День самоуправления

От начала урока прошло уже почти полчаса, а Николая Александровича все не было. В классе стоял шум и гам. Гришка Зиновьев с Каменевым перебрасывали друг другу пенал Шуры Коллонтай, пока Дыбенко тщетно пытался его отобрать. Шура визжала. Лева Бронштейн торговался с Джугашвили за домашку, которую тот не успел доделать. Оля Барановская стирала с доски очередную карикатуру Бухарина. На этот раз она изображала Лейбу, вцепившегося в кудрявую шевелюру Гришки Зиновьева, и называлась «Внутрипартийная борьба на левом фланге», потому что Гришка и Лейба как раз сидели за одной партой на левом ряду у окна. Саня Введенский как всегда спорил с Толей Луначарским. – Монетка в башмаке это антинаучно, – Толя многозначительно поправил очки, – никем не доказано, что это помогает. – А, – отмахнулся Саня, – ты уже говорил так про черную кошку, и что? Не сработало, по-твоему, а? Не сработало? Толя тяжело вздохнул, вспоминая, очевидно, тот самый день когда злосчастная черная кошка перешла ему дорогу. Тогда школьный драмкружок не принял к постановке его пьесу, сказав, что она, мол, страшно скучная. Скучная! Да чтобы написать эту пьесу, он… – Эй, – Введенский потряс друга за плечо, отрывая от невеселых воспоминаний, – держи, я две взял. Луначарский недоверчиво взял из рук Саньки пятикопеечную монетку и засунул ее в свой кроссовок. «Как раз докажу, что это не работает», – мысленно оправдал себя он, втайне все же надеясь на волшебную силу монетки в свете предстоящей контрольной по арифметике. Словом, ничто в тот пасмурный мартовский день не предвещало беды. Даже Борька Савинков вел себя совершенно обычным образом, так невозмутимо, что это, можно сказать, было даже подозрительно. Сашка тайком смотрел на него, пока делал вид, что повторяет дроби. Борька сидел и преспокойно играл в змейку на телефоне. «Наверняка Савинков с дружками опять что-нибудь учинили», – думал Сашка, сидя за своей первой партой, – «может, лежит сейчас Николай Александрович на морозе со сломанной рукой, и никто об этом не знает». Он вздохнул и подпер щеку рукой. С одной стороны, Николая Александровича Сашка, конечно, не уважал. Но с другой – в каком-то смысле его было даже жалко. Лично Сашке он ничего плохого никогда не делал. Да и тот факт, что отец Сашки был директором, вовсе не упрощал ситуацию. «Сходить, что ли, узнать, что с ним… Но тогда Лейба и его шайка-лейка будут говорить, что я подлиза. Нет… Пожалуй не буду». Сашка не успел додумать свою мысль, потому что в класс влетел запыхавшийся и помятый Васька Шульгин. Он выбежал на середину класса, прямо к доске, и замахал руками, чтобы привлечь общественное внимание. – Ребята! – крикнул Васька, -- Николай Александрович уволился! Тут-то и началась эта история. Началась и в считанные дни набрала такие обороты, что назад пути уже не было и быть не могло. – Уволился! Не выдержал! – Это все я его! – Гришка Зиновьев с легкостью взял на себя всю ответственность за произошедшее, – Помните, как я в него самолетиком запустил?! – Ты-ы, – насмешливо протянул Бронштейн, – Тебе все Володька сказал. Сам бы ты в жизни до такого не додумался, Зиновьев. – Ульянов-то? – Гришка фыркнул, закидывая ногу за ногу на революционный манер, – Да он даже не верил, что можно своими силами турнуть Николашку. Где он, твой Володька? Дома сидит! – Дома сидит и тобой руководит, – не сдавался Лейба. – Ах ты! – Гришка готов был броситься на обидчика с кулаками, поддавшись веянию момента, но верный Каменев вовремя его остановил. Борька Савинков молча смерил спорщиков холодным и презрительным взглядом. В 5«Б» он один знал, кто на самом деле стоял за увольнением Николая Александровича. Конечно, тот уволился из-за террора. На всякий случай Борька повернулся и бросил такой же взгляд на Феликса. Но тот не понял драматизма этого жеста и просто показал Борьке язык. Пока ребята галдели, обсуждая такое поистине судьбоносное событие, Сашка с завистью смотрел на Ваську Шульгина. Ему было почему-то страшно досадно, что это не он, Сашка, принес в класс такую радостную весть, а Васька. «Кто он вообще такой, этот Шульгин?» – с досадой думал Сашка, – «Подумаешь, вестник революции! А за чистописание у него вообще тройка.» И тогда… Тогда произошло такое… Сложно сказать, что такое произошло, потому что даже сам Сашка этого не мог объяснить. Как будто какая-то невиданная сила заставила его залезть на парту и крикнуть на весь класс (гораздо громче Васьки!): – Ребята! Ну и что, что уволился Николаш… Николай Александрович! Этим мы ничего не добились. Уже завтра из ГорОНО пришлют нового учителя, точно такого же. Он выберет себе новых любимчиков! Опять будет задавать самые длинные упражнения! А самое ужасное... Сашкин голос предательски дрожал, но говорил он очень громко и четко. Можно даже сказать, пламенно говорил. Но, конечно, некоторым завистникам не сиделось на месте. – Молчи, Керенский, тебя папа ругать будет! – звонко крикнул кто-то с левого ряда, – «Мы не добились»! Кто мы-то, Саша? Ты тут не при чем! – Не при чем, не при чем! – поддержали этот голос другие. Но такая провокация не сбила Сашку с толку, а даже наоборот – придала уверенности. – А самое ужасное – нас опять заставят готовиться к Веселым стартам! Физкультура по три раза в неделю… Учеба по субботам! Радуйтесь своей революции, ребята, радуйтесь. Если не хотите меня слушать, можете оставить все как есть, – он многозначительно опустил голову. Здесь нужно было выдержать небольшую паузу, чтобы дать публике осмыслить сказанное. – Я не хочу по субботам, – неуверенно сказал Каменев. – Не хотим Веселые старты! – заявил Лейба, – Кому это вообще надо?! – Долой Веселые старты! – поддержал его обычно тихий Мойша Урицкий, у которого была тройка по физкультуре, – Долой унижение! Долой прыжки на трех ногах! Сашка с трудом сдерживал победную ухмылку. Он попал в цель. Веселые старты, в которых все школьники N участвовали с первого класса, были притчей во языцех. В этой бессмысленной битве ГорОНО сталкивало ребят с учениками немецкой школы, и уже третий год подряд школа №17 терпела поражение. Веселые старты ненавидели все. Особенно тот конкурс с прыжками на трех ногах. Хотя и яйцо-в-ложке тоже. Да и «не расплескай»… – Но мы же не можем подвести школу, – неуверенно сказал Корнилов. Но его голос потонул в одобрительном гуле толпы. Сашка смотрел на эту толпу и видел не привычных одноклассников, а публику, которой он мог управлять по своему усмотрению. Он наслаждался своей властью. Оля Барановская смотрела на Сашку влюбленными глазами. Да что Оля! С третьей парты на него заинтересованно смотрел сам Борька Савинков. «Ну и кто из нас теперь настоящий революционер,» – довольно подумал Сашка. – Так что ты предлагаешь? – вдруг спросил Борька. И в этот момент Сашка осознал страшную вещь. Он понял, что предложить ему нечего. Да-да! Он понял, что так увлекся самой речью, что забыл, что именно хотел сказать, а может, и вовсе не успел этого придумать. И тогда ему пришлось быстро выкручиваться из ситуации. Благо, это у Сашки выходило хорошо. Он еще раз пробежался взглядом по толпе, как будто вытягивая из нее энергию, и сказал вот что: – Я предлагаю… День самоуправления! – он остановился на пару секунд, будто обдумывая слова, а потом продолжил, – Предлагаю нам самим проводить уроки и оценки ставить самим, пока нормального учителя не назначат. Вот например Толя Луначарский, он пишет хорошо. Пусть ведет чистописание. Саша Колчак может природоведение вести. Да мы сами лучше Николашки знаем! – Правильно, – поддержал Зиновьев, – И в буфете тоже мы можем. Кто хорошо учится – тому два компота давать, и всякое такое. – А для девочек урок труда сделаем такой же, как для мальчиков, – вставила свои пять копеек Шура Коллонтай, – Надоело крестиком вышивать! Короче говоря, Сашкина идея всем неожиданно понравилась. Ребята стали наперебой предлагать разные варианты благоустройства системы школьного образования, один вариант революционнее другого. Кто-то даже предложил Сашку качать за такое замечательное предложение, но он слез с парты от греха подальше. Вдруг уронят? Тогда вся торжественность ситуации нарушится. Будет уже не то. Но перед тем как слезть с парты, Сашка все-таки крикнул: – Объявляю вас первым революционным караулом!

***

Володя Ульянов ходил по отцовскому кабинету взад и вперед, заложив руки за спину. На стене зловеще тикали часы с кукушкой. На кожаном кресле лежал «Серебряный герб». Невеселые мысли перекатывались в его кудрявой голове, как железные шарики по пластиковым горкам. Только что ему звонил Гришка Зиновьев. Захлебываясь от восторга, Гришка рассказал, что Николай Александрович уволился, а Сашка Керенский объявил день самоуправления. Гришка описал выступление Сашки такими яркими красками, что Володе стало страшно завидно. «Как это я мог прогулять школу в такой день,» – корил себя Володя, – «Теперь вся слава достанется директорскому Сашке! Первый революционный караул… Архиловко это он придумал!» Особенно задевал его тот факт, что Сашка додумался высказаться против Веселых стартов. Дело в том, что Володя давно планировал сам от них избавиться. Он ничего не имел против физкультуры и соревнований, хотя у него были друзья в немецкой школе, но если бы он, Володя, сделал так, чтобы Веселые старты отменили, как бы его все зауважали! Его бы сразу выбрали старостой вместо этого зануды Родзянко! Может, даже написали бы про него в стенгазету – вот, мол, есть такой Володя Ульянов из 5«Б», который положил конец этому бессмысленному противостоянию школ. Отец Володи как раз работал в ГорОНО, он бы мог обо всем договориться. Победа была так близко! Володя остановился у окна, распахнул старые ставни и выглянул на улицу. За окном шла противная морось, то ли дождь, то ли снег. Нужно было что-то делать. Володя сел за отцовский стол и положил перед собой лист бумаги из принтера. Синей ручкой нарисовал человечка с ежиком на голове. Это Сашка. Володя подумал и пририсовал ему бантик. Для жалкого вида. На другой стороне листа Володя изобразил себя – гордую фигуру настоящего революционера. По сравнению с Сашкой Керенским он, конечно, выглядел гораздо более внушительно. «Но Сашку наверняка поддержат девчонки,» – резонно подумал Володя. Рядом с Сашкой он нарисовал всех девчонок, каких вспомнил. Как и любой уважающий себя пятиклассник, Володя не сильно-то обращал на них внимание. Подумал еще и нарисовал на стороне Сашки Борьку Савинкова. Он рассудил так: помогать ему Борька точно не станет, а остаться в стороне не сможет. Значит, будет за Сашку. Потом пририсовал еще Гучкова и Шульгина – этим он никогда не доверял. Ненадежные это были ребята. Дойдя до Юлика Мартова и Лавра Корнилова, Володя задумался и решил ни с какой стороны их не рисовать. Оставалось изобразить своих союзников. «Тут, конечно, Каменев и Зиновьев,» – легким росчерком шариковой ручки «Паркер» Володя изобразил Гришку под ручку с Левой, – «И Железный Феликс, потому что он будет там, где против Борьки». Посомневавшись пару секунд, Володя Ульянов нарисовал Лейбу Бронштейна в футболке с ананасом, Колю Бухарина – для пропаганды, – и Оську. Потом Урицкого. Потом Луначарского. Потом Дыбенко, а, значит, с ним и Шуру Коллонтай. «Получается целая партия», – довольно кивнул сам себе Володя, – «Мы еще посмотрим, чья будет революция...» Таким образом, дело было только за названием. И оно очень быстро нашлось! Большими печатными буквами над левой половиной листа Володька написал: «ВКП(б)» И расшифровал чуть пониже: «Великая команда пятиклассников («Б»)»