их доброта могла быть любезностью, а поддержка — простым проявлением этикета.       Но он знал, что это не так. Кто бы что не говорил, друзья любили его, и он любил их, до безумия, до самой смерти. Так сильно любил, что отталкивал, не желая обрекать на муки. Хагрид сел на место и вытащил из кармана жилета платок размером со скатерть. Протёр лоб и чуть тише сказал:         — Ты прости за грубость. Просто не люблю я, когда на людей клевещут.         — Хагрид, — глаза у Римуса резко вспыхнули. — кому профессор Картер хочет отомстить?       От подобного вопроса Хагрид уронил прямо на пол кусок пирога. Клык встрепенулся и рванул за угощением.       Римус и сам не знал, почему задал этот вопрос. В его голове вдруг резко всплыли слова профессора и взгляд, полный безнадёги и непроглядной тьмы. Ему вдруг показалось очень важным узнать об этом человеке ещё больше. Ведь именно Картер был тем самым ключиком от всех вопросов Римуса, спрятанных за дверьми его собственного подсознания.         — Это… я… — лесник явно потерял дар речи. — Откуда ты знаешь?         — Он проговорился как-то раз. Так ты знаешь?       Хагрид тяжело выдохнул, вновь доставая платок. Клык положил ему на колени морду, пытаясь выпросить ещё пирога, но великану было явно не до своего питомца. Он нахмурил кустистые брови и низким голосом, словно это тайна, заговорил:         — Не спеши с выводом, что знаешь обо всём. Да и мне знать не велено, но он как-то раз приходил ко мне, жутко пьяный был! Всё рассказал, то, что знаю я, и чего не знал. Отомстить хочет, говорит, пожирателям и брату своему. За то, что они его семьи лишили.         — А кому именно?         — Ну, этого я не знаю. Помню, что брата у него звали Джек. Это… долгая история. Больше не могу сказать, увы.       Римус подпёр подбородок кулаком, поглядывая в окно, за которым пошёл лёгкий снегопад. Хагрид явно не договаривал, но оно и верно: выдавать тайны столь влиятельного и сильного волшебника было глупо. Конечно, профессор отличался восхитительным благородством и смелостью, но гнев и желание отомстить перекрывали всё, превращая человека в монстра.       Хагрид встал и подобрал с пола смятую газету. Повертел в руках, пролистал ещё раз и бросил прямо в огонь. Слушая треск дров и рассказы Хагрида о Запретном лесе, Римус допил чай и думал, что и как теперь делать. Когда на поляне, которую было видно из окна дома лесника, появилась пара учеников, закутанных в мантии по самые уши, Римус тут же подорвался и, благодаря Хагрида за угощение и тёплый разговор, выбежал на улицу.       Пока он шёл к замку на него не были направлены ожидаемые взгляды осуждения и презрения. Лишь один раз знакомый паренёк с Когтеврана пожелал ему доброго утра, и в руках он держал тот самый злополучный Пророк. Римус ответил ему тем же, с болью осознавая, что этот парень даже не понял с кем поздоровался. «Монстр».       Римус вытащил из рюкзака расписание и разгладил смятый листок на коленях. Зельеварение со слизеринцами сейчас было менее интересной перспективой, чем шанс спокойно посидеть на восьмом этаже, куда редко заглядывают ученики. Пользуясь тайными ходами и коридорами, Римус добрался до нужного места, когда уже давно прозвенел колокол.       Он тут же понял, что допустил ужасную ошибку, придя на его любимое место с Мэри. Здесь они, сидя в объятиях друг друга, могли часами молчать или разговаривать. Это были удивительные отношения, в которых и тишина, и смех не мешали друг другу.       Она сидела здесь, прямо на третьем подоконнике. И Римус бы молча ушёл, чувствуя, как болит душа, но слабые всхлипы и дрожащие плечи заставили его ноги прирости к полу.       Она волновалась, испугалась, первым делом обвинила себя — ведь так было всегда, при любой напасти. Римус, словно шагая по раскаленным углям, медленно подошёл к ней и замер. Потом аккуратно положил холодную ладонь на её хрупкое плечо и тут же почувствовал, как она напряглась. А после повернула заплаканное лицо и захлопала длинными ресницами.        — Римус! — всхлипнула Мэри, припадая к его груди.       Он мягко погладил её спину, чувствуя, как её всю трясёт. От этих сумасшедших ощущений он в очередной раз убедился в силе и искренности её всепоглощающей любви.        — Тише… — прошептал Люпин. — Всё хорошо.        — Как они посмели такое писать! — сквозь слёзы воскликнула девушка.— Умоляю тебя, не слушай их, ты не опасен. Нисколечки!        — Мэри.       Он мягко отодвинул её от себя и замер, забыв, что хотел сказать. Она была такой красивой.       Мэри редко носила короткие юбки, в основном отдавая предпочтения классическим платьям. Сегодня же мягкая, клетчатая юбка касалась её худеньких ножек выше колен, примерно на ладонь. В золотых волосах потерялись заколочки в виде ромашек.       Детский лепет — сказал бы кто-нибудь, но Мэри сама по себе напоминала ребёнка. Даже, скорее куклу. У неё была фарфоровая кожа и огромные глаза, и лишь бьющиеся глубоко внутри сердце доказывало всем, что она такой же человек, несмотря на прекрасную внешность.       Римус мягко сжал её крохотные ладони, чувствуя, насколько они холодны, как и его собственные. Только в объятиях друг друга они, ладони, начинали оживать и дышать теплом. У него перехватило дыхание, а мозг отключился. Всё заволок непонятный туман, только сердце стучало на уровне горла.       В следующую секунду он уже мягко целовал её распухшие от солёных слёз губы, а руки его блуждали по её спине, талии, ногам. В какой-то момент ему показалось слишком мало её, будто находилась она далеко-далеко, но в тоже время горячее дыхание чужого тела напоминало, насколько близки они друг к другу.       Римус с неохотой оторвался, усаживая собственных зверей на цепи. Он мог сорваться, мог, запросто. Но уже никогда бы не смог отмыть ни себя, ни её от этого позора. Мэри, кажется, ничего не заметила. Она улыбнулась, вновь прижимаясь к парню. Звери довольно заурчали, а лоб покрылся испариной.        — Я люблю тебя. — выпалил Римус.        — А я тебя. — нежно ответила девушка, гладя его по широкой спине. — Мы всегда будем вместе?       Не знаю, не знаю!       Но вместо этого Римус тихо ответил:        — Всегда.       Мэри подняла на него взгляд. В её зелёных глазах читалось детское любопытство. Она улыбнулась уголками губ.        — Поклянись!        — Чем это? — Римус развёл руками по сторонам, чувствуя на душе небывалую лёгкость. — У меня ведь ничего нет.        — У тебя есть это. — она ткнула пальчиком ему в грудь, туда, где билось сердце за решёткой. — И оно на месте.       Римус сжал её руку и улыбнулся в ответ.        — Клянусь.