Звезда Десятой луны

Солнце стояло почти в зените, палило, и яркий свет, отражаясь от спокойной воды, становился ослепительным. Днём над палубой натягивали один из запасных парусов, стремясь защититься от зноя. Морской ветер бил его, и парус трепетал да монотонно, однообразно хлопал, перекрывая надрывные крики единственной чайки. Чем дальше уходило в море незатейливое судно — тем меньше становилось птиц в небесах. Кок соорудил в тени очаг: притащил большие камни, старательно уложив один к одному на жестяном листе. Лист был к палубе приколочен — и неясно поначалу зачем. А оказалось, для очага, чтобы огонь не коснулся палубных досок. Над очагом висел котёл, до краёв наполненный изумительным супом. Что ни говори, а готовил старый грек преотлично: варил, засаливал, замачивал в специях, а то и жарил на углях всяческих гадов морских, которых ни Авраам, ни Лангедокский раньше в глаза не видали. Йохан, возможно, видал — но, разве он скажет? Авраам наелся от пуза: проглотил всё, что оказалось у него в глиняной миске с отбитым краем. И даром, что состояло оно из существ, обладающих щупальцами, которых Абдулла выловил сетью у всех на глазах. Купец сидел и сосредоточенно лопал вот уже пятую порцию, чавкая и разбрызгивая вокруг себя. Звали его Гораций — донельзя нервный тип, который лопает как не в себя, стоит ему пережить потрясение. Гораций совершенно бесполезен в бою, и на судне от него толку нет… Но Аврааму было его просто-напросто жаль. — Доедай, — буркнул лекарь Лангедокскому, который застыл над съеденным наполовину обедом. — Больно, — вздохнул Лангедокский, ёрзая, пытаясь сесть так, чтобы удобно было его раненой руке. Выглядел он отвратно: бледный, лицо покрыто испариной, и дышит часто, как собака. Свежая повязка, которую сделал ему Авраам, уже пропиталась сукровицей и казалась грязной. — Подохнешь, если не будешь есть, — огрызнулся Авраам, подвинув Аделарду миску. Лекарь был угрюм, как старый филин — из-за того, что мудрость Гиппократа оказалась бессильна против, казалось бы, пустяковой раны. Второй день пути — второй день мучений Лангедокского. Авраам уже помыл когти перчатки и собрал воду в колбу, но выяснить, какой на них яд, пока что не смог. Реактивов у него осталось совсем мало, а чтобы проверить все соответствия реакций, понадобится несколько дней. За эти дни бедняга Аделард вполне мог богу подарить свою душонку. Чёрт, тут впору в грех уныния впасть. — Идём менять повязку, — сказал лекарь Аделарду и поднялся на ноги. — Где там Йохан проклятый ползает? — фыркнул он себе под нос, желая втянуть его в алхимию, чтобы с реакциями помог. Йохан торчал на носу — болтал с капитаном, а тот вокруг него лебезил. — Мастер Сумай дал мне карту, — тихо и вкрадчиво произнёс капитан, развернув перед Йоханом какой-то ветхий папирус, на котором углём вывели довольно хорошую карту и обозначили маршрут, по которому следует плыть. — Но, посмотри, вот тут есть два острова, которых на моей карте нет… Отдав папирус Йохану, Ксеркс вынул из-за пояса свою карту — поновее, на пергаменте, и тоже развернул. — Вот, — он ткнул пальцем в обозначения островов, которых и впрямь, не было на его карте. Йохан присмотрелся внимательней. Карта Сумая, пожалуй, была бы получше, если бы неизвестный картограф не влепил на нее рисунки каких-то дурацких чудовищ, которых и не бывает на свете. — Острова могут под воду уйти… Чёрт знает, сколько лет этой карте, — пробурчал Йохан, схватив себя за подбородок. — Сумай! — крикнул он. Надменный Мастер, конечно же, не ответил. Йохан обвёл взглядом палубу и нашёл его быстро. Мастер Посоха восседал, поджав под себя ноги и смежив старческие веки. Посох лежал перед ним, зловеще поблескивая камнем. Интересно, где он его взял? — Чего это с ним? — Йохан удивился его странной позе и лицу, которое ничего не выражало. — Не знаю, — шёпотом ответил Ксеркс, покачав головой. — Но, сказал, чтобы ему не мешали: какое-то «Слияние» у него. — Угу, — хмыкнул Йохан, пожав плечами. Сделал вид, что ничего не понял. Мастер Сумай гляделся церковной статуей: сохранял полную неподвижность и почти не дышал. Даже кровь отлила от лица, сделав кожу похожей на воск. Так даже лучше, не будет следить. — Очухается — поговорим, — решил Йохан и перешёл на заговорщикий шёпот: — У тебя запасной ключ от каюты есть? — Разумеется, — кивнул Ксеркс. — Я не оставлю Сумаю свою каюту: вдруг, что-нибудь стащит? — Одолжи, мне нужно проверить девицу, — Йохан протянул Ксерксу пригоршню золотых, и тот с готовностью сунул ему тот самый, тронутый ржавчиной ключ. — Можешь насовсем забирать, у меня есть другой, — добавил он, считая деньги и довольно хмыкая — Суп остался? — шепнул Йохан, кивнув на накрытый рогожей котёл. Агафон накрывает его, чтобы чайки щупальцевых из супа не растащили. — Да, — согласился Ксеркс. — Но, мало. Понравился? — Ещё бы, — ухмыльнулся Йохан, погладив свой живот. — Пойду, добавки себе зачерпну. У котла дремал Агафон, а Клавдий, сыто потянувшись, встал и потопал к румпелю, чтобы подменить Абдуллу. Мавр с рассвета стоит у руля — пора и ему наесться да выспаться. Абдулла был долговяз и угловат — выглядел неуклюжим, но ходил бесшумно, как кошка. Он проворно скользнул к котлу и, схватив черпак, плюхнул себе полную миску. Уселся по-турецки прямо на палубе и принялся смачно уписывать. — Агафон готовит, как великий Йемайя¹, — прошамкал Абдулла набитым ртом, не пряча блаженной улыбки. — Ты прав, — Йохан тоже набрал полную миску, но эта порция предназначалась не ему. Мастер Сумай строго-настрого запретил кормить, или поить Элишву. Да что там, кормить — он запретил совать нос в капитанскую каюту. Запер ее, и ключ забрал себе, заткнув жадину-Ксеркса деньгами. Тот рад был грести кошели, и с удовольствием дрых под открытым небом, как все. Какая разница, кого везут в его каюте: девчонку, льва, или самого дьявола? Заплачено — значит, можно. Йохану, с одной стороны, очень нравился Ксеркс — тем, что его легко купить. Но, с другой, капитан страшно ненадёжен — из-за того, что его легко купить… Дверь каюты удерживал хороший замок, большой и достаточно новый. Йохан огляделся, прежде чем его открывать: не хотел, чтобы знали, что он идёт навестить Элишву. Суп в миске источал чудесный аромат — Йохан слопал бы его в два счёта. Но, этот суп — для Элишвы — Йохан решил, что ей не помешает поесть, а то ещё преставится с голодухи. — Накормим её, — сказал он своему коню, и тот ответил кивком. Никто из людей не глядел в его сторону — Йохан быстро отпер замок и юркнул за дверь, притворив ее за собой. Свечу в каюте никто не зажёг — царил здесь мягкий полумрак, в котором, на фоне маленького окошка, чётко виднелся силуэт Элишвы. Пленница сидела на набитом соломой тюфяке, который заменил в капитанской каюте кровать. Прямо сидела, даже болезненно как-то — выпрямив спину, точно проглотила копьё. Ее голова оставалась под мешком. Что она видит, и главное, как дышит — загадка. Довольно толстая цепь соединила ее оковы с торчащей из пола скобой — Мастер постарался на славу: и захочешь, не сбежишь. Йохан пригляделся и понял, что на шею Элишвы давит не только громоздкий ошейник, но ещё и толстая верёвка — ею завязан мешок, и узла на четыре, не меньше. Йохан поставил миску на низкое подобие стола, сотворённое из неструганных досок, и попытался развязать верёвку. Пленница дернулась да громко сказала что-то на языке, которого Йохан не знал. Ну и напутал же Мастер Сумай! А может, и сам Шахмардан… Столько узлов — буйвола впору привязать, чёрт бы его подрал. Йохан старался не сквернословить, освобождая Элишву, но та вырывалась, грохотала цепями — хорошо даже, что ее руки скованы, и она не пытается задрать его ногтями до смерти. Узлы поддаваться не желали: затянуты накрепко, да ещё и залиты какой-то липкой смолой. И не четыре тут узла, а целых шесть. — Чёрт! — Йохан сердито чертыхнулся и принялся разыскивать что-нибудь, чем можно было бы разрезать дурацкие путы. Видимо, Ксеркс не очень-то ценил чистоту: пыль, паутина и столько хлама! Куча каких-то пустых сундуков, надбитые кубки, обломки невесть от чего. Если всё это выкинуть — каюта бы сделалась в два раза больше. За один из сундуков завалился ржавый, зазубренный остаток ножа, и Йохан его сразу схватил. Убить им никого нельзя: в длину он не больше пальца, и остриё обломалось. Но, чтобы верёвку перепилить, он вполне сгодится. Элишва снова отпрянула, но Йохан схватил ее за ошейник, как норовистую лошадь. Пленница завыла безумным голосом, попыталась ударить кандалами, или пнуть. Йохан же её крепко прижал, распиливая верёвку отвратительно тупым обломком, и вскоре ему это удалось. Отпихнув вырывающуюся девицу, он скинул остатки верёвки под ноги и сдёрнул мешок. «Пёс Адромелеха, отрыжка Ахерона»… — хорошо, что Сумая здесь сейчас нет, а то бы уже поздоровался с Адромелехом. И с Ахероном заодно. Нет никакой жуткой твари, и ужасного чудища нет. Перед Йоханом сидела юная дева с нежным, светлым лицом. Золотистые волосы волнами рассыпались по её худым плечам. Пленницу не причёсывали очень долго: локоны превратились в колтуны. Элишва уставилась на Йохана в упор огромными, густо-синими глазами. Глядела, не моргая, и молчала, чуть приоткрыв рот. Ее длинные и очень тёмные ресницы были мокрыми от слёз, а губы дрожали. Страх вперемешку с удивлением застыл на лице Элишвы, бледные щёки слегка зарумянились. Она с головы до ног его оглядела, а Йохан предложил ей миску с супом из осьминогов. — Ведьмачья рожа! — рявкнула Элишва с незнакомым акцентом, вложив всю свою ненависть в эти слова. Конечно же, она без понятия о том, что они значат — просто запомнила ругательство и повторяет. — Рад познакомиться, меня зовут Йохан, — пробормотал Йохан, прекрасно понимая, что она совсем не рада людям, которые везут ее в оковах неизвестно куда. Нелегко с ней будет. — Тебе нужно поесть, — сказал он как можно мягче и снова протянул ей миску. Элишва поморгала и картинно отвернулась, вперившись в безликую деревянную стену. Скорее всего, латынь она не знает, фламандский тоже не знает — кроме слов «ведьмачья рожа», которые повторяет за Аделардом. — Поесть, — Йохан сказал уже по-арабски, но Элишва не шевельнулась. Она продолжала отрешённо смотреть в стену, что бы Йохан ей ни говорил. Он уже перебрал все языки, которые знал, даже чёртов египетский — но так и не добился от пленницы ответа. Досада разжигала злость: как же хотелось схватить дурацкую миску и нахлобучить на нечёсанную башку бестолковой выскочке! Но Йохан себя сдержал. Она может не знать ни одного из предложенных им языков, а говорить только на своём, которого не знает Йохан. Можно сказать, что язык Элишвы чем-то похож на древний тональный уаргла², который Йохан только в письменности видал, а о произношении имел лишь отдалённое понятие. И, скорее всего, неправильное. — Ам-ням-ням! — выдал он от безысходности, совершая руками шутовские пассы и двигая челюстями, будто бы ест. Элишва покосилась на него, как на блаженного, и отвернулась с нескрываемым презрением. Ей ужасно не понравился этот человек — мало того, что бесцеремонный, нахальный кривляка, так ещё и уродливый. Не поклонился, принес какую-то гадость, и глядит рыбьими глазками похотливо так, мерзко. — Ведьмачья рожа! — повторила Элишва слова, которые один из этих гадких людей говорил со злобой — дабы выказать крайнее неуважение к незваному гостю. Можно было бы на нее плюнуть и спихнуть ответственность на Мастера Сумая. Но, мало ли что на уме у старикашки? А может быть, он вообще пережил свой ум и забыл, что людей надо кормить? Йохан не хотел, чтобы глупая девчонка околела в дороге — жалко было денег, которые они за неё не получат. — Пёс Адромелеха! Отрыжка Ахерона! — во всю ругалась Элишва, гремя кандалами. — Ведьмачья рожа! — Ну, хорошо, раз ты не хочешь — придётся мне всё съесть, — Йохан изобразил вздох сожаления и взял миску, с наслаждением вдохнув аромат супа. — Вкуснятина! Йохан умиротворённо ухмыльнулся и поднёс миску ко рту, собравшись выпить суп, а потом и доесть осьминогов. Поверх глиняного края миски наблюдал он за Элишвой и видел, что глядит она голодными глазами да ёрзает, сглатывая. — У меня ничего никогда не пропадёт, особенно — еда, — добавил Йохан, отпив маленький глоток юшки. — Наяяя! — Элишва издала резкий мяукающий крик, подалась к нему и выхватила миску прямо из рук. Даже немного обплескала супом его худые одежды. Скукожившись, будто оголодавший зверёк, она забрала миску к себе на колени и принялась жадно уплетать всё, что там было, хватая еду руками и набивая полные щёки. — Так, ест, — сам себе пробурчал Йохан, наблюдая за тем, как Элишва вмиг очистила миску и, насколько позволяли кандалы, протянула ему, пустую. Она ткнула в нее пальцем — скорее всего, просила добавки. — Хорошо, принесу, если осталось, — улыбнулся Йохан, довольный тем, что уговорил это «небесное» создание есть. Он взял у нее миску и быстро пошёл к двери. Элишва поёрзала на тюфяке, позвякивая цепями и негромко сказала ему вслед некое слово. Уже без злости, а возможно, и с благодарностью. Может быть, на ее языке оно означает «спасибо». Едва Йохан переступил низкий, стёршийся порожек — на него налетел Мастер Сумай. В глазах старикашки горела звериная ярось. Он угрожающе стиснул посох в кулаке и стукнул им о палубу. — Да как ты посмел влезть сюда, человек? — Мастер Посоха захлёбывался злостью, но Йохан всего лишь, шагнул в сторону, чтобы посохом не получить. — Мастер, — сказал он миролюбиво. — Если вы хотите довезти груз до Африки — его следует кормить. — Ты что, снял мешок?! — взвился Мастер, колотя посохом палубную доску, которая под ним уже трещала. — Сковырнул священные смолы! Безумный человек! В бешеном гневе Мастер Сумай замахнулся, но Йохан перехватил посох за миг до удара. — Успокойся, Мастер, она безобидная, — примирительно хохотнул он и отпустил посох. Пока отпустил. — Но, сквернословит похуже епископа! От тебя кстати, набралась: «пёс Адромелеха, отрыжка Ахерона»… Мастер Сумай поразился спокойствию человека. Только жалкий профан, не смыслящий в энергиях, может быть таким спокойным перед Элишвой. Или опытный маг, способный к Распределению. Мастер распахнул, было рот, дабы спросить, как он дверь открыл… Как прибежал этот мышиный лекарь и принялся скрипуче тараторить на языке, которого Мастер Посоха не знал. — Яд? — коротко осведомился Йохан, отвернувшись от Мастера Сумая, и словно бы забыв о нём. Авраам молча кивнул. Лекарь топтался в растерянности, и его руки дрожали, чего даже Йохан испугался. — Где он? — спросил Йохан слишком тихо для себя. — Там, — неопределенно махнул рукой Авраам и зашагал к носу. Аделард метался и стонал, сбив в ком рогожу, на которую его положили. Выкрикивал что-то неразборчивое, выл, а, замолкая, хватал воздух перекошенным ртом. Глаза бедняги были широко открыты, даже выпучены, и в них жутко сквозила боль да глухая мольба. Аделарда обступили все, кроме Клавдия, который стоял у руля. Даже Гораций притащился — перепуганный вусмерть, он шаркал дорогими сокки и повторял, как оглашенный: — Он умрёт? Он умрёт? — Друг крови, брат гноя, отец нарыва… — бормотал по-египетски Абдулла. — Друг крови, брат гноя, отец нарыва… Йохан этот заговор знал. Вот, только мудрость жрецов Хонсу³ против яда бессильна. — Днём очень жарко, и яд распространяется молниеносно, — прошелестел Авраам, положив руку на плечо Йохана. — Нужно перенести его в тень. — Но, у нас всего одна каюта… — булькнул в стороне Ксеркс, невольно потирая свою левую руку. — И там сидит Элишва! — резонно заметил Авраам. — «Пёс Адромелеха»… — Ничего, подвинется! — решительно отрезал Йохан и осторожно, стараясь причинять меньше боли, поднял Аделарда на руки. — Видал я, что там за «пёс» — обычная девица! Сумаю с Шахмарданом целибат в башку ударил, чёрт их дери! Лангедокский жалобно застонал, вздрагивая, по взмокшим щекам покатились слёзы. Йохан медленно двинулся на корму, не обращая внимание на протесты Мастера Сумая. — Сколько времени тебе нужно, чтобы сделать противоядие? — осведомился он у Авраама, который семенил следом и тащил миску с водой и тряпкой. На ходу он снял с горящего лба Аделарда ту тряпку, которая уже согрелась, и положил новую, холодную. — Я не смог выявить яд, — обречённо покачал головой Авраам. — Чёрт, где твои чёртовы смывы? — свирепо потребовал Йохан. — Там, — повторил Авраам, повернув голову туда, где лежали его узлы. — Притащить! — рявкнул Йохан, и лекаря как ветром сдуло. Оказавшись перед запертой дверью каюты, Йохан угрюмо покосился на Мастера Сумая и буркнул ему: — Открывай. Мастер Сумай свирепо скрежетал зубами — аж искры, казалось, вылетали из-под его клыков. Раненый балласт давно бы уже отправился за борт. Но Мастер Шахмардан во время Слияния чётко дал понять: каждый из трёх человек должен быть живым. И лишь из-за наставлений Досточтимого мастера Мастер Сумай вынул ключ и принялся с неохотой возиться в замке. Элишва отпрянула, когда Йохан спихнул дверь плечом и вдвинулся в каюту широкими злыми шагами. Её взгляд остановился на человеке, которого он нёс — пытливый, заинтересованный взгляд. Но, когда вслед за Йоханом оказался в каюте Мастер Сумай — Элишва скукожилась и отползла подальше в угол. — Рука, рука… — заныл Лангедокский, когда Йохан бережно опустил его на тюфяк. Элишва тогда совсем на пол сдвинулась и напоминала испуганную кошку, которая сжалась в комочек. Авраам приблизился семенящими шажками и притащил колбу, в которой плескалась мутноватая вода. Йохан выхватил ее, будто клешнёй — мог бы и руку щуплому побратиму отхватить. Он принялся медленно вращать колбу, помешивая жидкость. Он хмурился, внимательно вглядываясь в то, как она вертится в чисто вымытом, прозрачном сосуде… — Иоанн, — неожиданно подала голос Элишва. — Я знаю этот яд. Йохан чуть колбу не выронил. Скакнул к проклятой девчонке бешеным тигром и в сердцах схватил за горло. — Так, знаем латынь! — зарычал он в испуганное лицо. — Что ж ты за нос меня водила, отрыжка Ахерона?! Элишва трепетала и всхлипывала, но вырваться не могла. Йохан начал её душить со злости, но вмешался Мастер Сумай. — Отпусти её! — Сумай отпихнул его с невероятной силой для своих тощих рук. — Её нужно доставить живой, ты не забыл, человек? — Чёррт! — рыкнул Йохан Мастеру и сунул колбу назад Аврааму. Он подавил ярость и взял себя в руки, присел на корточки напротив Элишвы. Йохан ожидал, что она от испуга будет рыдать, но ошибся: пленница взглянула на него испепеляюще и изрекла стальным голосом: — Яд священных кобр Шхрият, и это вовсе не змеи, Иоанн. — А что же тогда? — выплюнул Йохан, давя стремление схватить её за плечи и встряхнуть. — Очень сложный состав, — продолжала Элишва, не обращая внимания на злое рычание Йохана. — Но я знаю противоядие. — А с какого чёрта ты нам помогаешь? — придрался Йохан, с недоверием подняв бровь. И впрямь, какого чёрта, когда ей на руку смерть конвоиров? Чем меньше охраны — тем легче сбежать. Или решила втереться в доверие, с расчетом на то, что её пощадят и отпустят? Вряд ли, ежу понятно, что никто не станет этого делать. — Шахрият подвергнет меня пыткам и убьёт, — вздохнула Элишва, опустив глаза, чтобы свирепый воин не видел её слёз. — За что? — Йохан решил узнать, каким образом Элишва наступила на хвост пустынной ведьме, но та отвернулась, уронив голову на грудь, пытаясь смахнуть слёзы скованными руками. — Я не знаю, — чуть слышно проронила она, шмыгая носом, как самая обычная девчонка. Йохан нервно поднялся на ноги. Стискивал кулаки и разжимал их, злобно рыча. Он не видел яда в смывах, не понимал его состава. И Авраам не выявит, потому что тоже такого не знает, и у него нет нужных реактивов. Выбора не было: если промедлить с лечением — Лангедокский умрёт. Если Элишва обманет — тоже умрёт. — Рукаааа, — засипел на тюфяке Аделард и забился в судорогах, весьма похожих на тряску умирающего. — Времени мало, — определила Элишва, переведя взгляд с Аделарда на Йохана и обратно. — Сумай, раскуй ее, пускай готовит, — сдался Йохан. Авраам тем временем приволок все свои снадобья: и мешок, и даже тайные зелья, которые хранил, запертыми в хитроумном сундучке. Вместо замка, под его наглухо пригнанной крышкой красовалась круглая металлическая печать. Авраам полез к себе за пазуху и вынул такой же круглый медальон — серебряный, но давно потемневший, подвешенный на простую верёвицу. Лекарь произнёс молитву, прежде чем придавить медальон к печати: тайные зелья есть дар сатаны. Печать ушла вглубь сундучка, и крышка приподнялась, открываясь с тихим жужжанием. — Магия… — со страхом прошептал Ксеркс. — Механика, — поправил Авраам, расставляя свечи так, чтобы они освещали больного, но ничего не подожгли. — Это очень дорогой сундук! Ты можешь использовать всё, что захочешь, — нехотя сказал он Элишве. Жаль было позволять незнакомке тратить тайные зелья, которые уже нигде невозможно достать. Но жизнь брата дороже, чем какие-то зелья, пусть даже и уникальные, за которыми Йохан заезжал за край земли… — Я не могу позволить снять оковы со зверя, — процедил Мастер Сумай, теребя посох, и запнулся, воздев взгляд к дырявому потолку. — Ты будешь показывать, а смешивать будет лекарь! — изрек он, наконец. А потом — подался к Йохану и что-то шепнул ему на ухо. Йохан молча кивнул и бросил лекарю короткое: — Давай! Авраам начал ковырять узлы на повязке Лангедокского, однако ткань так пропиталась гноем и сукровицей, что пришлось размачивать ее водой. Выжимая на повязку тряпку, лекарь разматывал виток за витком, пока, наконец, всё не размотал. В нос ударил гадкий запах тлена, от которого люди морщились. Порезы гноились, и кожа вокруг них уже начала чернеть. — Иссеки всё мёртвое и очисти рану, — приказала Аврааму Элишва. — Только опои его сонным маком, или он умрёт от боли. Авраам полез в мешок за маком, но повернул голову к собравшимся в каюте. Толпа ему не нравилась: галдит и носит грязь. — Вы все должны уйти, — повелел лекарь, при этом быстро выхватил флакон с сонным снадобьем и приподнял голову Лангедокского, чтобы напоить. — Больному необходим покой и гигиена по Гиппократу! Аделард неохотно глотал, дёргался, но ловкий лекарь, всё же, смог влить прозрачную жидкость ему в рот. Он знал, что вкус у неё противный, но делать нечего — Авраам зажал Лангедокскому челюсти, чтобы не выплюнул. — Вы знаете, что такое — гигиена? — добавил лекарь, наткнувшись на глупые взгляды людей, не смыслящих в медицине. — Когда чисто, — буркнул Йохан и, положив руку на плечо стоявшего рядом Ксеркса, развернул его и пихнул к выходу. — Идёмте, мы мешаем ему. Ни Ксеркс, ни Абдулла с Агафоном не желали глядеть на то, как чистят гниющие раны. Все трое проворно убрались, и след их простыл. — Но, — решил воспротивиться Мастер Сумай. — Пошли, Сумай, нам нужно поговорить про карту, — Йохан и его развернул, но Мастер Посоха прочно застрял. — Я не могу оставить зверя наедине с людьми, — отказался он уходить. — Стоит отвернуться, и она найдет способ поглотить ваши души! Лангедокский ещё разочек дернулся да рявкнул нечто про гулящих девиц, после чего замер и затих, тяжело и шумно дыша. — Пора, — шепнула Элишва, не замечая ненависти Мастера Сумая, который в какую-то боевую стойку встал, готовый в любой момент пустить в ход опасный посох. — Йохан, ты тоже останься, мало ли, пригодишься, — проворчал Авраам, разыскав короткий острый нож, которым вытаскивал стрелы и нарывы вскрывал. — Я не лекарь, — огрызнулся Йохан, но остался, прекрасно понимая, что Авраам боится Мастера Посоха. Авраам облил ножик огненной водой и тщательно протер чистой рогожей. Чистить рану и готовить снадобье нужно было одновременно, но сам он не сможет делать и то, и другое. — Йохан, смешивать ингредиенты придётся тебе, — пробормотал лекарь, протирая огненной водой и руку Лангедокского тоже. — Чёрт, я в этом ничего не понимаю, — рыкнул Йохан, не желая вообще к зельям прикасаться. — Но, резать-то умеешь! — в голосе Элишвы скользнул упрёк. — Или чисти, или освободи меня! — Ладно, чёрт с тобой… — Йохан выхватил у Авраама ножик, опустился на колени перед обморочным братом и облил свои руки огненной водой. Авраам здорово его опоил: Лангедокский даже не шелохнулся, когда лезвие коснулось его воспалённой кожи. В настойке лекаря — не только мак. Авраам тем временем вынул из сундучка масляную горелку, зажёг её от свечи. Разыскав чистую колбу, лекарь аккуратно установил ее над огнём и взглянул на Элишву: пора начинать. Элишва кивнула и начала негромко, на латыни перечислять, что и сколько Аврааму следует отмерить. Авраам её рецепта не знал, и поэтому медлил, меряя по несколько раз. Йохан очистил рану быстро и ловко, даже несмотря на качку — удалил только мёртвое и не задел сосудов. — Ты тоже лекарь, Иоанн? — удивилась Элишва, глядя, как он осторожно протирает огненной водой лишь края раны и не лезет внутрь. — Нет, добычу свежевал, — отказался Йохан, раздражаясь тем, что Элишва постоянно коверкает его имя на латинский манер. — Ну, что там, готово твоё варево? В колбе Авраама пузырилось и дымило, наполняя тесное пространство каюты приторным запахом трав. Элишва во все глаза глядела на дым, что вырывался из колбы клубами, а когда клубы превратились в тонкую струйку — громко воскликнула: — Снимай и лей горячим! Авраам схватил колбу тряпкой: побоялся руки обжечь — и опрокинул всё на открытую рану. — Дождись, пока вытечет всё! — строго приказала Элишва. Зелье зашипело, покрываясь белой пеной, стекало на пол грязно-желтыми ручейками. Элишва что-то нашёптывала, а Авраам молчал, дожидаясь, пока вся эта гадость вытечет. Аделард кричал — не шевелился, а только широко разинул рот и жутко орал вверх, даже не затыкаясь, чтобы воздуха вдохнуть. Внезапно он затих. Захлопнул рот и замолчал, сохраняя жуткую неподвижность. Авраам испугался: не умер ли? Но, нет, не умер: дыхание его оставалось частым и шумным. Пена из жёлтой сделалась бурой, как грязь, а от жуткого запаха мертвечины сбежал Мастер Сумай. Выливаясь, пена медленно светлела, и её становилось всё меньше и меньше. Грязная лужа на полу высыхала на глазах — от неё осталось только серое пятно. — Туго забинтуй и оставь его спать! — приказала Элишва, когда рана полностью очистилась от грязи и пены. — Если доживёт до темноты — будет жить. Если нет — увы, мы опоздали. — А зашить? — осведомился лекарь, видя раскрытые края раны, которая без шва не заживёт. — Ничего инородного нельзя! — замотала головой Элишва. — Только бинтуй! — Ага, — согласился Авраам, разыскал в мешке проваренную ткань для повязок и принялся методично бинтовать. Лекарь выглядел безмятежно: наложив идеальную повязку по Гиппократу, обрезал концы и убедился, что они не торчат. Авраам повидал множество ран и болезней, почти все больные орали, когда он врачевал. Привык уже и к крови, и к мерзким запахам, и к диким воплям. Покончив с повязкой, Авраам скрупулёзно пересчитал все свои флаконы и каждый вернул на отведённое ему место. Спрятал горелку и колбу, да поднялся на ноги, потягиваясь. — Устал, — выдохнул лекарь. — Пойду, поем. Подхватив сундучок за удобную ручку и забрав мешок, Авраам выскочил за дверь. Йохан, и тот, поражался его выдержке: сам после всего есть совсем не хотел. Даже наоборот, его неприятно мутило — скорее всего, потому что пары зелья ядовиты, ведь на вонь и раны ему давно наплевать. Аделард мирно сопел, точно младенец: не скулил и больше не метался, да и испарина сошла с лица. Йохан поглазел на него немного… Да, девчонка смыслит в медицине и ядах похлеще Авраама. По-хорошему, нужно поблагодарить её и даже освободить от кандалов. Но, Йохан не стал этого делать. Вместо благодарности, он схватил Элишву за волосы, быстро напялил на голову чёрный мешок и начал вязать верёвку. — Ведьмачья рожа! — выкрикивала пленница, вырываясь, однако Йохан бросил ее лишь тогда, когда завязал все положенные шесть узлов. — Тебе неудобно, — буркнул он, задув все свечи и шагая к двери. — Но если твоя голова не окажется в мешке — я не получу свои деньги! Воля Сумая. Вслед ему летели уже знакомые проклятия, но Йохан даже не обернулся. Ксеркс, Агафон и Абдулла не отходили от двери. Капитан — тот даже подслушивал, и Йохан стукнул его по уху, когда открыл дверь. Все трое были напуганы, скорее всего, криками, вперились в Йохана выпученными глазами. Только капитан нашёл в себе силы негромко спросить: — Ну, что? — Жить будет, — отмахнулся ото всех Йохан, запер каюту и хотел уйти, но его схватил за рукав Мастер Сумай. — А что не так с картой, человек? — зашипел он, отведя Йохана подальше от людей, к борту. — Я видел карту Ксеркса — на ней нет двух островов к северу от проложенного тобой курса, Сумай, — буркнул Йохан, не на Мастера глядя, а на низкие волны, в которых наперегонки плыли дельфины. Выпрыгивали, сверкая на солнце, с брызгами ныряли и снова выпрыгивали… — Эх ты, человек! — беззлобно вздохнул Мастер Посоха. — Другие острова человечьим глазом не увидишь. Они являются только в лунное затмение, когда стираются границы вложенных миров⁴! — Ясно, выдумки твои, — Йохан махнул рукой и навалился на леер. Дельфины легко обгоняли корабль, стремительно неслись в толще воды и прыгали, издавая чудные звуки. Один древний мудрец говорил, что эти создания — вовсе не рыбы, а посланцы из тех самых «вложенных миров», и вроде как, пытаются говорить с людьми, но люди не понимают их языка.