Что на кон готовы ставить? Я могу вам предложить Славу, золото, красавиц... Вам меня не удивить. Ставки сделаны. Что дальше? Пусть исход решит судьба. Но когда играешь с чёртом, На кону твоя Душа.
запах миндаля
***
Весну, вступившую в свои права, Николай любил больше, чем любое другое время года. Разве что еще позднее лето могло с ней сравниться - душное, жаркое, счастливое, наполненное ароматами разнотравья, залитое невыразимо синим небом, как на иконах Андрея Рублева. Поздняя весна хороша почти тем же - природа, проснувшись от зимней спячки, спешит жить, спешит цвести, пахнуть, тянется к солнцу, и небо из промозгло-серого становится голубым, высоким и прозрачным. И люди вмиг становятся веселее. Хоть немножко, хоть изредка, но бывает мелькнет улыбка на хмуром всю зиму лице. Это Коля тоже любит подмечать - неулыбчивый Бенкендорф и тот громогласно смеется над чьей-то удачной шуткой, так, что по всему этажу, наверное, хрусталь вздрагивает. У Якова в кабинете, вот, вздрагивает. Сам Яков на мгновение только отрывается от бумаг, чтобы одобрительно хмыкнуть, и снова погружается в работу, пока Коля начисто протоколы переписывает за своим столом. - Больно вы, Николай Васильевич, мечтательны сегодня, - замечает Яков, глянув на Колю, который третий по счету лист чернилами залил, задумавшись. - О чем грезы ваши, позвольте узнать? Коля смущается вмиг, щедро капнув чернилами на чистый лист. По центру расползается клякса, похожая на причудливый черный цветок. - Отпустить, может, вас? - предлагает Яков. - Погуляйте часок, да возвращайтесь со свежей головой. Вижу ведь - на улицу тебя тянет, голубчик. Коля бы правда с удовольствием прогулялся часок, но сначала нужно работу закончить, в этом Яков Петрович больно его балует. Да и мысли вовсе не о прогулке в рабочее время его так увлекли. - А пойдемте в нынешнее воскресенье на ярмарку? - предлагает Коля, понимая, что Яков к работе не собирается возвращаться раньше, чем Коленька расскажет, что его волнует. Такого предложения Гуро, наверное, не ожидал - бумаги даже на стол откладывает, издав какой-то тихий задумчиво-удивленный звук. Инициатором их совместного досуга неизменно, оставался Яков Петрович - большой любитель театров и выходов в свет. Но мысль про эту ярмарку, разноцветную и шумную, а главное - под теплым майским небом, не в пример масленичной, Колю не покидала уже несколько дней. - Ну пойдемте, - неожиданно соглашается Гуро, заставив Николая уже приготовившего речь на случай отказа, так и застыть с приоткрытым ртом. - Правда, Яков Петрович? Пойдете? - Коля чувствует, как улыбка становится все шире, хотя стоило бы взять себя в руки - на службе же. - Только чур меня ни в какие ярмарочные игрища не втягивать, - хмыкает Гуро. - И собаку вашу мы тоже с собой не возьмем. Коля хотел было спросить, чем это Вендиго - в домашнем обиходе Венька, пушистый белый щенок, приехавший с Колей из Архангельской губернии - так провинился перед Яковом Петровичем, но не решился. Ну нет, так нет. Может опять камзол какой сгрыз или сапоги потрепал. Тут у них с Яковом настоящая война была, и Гуро часто грозился Веньку живодерам отдать на рукавицы, но Коля, неизменно вставая на защиту питомца, чувствовал, что Яков скорее для проформы ругается, хоть и с чувством. До воскресенья еще два дня ждать, так что Коля снова сосредотачивается на работе, не поддаваясь на истинно бесовские искушения, которыми Гуро его подначивает, предлагая пойти по залитой солнцем улице пройтись. Только субботним вечером, вычесывая Веньку на полу в гостиной, Коля интересуется у Якова, расположившегося с книгой в кресле: - А почему это вы, Яков Петрович, ярмарок не любите? Весело ведь. - Криминальная статистика неутешительная, - веско роняет Гуро, не отвлекаясь от книги. Коля ведет широким гребнем по густой белой шерсти, приглядываясь к Якову повнимательнее и смеется, ни капли бесу не поверив. - Неправда ведь, не в том причина, - улыбается Коля, когда Яков откладывает книгу. - В чем тогда? В том, что столько ярмарок на своем веку повидали, что каждая последующая скучнее предыдущей? - Хороший вы, Николай Васильевич, писатель будете, - сообщает Яков, чуть к Коле наклонившись. - Умеете самую суть вещей ухватывать и доступно объяснять. - Да ну вас, хороший, - Коля отмахивается собачьим гребнем, отвлекшись и не заметив, как щенок выскользнул из гостиной, воспользовавшись минутной передышкой. Вычесываться Венька не любил. Яким с ним, правда, легко справлялся, а вот у Коли щенок капризничал, вырывался, скулил и шел на все, лишь бы Гоголь поскорее от него отстал с этой процедурой. - Опять сбежал, - подводит итог Яков, глянув вслед махнувшему на повороте белому хвосту. - И платки мои батистовые пожевал. Во двор его выселю, при конюшне ему самое место. - Не выселите, - отложив гребень, Коля подбирается поближе, прижавшись щекой к колену Якова. - Он вас, Яков Петрович, смешит и жизнелюбием заражает. Жизнь вашу украшает, можно сказать. Коля не уточняет, что развеселый, немного неуклюжий, похожий на медвежонка щенок и его самого изрядно веселит. - Мало ли кто меня жизнелюбием заражает, - не упускает повода поворчать Гуро. - Ты вот, например. Но батистовые платки ты не портишь, голубчик. Коля смеется тихо-тихо, снизу-вверх глядя в темные бесовские глаза, прислоняется виском к колену, обтянутому дорогим сукном, и блаженно щурится, стоит бесу по макушке его погладить, запуская длинные пальцы в волосы. - А что же, мне тоже ярмарки в скором времени наскучат? Поверить трудно. Мне так нравится вся эта разноцветность, шумиха, весь этот смех, в воздухе летящий. И неужто наскучит? - Не знаю, душа моя, - признается Яков. - Не все ведь с веками приедается. Что-то как в юности любишь, а от чего-то на второй раз нос воротишь, так ведь? - Так, - соглашается Николай, голову запрокинув, чтобы губами кончики чужих пальцев поймать. - Вот озорник, - весело фыркает Яков, и Коля от его слов краснеет, но глаз не открывает, позволяя теплым пальцам очертить линию губ, скользнуть в приоткрытый рот, погладив язык, отчего кровь в венах вскипает томным, жарким желанием и предвкушением страстной ночи.***
Ярмарка Колиных ожиданий не обманывает. Шумное, яркое сборище, даже Якова заставившее одобрительно хмыкнуть. Первым делом Коля тянет Якова взглянуть на ученого медведя - тот огромный, холеный какой-то, не чета обычным заморенным балаганным мишкам. И умный взаправду - команды выряженного в шелковую алую рубаху молодчика выполняет, громогласно рычит когда тот шутит, вызывая одобрительное улюлюканье толпы, за такое зрелище с удовольствием пополняющей денежную шляпу в руках разгуливающей в шароварах на турецкий манер девицы. Бесчисленное количество деревянных помостов с незамысловатыми представлениями и фокусами легко обретают зрителя, и Коля, как и всегда зачарованный всем этим, переходит от одного к другому, где-то надолго замирая, любуясь цветистым гримом и яркими тряпками, на которых не сразу заметны линялости и потертости. - Иди, иди, - со смешком отпускает его Гуро, которому совсем не по статусу вслед за Колей от лотка к лотку мотаться. - Авось не заплутаешь. - Да уж постараюсь, - дерзит Коля, улыбнувшись, и быстрым шагом углубляется в толпу, образовавшуюся вокруг кукольника с маленьким театром, краем глаза успев заметить как Яков неторопливо, но целеустремленно направляется к лотку с глянцево-алыми яблоками. Ну а как же иначе. За кукольным театром, чуть поодаль обнаруживается лавка с игрушками, напрочь Колю заворожившими - в стеклянных пробирках, наполненных водой, плавали крохотные стеклянные фигурки в виде чертиков - торговец окрестил их “морскими жителями” и заверял собравшийся вокруг люд, что лучшего оберега от несчастий и не придумать. Насчет несчастий и оберегов Коля совсем не был уверен, но все равно не смог сдержаться, глянув на бултыхающегося в прозрачной воде ярко-алого дутого стеклянного чертика. Оставалось надеяться, что Яков Петрович, которому игрушка и предназначалась, шутку оценит. Так, переходя от лотка к лотку, от балаганчика к балаганчику, щелкая по пути любимые свои кедровые орехи, Коля вдруг и дошел до какой-то ярмарочной окраины, даже не сразу это заметив. Вот только мгновение назад вокруг была толпа, а какой-то босоногий оборвыш надеялся чем-нибудь в Колиных карманах поживиться - безуспешно - и вот уже вокруг как-то мрачно-тихо, а ярмарочный шум звучит откуда-то издали. Такое не внове было, конечно, была у Николая такая особенность: задуматься и зайти куда-то, куда ноги завели, но обычно он просто сворачивал не на ту улицу или оказывался не в той части города, а здесь это вышло как-то пугающе. Глянув на беззубую косматую старуху, перебиравшую подгнивший лук, рассыпанный перед ней на земле, на облупившуюся краску на заднике какой-то лавки, на рыскнувшую между мешков приземистую серую псину, Николай поворачивает назад, в очередной раз проклиная свою задумчивость. А Яков-то еще смеялся, “авось не заплутаешь”. За этими мыслями, не ожидая вокруг никого встретить, Коля чуть не сталкивается с вышедшей из-за угла очередной ободранной лавчонки девушкой. Сначала, еще не вынырнув из очередных своих раздумий, Николай решает, что натолкнулся на какую-то из балаганных девиц, до того неуместно смотрится тяжелый шелк дорогого платья среди облупившихся досок и старого тряпья, растолканного повсюду. Но стоит приглядеться повнимательнее, и становится понятно, что платье вовсе не балаганное, а настоящее, дорогое и красивое, глубокого синего цвета, словно ночное море. А глянув в скрытое прозрачной вуалькой лицо, Коля чуть не пропадает от нахлынувших, свежих еще воспоминаний о самой красивой девушке, что он в жизни своей видел. - Лиза? - завороженно тянет Гоголь, застыв, не в силах даже рукой пошевелить, чтобы прикоснуться к видению, убедиться, что не мираж это и не очередной дурной кошмар. Но разве были у Лизаньки такие глаза? Темно-синие, как ткань платья, глубокие, словно омуты, затягивающие незадачливого пловца. - Лиза, - повторяет видение сладким, словно мед голосом, делая вдруг шаг вперед - Коля чувствует запах цветочных духов, легко перебивающий и застарелую вонь, царящую вокруг, и запах жареного и копченого, доносящийся со стороны ярмарки. Чудной запах, словно в ноздри затекает и облепляет изнутри всю голову - та вмиг тяжелеет и мысли путаются, затихают. Тонкие пальцы касаются щеки, и синие глаза темнеют еще больше, становясь черными, как небо в безлунную ночь - и даже кажется, что искры звезд в этом колдовском мерцании можно заметить. Гоголь, отпрянув сразу в Навь, подальше от манящей колдовской черноты, изумленно рассматривает яркую, словно факел в сером подземелье, обнаженную деву с красной, словно лава кожей, с длинными кроваво-алыми когтями и белоснежными клыками, выпирающими из-под пухлых алых губ. Она с изумлением рассматривает Тёмного, метя по пыльной земле длинным тонким хвостом, оглядывается, словно охваченная панической мыслью сбежать, но Коля, опомнившись, рявкает не своим, глухим голосом, как Яков учил с нечистью обращаться: - На месте стой. Объяснись. Паника в глазах невиданной нечисти становится такой отчетливой, что ни одной другой эмоции не остается места и дева бледнеет даже - свечение, исходящее от алой кожи затухает, из ярко алого становясь едва заметным, серо-розовым. - Да не бойся так, - начинает Коля обычным манером, но договорить не успевает - почуяв слабину, дева вмиг отступает на два шага и, замысловато махнув руками, исчезает, вспыхнув напоследок ослепительно-ярким пламенем. - Да чтоб тебя! - в сердцах выругивается Гоголь, топнув и подняв облако коричнево-серой пыли с дороги. Делать нечего, запомнив место, откуда странная нечисть улизнула, Коля отправляется искать Якова, благо в этом никогда особой трудности не было, стоило сосредоточиться, глянуть через Навь, и почти всегда Николай безошибочно находил высокую фигуру с витыми рогами. Гуро обнаруживается у лавки с мехами - зарывается пальцами в черный мех неизвестного Коле зверя под подобострастным взглядом торгаша, надеющегося, что элегантный господин соблазнится его товаром. Судя по чуть ехидной полуулыбке Якова надеяться на это ему не стоит, но кто ж кроме Коли умеет считывать как с бумажного листа все оттенки бесовских улыбок. - Вот поэтому я ярмарки и не люблю, - с одного взгляда на Гоголя Яков угадывает, что что-то случилось. Николай же, отвлекший Гуро от ощупывания мехов, заслужил от хозяина лавки сердитый взгляд. Коля как на духу выкладывает все, что случилось, рассказав и про сходство странной девицы с Данишевской, и про звездные омуты глаз, и про то, как сам же и оплошал, случайно отпустив её, вместо того, чтобы сразу Якова позвать, как та замерла, подчинившись воле Тёмного. - Ну ты пока еще учишься, голубчик, - без особого сожаления утешает его Яков, пробираясь вслед за Николаем по ободранным задворкам. - Вот здесь она стояла, - Коля мыском сапога ударяет по месту, откуда девица исчезла. Яков с полминуты смотрит на указанное Николаем место, ладонью по воздуху проводит, сняв тонкую перчатку, с интересом смотрит на Николая и усмехается: - Значит, образец женской красоты для вас как Елизавета Андреевна Данишевская все ж таки выглядит? - С чего вы взяли, - хмурится Коля, перебарывая желание отмахнуться. Ну не задумывался он об этом никогда, а вот если подумать… - С того, что повстречались вы, яхонтовый мой, с суккубом, а они такие вещи чуют безошибочно, - Яков озорно усмехается, явно наслаждаясь накатившим на Колю смущением - тот старался события, произошедшие в Диканьке, не вспоминать, хотя они все равно выливались чернилами из пера, складываясь в рассказы, пронизанные тем самым мистическим духом. - Вот вам, голубчик, и еще одна причина, по которой я ярмарки не больно жалую. Понаедут со всех концов земли, покормятся в большом городе, а нам тут присматривай, чтобы последствий не было. - А суккуб это?.. - в памяти всплывают только жутковатые гравюры из яшиной библиотеки. - Демон, душа моя. В западной Европе больше обитает, а питается жизненными силами тех, кто свои плотские желания не в силах контролировать. Теперь уже Николай отчетливо вспоминает те самые гравюры, которым место только в сборниках неприличных картинок. - Поймать надо пакость такую, - кривится от нахлынувшего отвращения Гоголь. - Нельзя, чтобы такая тварь по городу бродила и людей совращала. Неожиданно, но Яков никакого энтузиазма на этот счет не проявляет. - По городу не пойдет, за ярмаркой есть кому приглядеть, чтобы местная нечисть не разбредалась дальше установленных границ. А здесь пускай кормится, до смерти все равно никого не доведет. Для того они с ярмарками и путешествуют. - Хотите сказать, что не наше это дело?- недовольно уточняет Николай, вместе с Гуро снова возвращаясь в цветистый ярмарочный шум. - Чье ж тогда? Кто приглядывает? Расскажете? - Да не забивай ты себе голову, голубчик, - смеется Яков, приобняв Колю за плечи, отчего тот мигом затихает, смущаясь. Нечестный, но безотказный прием. - Не мое дело за каждым пробравшимся в столицу чертенком бегать. Вот если натворит что… - Но тогда ведь поздно будет, - пытается спорить с бесом Гоголь, поглядывая на него с недоверием. - Тогда кто-то уже умрет. - Привыкай, яхонтовый, - серьезно вдруг произносит Гуро, глянув внимательно, огнем темных глаз хлестнув безжалостно. - По опыту, однако, скажу тебе, что от людского рода куда больше бед, чем от нечисти бесчинствующей. Так что доверься лучше тем, кто за всем этим балаганом приглядывает. Ладно? - Ладно, - неохотно соглашается Коля. - Надежно приглядывают-то хоть? - Да за последние полсотни лет ни одного досадного случая, связанного с ярмаркой, в столице не случалось, - с коротким смешком рапортует Гуро, и Коля наконец-то успокаивается - полсотни лет это все-таки не шутки. Стеклянный чертик в банке Якова несказанно смешит - Коля даже не ожидал, что бес так заинтересуется игрушкой, но Гуро явно польщен знаком внимания, так что Коля едва не трепещет весь от охватившей сердце радости, что угадал - ему всегда казалось, что беса порадовать подарком невероятно трудно. - В кабинете поставлю, - хмыкает Яков, в очередной раз перевернув запечатанную пробирку, отчего стеклянного красного чертика увлекает водоворотом то вниз, то вверх. - Отлично будет смотреться рядом с вашими бронзовыми тибетскими статуэтками, - замечает Коля, устроившись в ногах у раскинувшегося на постели Якова, крутя в руках отделанную перламутром ручку со стальным пером. В пальцы она ложилась удобно, так и хотелось опробовать, но сама мысль выбираться из постели казалась кощунственной. Яков осуждающе цокает, отставляет игрушку на прикроватный столик и вдруг дергает Колю за ногу так, что тот, охнув, распластывается на постели, зажмурившись на мгновение. А глаза открыв, видит наклонившегося близко-близко Якова, вытаскивающего ручку из непослушных Колиных пальцев. Коля в глазах его всегда тонет, но тонет с удовольствием, позволяя темному ласковому огню окутать все тело, проникнуть под кожу, будоража и заставляя все тело трепетать в нетерпении, в ожидании прикосновения, поцелуя, хоть чего-нибудь, что облегчит томное, густое напряжение, копящееся в паху. - Будешь еще со мной спорить? - шутливо спрашивает Яков, наклонившись, мазнув сухими теплыми губами по шее, так что Коля выгибается, задохнувшись раскаленным воздухом. - Буду, конечно, - щурится с весельем, глядя на беса, чувствуя, как все тело сладко цепенеет в предвкушении и воздух застывает в легких, пока Яков словно нарочно путается пальцами в ткани, стаскивая тонкую Никину рубашку, прежде чем оставить россыпь поцелуев на замершей груди. От сладостного облегчения, волной накатившего с первыми же прикосновениями к тонкой, чувствительной коже, с губ срывается долгий тихий стон, и Коля почти не осознавая, что творит, притягивает беса за волосы к себе, впечатываясь губами в губы, требовательно вжимаясь всем телом и шаря руками по гибкой спине и крепким бедрам в бесплодной попытке управиться с яшиной одеждой. Замирает только уткнувшись лицом в тонкие простыни, послушный уверенным, знающим рукам, выучившим его до последнего изгиба. - Яков Петрович… - рвется с губ хныканье прежде, чем между бедер влажно скользнут пальцы в холодных перстнях. - Божечки… - Бесстыжий ты мальчишка, - мурлычет Гуро, прихватывая острыми зубами кожу под ребрами. Ох, наверняка ведь следы останутся красочные на белой коже. - Ну попроси, яхонтовый, не молчи… - Пожалуйста, - робко выдыхает Коля, жмурясь от ощущения неглубоко скользнувших внутрь пальцев. Дальше - перстни, и если прислушаться к себе, то Коля чувствует холодное их прикосновение к коже. - Яков Петрович… - Да что ж ты меня все по отчеству-то в постели, - журит Яков, проворачивая внутри пальцы, поглаживая изнутри так, что Коленька роняет голову на сложенные руки, подставляя легким поцелуям шею. - Яшенька, золотой мой, пожалуйста… - на одном дыхании выстанывает Коля, всхлипнув, подавшись нетерпеливо назад, угодливо раскрывшись, лишь бы получить больше. - Шшш, не торопись, - осаживает Гуро, прихватив обеими руками судорожно дернувшиеся бедра и направляя себя в распаленное недолгой лаской тело. - Вот так, милый… Тише, тише… Коля прогибается податливо, прикрывая глаза, позволяя удовольствию захлестнуть все тело, так, что ноги разъезжаются по скользким простыням, и единственной опорой остаются Яшины руки - нежные, чуткие, ласкающие, не дающие упасть и распластаться по постели безвольным озерком оголенных нервов. Коля ловит его руку, поднося к губам, когда чувствует, что грань, к которой оба они стремятся, уже близко. Целует длинные пальцы, впуская в рот, накрывая губами перстни, и двигаясь, двигаясь в немыслимом, животном ритме до самой кипенно-белой вспышки, прошившей тело вдоль хребта, лишившей возможности ощущать и мыслить на несколько долгих, сладких мгновений. Только перекатившись на спину и отдышавшись, Коля вспоминает, как извлекать из горла звуки и складывать их в слова - последние минуты он только довольно мычал, подставляясь поцелуям и целуя в ответ. - Это мне точно никогда не наскучит, - шепчет он, прикрывая глаза, представляя себя через сотню лет, не изменившегося ни капли, и Яшу рядом же, все так же благостно разрешающего улечься головой на живот. - “Это”? - поддразнивает Яков, погладив по покрытой пленкой испарины груди. - Угу, - Коля прикрывает глаза, чувствуя, как на щеки возвращается только сошедший румянец. - Ну уж надеюсь, - усмехается Гуро, сжалившись. Коля улыбается в ответ в полудреме, поймав Яшину руку и переплетая свои пальцы с его.