День самоуправления

Некоторые вещи в жизни устроены очень несправедливо. Например, просто ужасно несправедливо поступила судьба с Володей Ульяновым, учеником пятого класса «Б». Его квартира находилась ровно на той же лестничной клетке, что и квартира директора школы. Представляете, прямо напротив! Подойдя к двери, Володя приподнялся на цыпочках и заглянул в глазок. На лестничной клетке не было никого. Но где гарантия, что директорский Сашка не следит сейчас за ним через глазок противоположной квартиры? Или что сам Федор Михайлович не столкнется с ним, Володей, в подъезде? Потому что тогда он, конечно, спросит, куда это Ульянов направляется с этим новеньким велосипедом в такой поздний час вместо того, чтобы лежать, как и положено больному, в постели? Не поверит же директор, если сказать, что врач прописал Володе оздоровительные прогулки по вечерам! Поликлиника уже закрыта, и соврать, что он идет на прием, Володя тоже не сможет... Мальчик задумчиво поправил на шее бутафорский шарф. Передвинул языком пластинку «Гексорала» к другой щеке. Он прогуливал школу уже добрых две недели: все равно в классе не происходит ничего интересного, и, скорее всего, долго еще не произойдет, а уроки можно делать и дома. Но нельзя же две недели торчать в квартире, изображая постельный режим! «И вообще, кто не рискует, тот...» – подумал осторожный в обычное время Володя, – «Нужно же опробовать велосипед. И кстати, что там поделывает Лейба? Может, он что-то замышляет, а я и не узнаю, потому что Зиновьев, конечно, по телефону либо врет, либо недоговаривает...» Воистину длительное бездействие заряжает человека невиданной энергией! Именно об этом, наверное, подумала пенсионерка Ираида Степановна, когда увидела, как лихо несется по лестнице, – директор обычно ездил на лифте, – Володя Ульянов из двадцать четвертой квартиры. Или, может быть, она подумала что-нибудь еще. Миновав все опасности подъезда и оказавшись, наконец, на улице, Володя сразу почувствовал себя на свободе. Ветер свистел в ушах, когда он мчался по полупустым улицам города N на своем велосипеде. Он знал почти адреса почти всех одноклассников, но они, скорее всего, спали, доигрывали отведенные мамами полчаса в Counter Strike или ужинали. Их бы просто не выпустили, так что звать было бессмысленно. Зато кое-кого можно было найти почти всегда. Володя резко притормозил около типового "муравейника" в одном из спальных районов. Парковать велик здесь было не вполне безопасно, и Ульянов повез его за руль рядом с собой. «Наверняка эти балбесы опять доламывают площадку вместо того, чтобы учиться», – подумал он, обходя дом. Его подозрения, как обычно, оправдались. На детской площадке Каменев как раз раскручивал Гришку Зиновьева на карусели. Тот висел вниз головой, зацепившись за железный каркас ногами, и вид имел самый идиотский. Видно было, что именно такой вид культурного досуга способен доставить пятикласснику настоящее удовольствие. – Эй, Каменев! Зиновьев! – поморщившись, крикнул Володя, – Хорош дурака валять! Лева остановил карусель, и она резко замерла на месте. Гришка Зиновьев, согласно законам физики, свалился головой на резиновое покрытие площадки и выругался своим девчонским голосом. «Лучше бы на его месте был Бронштейн», – машинально подумал Володя, – «Или Дзержинский». Гришка неловко поднялся с земли и начал отряхиваться, продолжая свою тираду. Каменев сдержанно поприветствовал Володю, как будто деликатно укоряя его за то, что тот нарушил их идиллический вечер. Ульянов предпочел сделать вид, что не заметил этого укора. – Уроки, конечно, уже сделаны на два дня вперед? – ехидно поинтересовался он. – Да, – соврал Каменев. – Каменев сделал, значит я тоже, – честно сказал Зиновьев. Зиновьев-отец был уверен, что современная школа ничего ценного не может дать молодому человеку, и поэтому не считал нужным как-то контролировать школьную успеваемость сына. Он был сторонником домашнего образования, но Гришка почему-то предпочитал карусель во дворе репринтным учебникам по латыни и риторике. Отец вряд ли об этом догадывался. – Сюда идите, – приказал Володя, передавая на руки Зиновьеву ярко-красный велосипед со звонком и светоотражателями на колесах, – Смотрите, что я нашел... На этом моменте он заговорщически понизил голос, заставив двоих друзей немедленно склониться к мятой бумажке, которую он незадолго до этого извлек из кармана. А Володя продолжал: – Система коллективного списывания. Из «Серебряного герба». Вчера прочитал... Привязывают веревку к ноге какого-нибудь зубрилы, ну и ко всем участникам тоже. Он пишет и одновременно вроде как азбукой морзе показывает, где какая запятая. Поняли? – Это что, – восхищенно посмотрел на Володю Зиновьев, – Даже с нашей парты можно... У Луначарского?! Ульянов утвердительно кивнул головой. – Только у них ничего не вышло, потому что они не учли, что скорость письма у всех разная, – добавил он, – Какие-то умники в итоге наставили запятых посередине слова. Система несовершенная. – И мы будем ее дорабатывать, – догадался Каменев. Зиновьев перевел восхищенный взгляд на него. – Нет, – усмехнулся Ульянов, – Это долго и без гарантии. Мы пойдем другим путем... И он рассказал им план, ужасающий по своей хитрости и коварству.

***

Гришка еще не проснулся до конца, и перед его глазами все было как будто в тумане: шум воды из-под крана, зубная щетка и паста, завернутый мамой завтрак и подъезд с такой же сонной консьержкой. Во дворе его уже ждал верный Каменев. – Доброе утро, – дружелюбно сказал тот. – Здорово, – буркнул Гришка. Они подождали Оську из второго подъезда и поплелись в школу втроем. Около посудохозяйственного магазина какой-то усатый тип курил самокрутку. Оська помахал ему рукой. «Мама говорила, что Джугашвили водит знакомство со всякими маргиналами», – подумал Лева, – «Лучше не спрашивать, кто это». Усатый улыбнулся черными зубами и помахал в ответ. «Ульянов, небось, дрыхнуть будет до девяти», – думал Гришка, – «А нам в школу тащиться, конечно...» Он хотел сердито пнуть пластиковую бутылку под ногами, но промазал. «Еще план его дурацкий... Что я, рыжий или дурак это проворачивать? Чуть что – сразу Зиновьев... Эти их разборки...» И вдруг туман спал с глаз Гришки Зиновьева, и он как будто прозрел. Его осенило! Он быстро покосился на безмятежного Каменева и лукаво усмехнулся. Лева, конечно, не согласится: как же, Володька сказал, план, нехорошо... «Но ведь я могу и не спрашивать». Каменев на ходу дочитывал «Пеструю ленту» и не замечал ничего, что происходило вокруг. Гришка осторожно потянул Джугашвили за рукав, показывая, что у него есть к нему разговор. Оська равнодушно отошел в сторону: – Что надо? – Дело есть, – Гришка воровато огляделся, но Каменев уже ушел вперед, а вокруг больше никого не было, – Слушай, нам тут Ульянов поручил кое-что... Но мы как-то, знаешь, закрутились, ну... Дела... Ну понимаешь... – Ага, – Оська несильно отпихнул Гришку и неспеша пошел дальше, – Дураков нет за тебя работать, Зиновьев. Гришка почувствовал, что действовать нужно решительно. – Ну Ося, слушай, а я тебе заплачу! Хочешь? – заискивающе заговорил он, – Там делать-то ничего не надо, болтовня одна... А? – Да что у тебя брать? – уже менее уверенно сказал Оська. – Бутерброд есть с курицей. И двести рублей. А? Оська подумал немного и хлопнул его по плечу. – Давай сюда. Гришка просиял, расстегивая рюкзак. Бутерброд и карманные деньги перекочевали в сумку Оськи Джугашвили. Гришка порылся на дне рюкзака и достал смятый лист, который им с Левой дал вечером Ульянов. – На... Там в общем делать-то ничего не надо... Мартову наврать про систему с веревками, вот, тут все написано... Джугашвили насмешливо приподнял одну бровь, как это делают в фильмах мафиози. – Да оставь себе свою бумажку, Зиновьев! – он усмехнулся и пошел дальше своей спокойной походкой. Гришка застыл на месте, провожая Оську неверящим взглядом. А потом сорвался с места и побежал за ним.

***

В коридоре было не протолкнуться. Болтовня и крики сливались в многоголосый школьный шум. Лейба бесцеремонно отодвинул с прохода нескладного Мойшу Урицкого, каких-то старшеклассников, и прошел сквозь толпу с видом безусловного хозяина школы. На ободранном диванчике напротив двери его уже ждали. Юлик Мартов, большеглазый, похожий на хрупкое насекомое, и Шура Коллонтай с нависшим над ней Дыбенко почтительно потеснились, давая ему сесть. Лейба изящно плюхнулся на диванчик и с равнодушным видом достал из сумки iPad. Не сговариваясь, ребята придвинулись ближе к светящемуся экрану. Игра началась. Над диванчиком стояли, склонившись, пятиклассники и даже несколько старших. – Может, посмотрим? – Каменев пихнул Гришку в бок. – Ни за что, – сердито сказал Гришка, – Хочешь стать прихлебателем Бронштейна? – Да не хочу я... Почему не посмотреть просто? – Ничего не просто! – Гришка мотнул кудрявой головой и сполз по стенке на пол, усаживаясь на рюкзак, – Нам это не интересно, понял? Пусть играет в свои игрушечки с Мартовым и Радеком. – Если ты посмотришь, как он играет, ты не станешь автоматически его приспешником. – А ты знаешь, что Ульянов думает? – Зиновьев угрожающе сверкнул на товарища глазами, – Мы, он думает, дураки с тобой, а Бронштейна бы к нему в компанию. Это по-твоему просто? Это вместо нас, значит! А ты с ним дружить захотел?! Лева молчал, посрамленный такой убедительной речью. Он чувствовал себя виноватым перед другом, который теперь сидел и усугублял чувства Каменева своим укоряюще печальным взглядом. Гришка вздохнул и тоже замолчал, переводя взгляд вдаль, в сторону раздевалки. От раздевалки по коридору шел Железный Феликс в черных сапогах – наверное, забыл сменку, а может, просто рисовался. Рядом с ним шел Борька Савинков. – На, – Савинков достал из кармана телефон и протянул Феликсу, – И не лезь ко мне больше со своей Чекой. Вам с нами не тягаться. И Николашку мы первые скинем. – Ага, – с плохо скрываемой злостью ответил Феликс, – Если ты один раз победил, это еще не значит, что ты выиграл войну. – Не значит, как же, – свысока ухмыльнулся Борька, – Кстати, я видел картинки из твоей галереи, Железный. Борька развернулся, показывая, что разговор окончен, и быстрыми шагами двинулся налево по коридору, в сторону дверей 5 «А», оставляя болезненно побледневшего Феликса стоять посреди коридора. – А ты... А я... А я бы никогда не стал смотреть твои фотки, Савинков! – хрипло воскликнул тот, – Потому что это низко! «Врет», – констатировал довольный Борька, – «Кристальную личность из себя строит. Посмотрел бы как миленький!» У кабинета 5 «А» с унылым видом сидели, скрестив ноги, Дора Бриллиант и Алешка Покотилов. – Привет, – сказал Борька, садясь рядом. – Привет, – безрадостно ответили они. – Что будем делать? Дора посмотрела на Борьку своими серьезными глазами. Однажды Азеф для какого-то «важного» дела заставил их притвориться парочкой, и Борька до сих пор стеснялся с ней говорить. Это было просто унизительно для них обоих. «Азеф – гад», – машинально отметил Борька еще раз. – А что делать? Каляева исключат. Алешку тоже исключают... – с какой-то особенной грустью сказала Дора, – Меня пожалели из-за сестры, она медалистка. К детской комнате припишут всех, наверное... Делать тут нечего, Боря. Борька покачал головой: – Да нет же! С Азефом что делать? Алешка и Дора переглянулись. – А что с Азефом? Ему выпускаться через три месяца, его бы и если увидели – не исключили бы, – сказал Покотилов. Борька вытаращил глаза. – Да вы что, ничего не знаете, что ли?! По их растерянному виду было ясно, что нет. У Борьки в голове крутились тысячи мыслей. Они не видели, что завуч подошла с Азефом! Ну конечно! Все, кроме него одного, стояли с другой стороны дерева, лицом к калитке – чтобы видеть входящих и выходящих со двора. Только он один стоял лицом к бочкам и видел, как Азеф указал завучу на ребят... – Азеф нас сдал, – тихо сказал Борька, – Вы только не возражайте. Я вам докажу. Сейчас... Но тут, как и всегда бывает в самые ответственные моменты, зазвенел звонок.