Трансфигурация

      Новое утро в Хогвартсе началось, как обычно. Гриффиндор, встречающий ликующими воплями прилетевших с газетами сов, угрюмо молчащий Слизерин, уткнувшийся в книги Равенкло и Хафлпаф, тихо обсуждающий увеличение поставок продуктов в связи с праздниками — многие барсуки были из фермерских или торговых семей. «Да, праздники… спрос на спиртные напитки… отец решил… прибыль…»       Мегатрон чуть улыбнулся — слух у старого мага был невероятно острым, благодаря ему и тренированному разуму Дамблдор легко мог различать все, что говорится за столами. К большому сожалению мертвого интригана, слизеринский стол из-за висящих над ним чар тишины был почти недоступен — но маг умел читать по губам, и кое-что порой узнавал. Его внимание почти всегда было направлено на стол Слизерина, а зачарованные очки не давали увидеть, куда именно направлен взгляд старого директора…       Но сейчас Мегатрона больше интересовал не Слизерин, а Гриффиндор. Победившие всегда горазды поглумиться над побежденными, и он был твердо намерен не допустить продолжения войны руками спарков.       И не только их. Мегатрон бросил взгляд на край стола, где сидел «самый молодой зельевар столетия», результат творчества прошлого директора, Северус Снейп. Мрачный, затюканный, дёрганный молодой человек, для которого весь мир рухнул в одночасье из-за совершенных ошибок и слов, сказанных в запале. Он и для Альбуса был ребёнком, что уж говорить о Мегатроне.       Дамблдор видел в нем лишь ресурс и инструмент, строптивого слугу, на котором можно было отработать навыки психолога, и подергать за ниточки, запутывая в паутине клятв и обетов. Молодой слизеринец, на взгляд Альбуса, был жалок, но более, чем полезен. И состояние депрессии в молодом маге тот собирался поддерживать постоянно. И для начала хотел позволить аврорам арестовать мальчишку и дать посидеть пару недель в Азкабане, для улучшения послушания.       Мегатрон этого допускать не собирался, у него были совершенно другие планы. Следовало привести начинающего учителя в чувства — в текущем состоянии тот вряд ли сможет чему-то научить, да и работать так эффективно, как хотел Мегатрон — тоже.       Вот только, как это лучше сделать? Десептикон по своему опыту знал, что лучшим средством от лишних мыслей и мрачной тоски является тяжелый физический труд. Но не отправишь же мастера-зельевара в гоблинские рудники! Главным образом, потому, что эта бледная немочь загнется за пару смен, не успев вынести для себя никаких уроков. Отправить его, что ли, на какие-нибудь курсы молодого бойца? Магловские, конечно. У Альбуса сохранялись связи в этих кругах, не то чтобы тесные, но к кому обращаться, он знал.       Да, пожалуй, простые люди — лучший выбор, чем аврорат, эта полуполицейская-полунаемничья свора на поводке министерства. Пусть-ка молодой гений поймет, что зелья — это еще не все, да и чары тоже. Синяки, боль и усталость хорошо избавляют от душевных страданий, а умение приложить оппонента, так сказать, физически, неплохо поднимает самооценку. Как там у людей говорится — в здоровом теле здоровый дух?       Мегатрон ласково — по-Дамблдоровски — улыбнулся поднявшему на него глаза зельевару, и тот отчетливо дрогнул, тут же уронив взгляд в тарелку. Десептикон ухмыльнулся уже по-своему — холодно и остро, помимо воли уловив часть мыслей слизеринца — в них преобладали образы медленных и мучительных ядов, окрашенные оттенками привлекательности, словно какие-нибудь изысканные блюда.       «Умереть решил? Ну-ну… за свои ошибки и глупости надо расплачиваться, а не сбегать в дезактив. Ты слишком ценен, чтоб отпустить тебя, мальчик…»       Северус Снейп был гением — и Мегатрон признавал это так же честно, как признавал предыдущий владелец тела. Альбус видел в юноше неисчерпаемый кладезь талантов, которые желал иметь на своём коротком поводке. Бывшему директору было приятно смотреть на унижение мальчишки, видеть, как в его глазах разгорается бессильная злоба и ненависть к обидчикам от понимания, что он ни-че-го не может сделать. Старый белковый испытывал настоящее удовольствие, играя чужими жизнями, ломая чужую судьбу…       Ведь как бы ни раздувал щёки Дамблдор, пытаясь доказать всем вокруг, как он смел, могуч и гениален, на самом деле, дела обстояли несколько не так, как тому хотелось. По-настоящему гениален Альбус был только в двух вещах — построении многоходовых комбинаций и ментальных техниках. О да, живостью ума природа человека не обделила.       Но не более.       Для трансфигурации, вопреки домыслам обывателей, гением быть не нужно — это вообще не та наука, где нужно что-то большее, чем пространственное воображение, хорошая память и математический, как называли это люди, склад ума, ибо трансфигурация была лишь некогда отделившейся ветвью Чар. Дамблдор слыл гением за счёт того, что никто кроме него особо не увлекался данной областью. Маглорождённым не хватало сил на что-то более-менее масштабное и сложное, а представителям древних династий было просто неинтересно. Трансфигурация считалась чем-то вроде балаганных фокусов — только простецов дурить. Ненадежно, не вечно, и применить в хозяйстве особо нельзя. Из трансфигурированного серебра не сделаешь артефакт, свинью, сделанную из дерева, нельзя съесть, и всё в таком духе… а для того, чтобы успешно применить в бою, нужны не только талант и умение, но и скорость, и прочность — каменные статуи, идущие в битву, могли служить разве что щитами, а оживленные трансфигурацией доспехи, не укрепленные рунами и ритуалами, легко распадались на части — этот фокус давно был известен, как и методы ему противостоять.       Одним словом — подделка, есть подделка.       Альбуса это невероятно бесило. Однако сунувшись в другие области, он быстро понял, что там высот не достигнет. В Зельях он был середнячком, артефакторика не давалась вовсе, а ритуалистика — наука особенная, для того, чтобы творить истинно могущественные ритуалы, нужно было либо иметь родовой алтарь, либо приносить кровавые жертвы. Репутация черного мага была Альбусу не нужна, да и очень уж рискованным было это дело — ветер свечи задует, птица сверху на пентаграмму нагадит, ингредиенты некачественные попадутся… пойдет в разнос ритуал, и мага сорвавшейся силой прихлопнет.       Конечно, он мог попробовать себя в менталистике — искусстве, талант к которому не зависел от магической мощи и чистокровности. Но официально? Десять лет учиться в гильдии, внося немалый взнос, причем, еще неизвестно было, допустят ли до настоящего знания — первые годы ученики посвящали прохождению тысяч проверок на вменяемость и прочие душевные качества, которые должно было иметь колдуну, обладавшему властью над чужими мозгами. После — зубрили законы и изучали психологию. После торжественно приносили множество клятв, способных поставить жирную точку на всех планах Альбуса насчет дальнейшей жизни. И уже потом учили собственно менталистику, а по окончании обучения львиная доля их оседала во всяких «конторах безопасности» и детективных агентствах на должности помощников да секретарей, либо в больницах для скорбных разумом. За теми же, кто хотел пробиться повыше, пристально наблюдали гильдейские кураторы — магический мир, не раз обжегшись на «кукловодах», крепко закрутил гайки.       Соглашаться на такое? Ну уж нет! Уж лучше он сам как-нибудь, пусть неполно, неточно, долго и трудно — зато без клятв и без неприятной известности, сопровождающей официальных «чтецов». «Ах, менталист среди нас, он читает наши мысли, знает все наши тайны»…       Еще были Чары… удивительное искусство, восхищавшее Мегатрона своим неявным могуществом. Ведь что это такое в сравнении с теми же Зельями — коварством ядов и силой волшебных лекарств, с диковинными творениями артефакторов-мастеров, с весомой мощью ритуалов — родовых алтарей, жертвоприношений, древних знаков… когда видишь мастеров этих искусств, то сразу же видишь рядом и зримые символы их могущества — фиалы с разнообразными зельями на все случаи жизни, какие-нибудь разрушительные поделки из золота и гоблинских камней, кинжал и посох, сияющие от магической силы…       А Чары что? Сам маг и его палочка… искусство, опирающееся на воздух, на фантазию, на вдохновение…       Получить мастерство в Чарах было сложнее, чем в любом другом виде искусства. Можно с микронной точностью повторить движения палочки, можно заучить заклинание до малейшего изменения тембра голоса — но хитрость в том, что этого мало. И каждое заклятие надо прочувствовать изнутри, изменив под себя, свою руку, свой голос… тут памяти и воображения недостаточно, нужно особое чутье.       Чары — продолжение руки мага, говорилось в книгах. И тогда, когда творить их так же легко, как протянуть руку, когда для сотворения незнакомых ранее чар магу достаточно увидеть их в чужом исполнении или прочесть описание в книге — тогда он приблизился к мастерству. Лишь приблизился — мастером он может стать лишь тогда, когда создаст нечто свое, ранее не испытанное, да не просто тяп-ляп кое-как, а работающее идеально.       Мастеров Чар в мире мало — в частности, из-за этого экзамена. Ведь как их ни заучивай, а все равно найдется нечто, чего не знаешь, и именно оно тебе достанется — решай. Погаси пожар, вызови потоп, сотвори землетрясение или ураган, наведи иллюзию, прорасти семечко, угомони взбешенную мантикору, исцели раны от ее когтей… и сделай это быстро, качественно и по-своему. Если же сжульничал, применил уже кем-то созданное — будь уверен, это заметят и титула Мастера тебе не видать.       Потому Альбус не стал и стараться — получив некогда, как подачку, звание мастера трансфигурации от одного веселого профессора-немца, да снисходительное: «пусть полукровка порадуется…» в спину. Свои возможности он хорошо понимал — и даже Палочка Смерти, отнятая у бывшего подельника-любовника, немногое изменила. Силы прибавила — да, но не чутья и таланта.       Однако, взял же его в ассистенты Николас Фламель… Мегатрон с внутренним холодом — отголоском чужого страха — припомнил древнего мага и его колкий пронизывающий взгляд. От него Дамблдор когда-то получил более полные знания о менталистике, да еще несколько советов и секретов, которые сильно пригодились директору впоследствии… в чем была цель бессмертного колдуна? Любопытство? Сам директор сперва надеялся, что Фламель разглядел в нем некий особый талант, к алхимии, вероятно — к этому удивительному искусству, открывающему дверь в бессмертие. Ведь трансфигурация и трансмутация — звучит так схоже… вдруг он, Альбус, станет учеником, станет преемником этой великой тайны?       Увы, директору пришлось разочароваться. Всё, что дал ему древний, это основы, которые мог найти любой начинающий — стоило только хорошенько поискать. Да, систематизированные, да более подробные, но... основы. Никаких великих секретов.       Прошлого владельца тела в своё время это так… разочаровало, что он был счастлив уйти от старого алхимика. Не разорвать связи окончательно — что вы! Такими знакомствами не разбрасываются, но не видеть его и не бередить рану несбывшихся ожиданий.       Он так торопился, что не заметил одной маленькой детали. Фламель — разочаровался в нём. Мегатрон раз за разом прокручивал чужие воспоминания, искал и не мог найти, но парадоксально был уверен — Альбус не прошёл какого-то испытания. Вряд ли на моральные качества — десептикон мог уверенно сказать, что человек со взглядом Фламеля мог бы спокойно пожать руку, а в следующий миг вонзить клинок в сердце, не теряя спокойствия и не меняясь в лице.       Впрочем, чего не нашел в бывшем владельце его нынешнего корпуса древний алхимик, то уже не важно. Сейчас важнее другое — привести в порядок Снейпа… и на этот счет у Мегатрона появились кое-какие новые мысли. Не иначе, воспоминания Альбуса о менталистике повлияли… о, и кстати, то, что гениальный зельевар оказался ещё и природным менталистом, в свое время стало для старика изрядным сюрпризом. И вызвало еще большую досаду и злость — то, что Дамблдор искал по крупицам, осваивая и оттачивая долгие годы, просто так, от природы, досталось какому-то нищему мальчишке. Просто какая-то вселенская несправедливость!       Северусу Снейпу Альбус искренне завидовал — его талант был столь ярок, что слепил глаза, а руки непроизвольно дёргались от желания прибрать богатство — хорошо, что магу был неизвестен способ отбирать чужие дары, а то мелькало в мыслях человека такое… Мегатрон неприязненно поморщился — ощутить чужую зависть изнутри оказалось мерзко. Сам он никогда никому не завидовал — ни тем, кто был выше и обеспеченнее его, а таких во времена его молодости хватало на Кибертроне, ни тем, кто был умнее или сильнее его, или имел какие-то особые способности. Он не был дураком, прекрасно замечая минусы таких талантов. Мало того, что к «особенным» способностям и внимание со стороны властей особенное и не самое доброжелательное — так они же часто сопровождаются какой-нибудь неприятной уязвимостью. В данном случае — без должного обучения или хотя бы присмотра со стороны опытного менталиста — имелась большая вероятность понаставить самому себе ментальных закладок и даже не подозревать об этом. Что, скорее всего, и случилось с юным гением, конечно, не без помощи Дамблдора.       Ещё одной проблемой, ответственность за которую легла на его плечи, Мегатрон видел Хагрида — полукровку-великана с крайне редким и сильным даром химеролога. В идеальном мире, о котором мечтал Альбус Дамблдор, этот разумный создавал по его приказу верных слуг-химер, которых можно было бы натравливать на врагов школы, страны и Общего блага. Изначально звучало, конечно, не так пафосно — в кресле директора Хогвартса такие мысли были опасны, но в целом верно. Лесничего директор назвал Хранителем ключей и на все его выходки с существами высокого класса опасности смотрел не иначе, как на создание дополнительной линии обороны школы. Псевдоразум замка воспринимал их так же, а если что не выходило… ну, что уж тут. Работа движется, серьезного вреда ученикам эти эксперименты не приносят — волноваться не о чем, Хогвартс тоже не в один день строился…       Правда, будь добрый полувеликан чуть поумнее, а несчастный Томас Риддл менее удобен, быть бы Хагриду новым темным лордом. Или еще какой-нибудь «угрозой магического мира», с которой можно бороться и красиво победить.       Вообще, появление на свет и дальнейшее существование очередного своего подопечного интриговало Дамблдора до глубины души. Он знал, что Хагрид, как и ещё два полувеликана, были результатом эксперимента — группа магов, заручившись поддержкой Отдела Тайн, решила искусственно создать бойцов, способных сопротивляться большинству заклинаний, работать в тяжёлых условиях и беспрекословно подчиняться своим командирам. На носу была война, Гриндевальд набирал силы и такой варварский метод, с большими оговорками и неохотой, всё-таки приняли. Но эксперимент провалился, и найдя в памяти подробности, Мегатрон поблагодарил Праймаса и Юникрона разом, потому, что увидел в этом отражение истории Кибертрона — когда меха создавали под определенные задачи и заранее разделяли на низшие и более высокие классы. Где одно исключение, там и десять — если бы идея увенчалась успехом, последствия были бы страшны.       Из двадцати отобранных самок великанов — именно так и значилось в документах — удачно осеменить (с помощью специального медицинского заклинания) удалось пятнадцать. Восемь потеряли плод на разных сроках беременности, трое успели свернуть своим новорождённым младенцам шеи прежде, чем детей у них отобрали. Уже одно это должно было насторожить магов, но…       Оставшиеся четверо младенцев были отданы в руки своих биологических отцов и начались попытки дрессировки, в процессе которых ещё один полувеликан погиб, наградив своего «родителя», повинного в случившемся, сильным откатом по здоровью и магии. Вот тут-то волшебники и спохватились. Те, кого они считали не больше, чем животными, для магии были полноценными детьми магов — и законы ее на них распространялись соответствующие. Проект в срочном порядке прикрыли и попытались вырастить из эксперимента людей. Но не прошло и двух лет, как вскрылась новая проблема — дети воспринимали мир несколько иначе, чем обычные люди. Заниматься с ними нужно было не в пример больше и усерднее, и, хотя магически они были довольно сильны, мало кто горел желанием возиться с ними, растолковывая то, как принято вести себя в человеческом — магическом — обществе. Эксперимент признали неудачным — слишком много затрат, и повесили детей-полукровок на отцов-магов. Двое впоследствии сбежали, девочку-полувеликана увезли за пролив, а один мальчик остался, и Дамблдор, приметив его интересные способности, решил приручить недалекого полукровку. Простая интрига, охватившая Хагрида и одного строптивого слизеринца, позволила достичь нескольких целей — вечного восхищения и благодарности лесника, крепкого поводка в виде угрозы Азкабана для Риддла и первых набросков плана по созданию образа Темного Лорда.       Впрочем… лесник-химеролог мог пока подождать.