*
Их жизнь после революции мало чем отличается от жизни до неё, разве что теперь Коннору не приходится возвращаться обратно в «Киберлайф» каждый вечер. Вместо этого он остаётся с Хэнком, и теперь аккуратная стопка его вещей хранится в ящике комода. Ему не нужно много — только безопасное место, чтобы погрузиться в спящий режим. Раньше он делал это стоя, сейчас же экспериментирует, пытаясь найти то положение, которое не вызовет у Хэнка дискомфорта. К сожалению, как-то раз Хэнк наткнулся на Коннора, когда тот застыл посреди тёмной кухни, запустив полную диагностику системы. От неожиданности Хэнк разбил стакан с водой и чуть не всадил Коннору в грудь нож для стейка. — Господи, Коннор, — сказал потом Хэнк, тяжело дыша. — Прекрати уже… чем бы это ни было, чёрт возьми. Теперь Коннор активирует спящий режим лишь лёжа на диване и закрыв глаза. Несмотря на то, что андроиды не мёрзнут, почти всегда он просыпается под пледом или одеялом, с Сумо, пристроившимся на полу неподалёку. Теперь они с Хэнком часто проводят время вместе. В полицейском участке полно дел; Маркус и прочие лидеры Иерихона отправились в Вашингтон, чтобы встретиться с видными политиками, до поры оставив остальных андроидов города в подвешенном состоянии — ни прописанных на бумаге прав, ни чётких законов. Многие из их народа погибли во время восстания, и всё это создало острый дефицит рабочих кадров на многих базовых должностях. Некоторые андроиды вернулись на свои прежние места в надежде потом получить оплату за отработанные часы, но большая часть из них пропали без вести или были убиты. В результате в первые месяцы Хэнк и Коннор заняты лишь рутинной полицейской работой — разрешением бытовых конфликтов, поиском пропавших андроидов и даже регуляцией движения на дорогах (последнее всегда раздражает Хэнка до невозможности). Дома Хэнк более спокоен и расслаблен. Он позволяет Коннору готовить, он играет с Сумо, сидя прямо на полу посреди гостиной. По выходным — к вящему недовольству соседей — их дом наполняется музыкой. Хэнк часто улыбается Коннору. Иногда он берет его за руку и разговаривает с ним обо всём: о своей молодости, иногда — о мечтах, редко — о Коуле. Всё хорошо. И всё же в том, как он порой смотрит на Коннора, будто бы чувствуется невысказанная тяжесть. Может, Хэнка всё ещё преследуют воспоминания о событиях в «Киберлайф», или же он просто пока не привык вновь жить вместе с кем-то после долгих лет одиночества. Хэнк по-прежнему много пьёт, несмотря на мягкие уговоры Коннора. Дверь в спальню Коула наглухо закрыта. Коннору хочется что-то сделать, попытаться как-то залечить эту душевную рану, но теперь он знает, что некоторые чувства уходят своими корнями слишком глубоко — их лучше не трогать. И потому он просто остаётся рядом, заботится о Хэнке, как умеет. Если его взгляд иногда задерживается на нём чуть дольше, чем необходимо, то он старается не обращать на это внимания. Жизнь идёт своим чередом.*
Одиннадцатого октября, в годовщину смерти Коула, по возвращении домой Коннор застаёт Хэнка у наполовину пустой бутылки виски, со стаканом в руке. Хэнк поднимает на Коннора мутный взгляд, и по его лицу проходится судорога, словно от боли. Он смотрит на его губы, затем ниже, затем вновь опускает голову, глядя на остатки виски в стакане. — Снова ты, — хрипло говорит он. — Снова я, — кивает Коннор, делая шаг навстречу. Хэнк не двигается. Он смотрит в одну точку, как зачарованный, делая очередной глоток. Коннор невольно замечает царящий на кухне беспорядок — грязные тарелки так и лежат в раковине с самого утра, мусорное ведро пополнилось несколькими пивными бутылками. Краем глаза он видит, как рука Хэнка вдруг вздрагивает, сильно расплескивая виски на стол. Коннор реагирует быстро. Он тянется, чтобы помочь. Хэнк отшатывается от него так резко, что чуть не падает со стула. — Не прикасайся ко мне! — зло выплёвывает он. Они сталкиваются взглядами. Коннор как будто смотрит на незнакомца. Он замирает. Хэнк тяжело дышит сквозь зубы, на скулах у него играют желваки. Коннору не нужно даже запускать сканирование и детально анализировать все данные со своих сенсоров, чтобы понять: отчего-то Хэнк очень зол и почти напуган. Он знает Хэнка. Он никогда ещё не видел у него такого выражения на лице. Секунда тянется и тянется, и Коннор, наконец, медленно отстраняется, делая шаг назад. Это едва заметное движение, но Хэнк будто бы приходит в себя. Он отворачивается, опустив голову, и нетвёрдо поднимается на ноги. Захватив пустой стакан и бутылку, Хэнк быстро уходит в гостиную. Коннор не идёт следом. На секунду повисает тяжёлая тишина. — Чёрт, — срывающимся голосом вдруг говорит Хэнк. — Коннор. Я не хотел. Прости меня, я просто… я подумал, что… Коннор неслышно заходит в гостиную. Хэнк сидит на диване, спрятав лицо в ладонях. Он молчит. Когда Коннор подходит ближе, Хэнк всё же поднимает на него взгляд — застилающее его отчаяние можно заметить даже в скудном свете, просачивающемся с кухни. — Прости меня, — повторяет Хэнк и тянется к Коннору. Он берет его за руку и притягивает ближе, пока Коннор не оказывается между его слегка разведённых ног. Коннор медленно опускается на колени, не разрывая зрительный контакт. Хэнк судорожно вздыхает, глядя на него. Руки начинают легонько дрожать. Хэнк смотрит и смотрит на него, не говоря ни слова, и он выглядит каким-то потерянным, почти беспомощным в своём желании. Он будто мечтает пройтись пальцами и губами всюду, куда падает его взгляд. Коннор не может найти в себе сил пошевелиться. Его словно пригвождает к месту осознание, что здесь и сейчас, просто позволяя Хэнку так открыто любоваться собой, он в каком-то смысле делает ему приятно. Хэнк тяжело сглатывает. Его прикосновение поднимается от чужого запястья вверх, к узлу галстука. Рваными, нетерпеливыми движениями Хэнк развязывает его, отбрасывает в сторону. Он расстёгивает на рубашке Коннора три верхние пуговицы, а затем останавливается. Во всем доме слышно лишь его частое, хриплое дыхание. — Только посмотри на себя, — выдыхает Хэнк, и его пальцы плавно проскальзывают под чужую рубашку. Коннор тянется к нему навстречу, но останавливается в последнюю секунду — конфликт взаимоисключающих друг друга программ субъективно ощущается как внутренний трепет. У Хэнка сбивается дыхание. Не отрывая взгляда от лица Коннора, кончиками пальцев он скользит по его коже — всё увереннее, всё дальше... всюду, куда только может дотянуться. Одной рукой он обхватывает его шею, другой — оттягивает ворот рубашки и подаётся вперёд, припадает губами к его ключице. Коннор закрывает глаза. Почти инстинктивно он сильнее вжимается в Хэнка. Пальцами он впивается ему в бедра, и Хэнк бархатно стонет, касается его шеи языком, начинает покрывать её влажными, горячими поцелуями. — Хэнк, — шепчет Коннор, выгибаясь под его ласками. В ответ он вздрагивает всем телом и отстраняется, лицом утыкаясь Коннору в плечо. Его пропахшее алкоголем дыхание щекочет кожу. Они так и сидят в полумраке пустой комнаты, проходят минуты, а может часы, и все механизмы Коннора синхронизируются со стуком сердца Хэнка, пульсируют с ним в унисон. Проходят часы-минуты, и дыхание Хэнка выравнивается. Коннор слегка подаётся назад, чтобы посмотреть на него. Это кажется чем-то почти интимным — теперь, когда у него есть некое представление о чувствах, всё это время прятавшихся где-то внутри. Он подносит руку к лицу Хэнка, оглаживает каждую его черту, жадно записывая всё в самые надёжные сектора своей памяти. Когда Коннор заканчивает, глаза у Хэнка влажно блестят. Потом они вместе идут по коридору. Коннор помогает Хэнку добраться до спальни, перекинув его руку через своё плечо. Коннор укладывает его в кровать, аккуратно накрывает одеялом. Он ненадолго уходит в ванную за стаканом воды и обезболивающим. Когда он возвращается, глаза у Хэнка уже закрыты, а дыхание мерное, почти как во время сна. Коннор оставляет всё на прикроватном столике и разворачивается, чтобы уйти. — Люблю тебя, — едва слышно говорит Хэнк. Коннор мягко прикрывает дверь спальни, а затем сползает на пол прямо посреди коридора, плотно обхватывая руками колени. До самого утра он сидит, прислонившись спиной к стене, и слушает чужое сердцебиение. Он переполнен любовью настолько, что она вот-вот норовит утопить его, слезами брызнув из глаз.*
Они не говорят о случившемся на следующее утро. Они молчат и потом. Но тем вечером, вернувшись домой с работы, они вместе готовят ужин, а потом играют с собакой, и когда приходит время идти спать, один из них притягивает другого для поцелуя — так, словно это естественно и привычно. Словно это было между ними всегда. Так и проходит их следующий вечер. И следующий. И следующий… до бесконечности.