Дела семейные

На вечерах у Пушкина всегда собиралось огромное количество народу, и Николай чувствовал себя немного неуютно, хотя неизменно приходил каждый раз, на несколько часов погружаясь в светскую жизнь, казавшуюся зачастую пустой тратой времени. Но, как справедливо замечал Яков Петрович, на подобных раутах можно было легко обзавестись новыми знакомствами, и сколько Коля не намекал на то, что из них двоих только у Якова и есть талант заводить знакомства, дело это не меняло. Отбыв, однако, приличные пару часов и утомившись уже от июльской духоты, от которой не спастись было ни холодным вином, ни прогулкой по террасе, Коля, вслед за Антошей Дельвигом, сказавшимся больным - выглядел он и впрямь нехорошо, собирался уходить. Задержался, разыскивая Александра Сергеевича, чтобы попрощаться, а тот, веселая голова, никак отпускать не хотел, хотя знал прекрасно, что к картам и женщинам Коля особого расположения не имеет. Отпустил, однако, наказав заходить в любое время, на что Коля с радостью согласился. На лестнице уже вдруг словно остановило его что-то, как случаются у людей необъяснимые бедовые предчувствия. Яков всегда учил - если что-то такое случится, не торопись отмахиваться. Ты ведь Тёмный, ты больше чувствуешь. Остановись, по Нави оглянись для начала, а коли там спокойно - то по Яви. Внимательно приглядывайся, ничего не упускай, благо наблюдательности не занимать. Не торопись. Коля так и делает, прилежно следуя советам. Позволяет миру вокруг выцвести до серых и жемчужных тонов, покрыться пылью, тленом и полупрозрачными слоями паутины, и тогда только оглядывается по сторонам, стараясь что необычное углядеть. Но ничего странного вокруг не видится - особняк новый, призракам и нежити здесь взяться неоткуда, так что и видны в Нави только тени живых людей, бесплотные и серые, как и все вокруг. Так что Коля собирается уже отмахнуться от дурного предчувствия, чай не оракул он будущее угадывать, но ровно в этот момент привлекает его внимание алый всполох где-то вдали комнат, чуть не в противоположном конце здания. Красный цвет в Нави у Николая неизменно ассоциировался с Гуро. Тот словно сам не любил навью серость, изысканно разбавляя её всеми оттенками красного цвета, что в богатых тканях, что в перстнях, переливчато играющих на длинных пальцах. Только неоткуда тут Якову взяться, он так же как и Коля сегодня светскую жизнь ведет, да только в своем кругу, где высокие чины на каждом шагу и навряд ли пьяные в дым молодые офицеры лапают дамочек и шумно проигрываются в карты. За этими размышлениями Коля напрямки, сквозь несуществующие в Нави стены, быстро преодолевает расстояние, отделяющее его от предмета интереса. И только достаточно близко подойдя, понимает - та самая дева, которую он на ярмарке несколько месяцев назад упустил. Точно она, и хвост и клыки, все при ней. И когти длинные, рубиновые, в которых почему-то зажат богатый павлиний веер - больше ни одежды, ни украшений на суккубе в Нави нет. Первая мысль невольно мелькает о том, что как это ни удивительно, а ошибся Яков Петрович. Ошибся, сбежала-таки эта западная дрянь, как Коля и боялся, осела где-то в Петербурге, и наверняка кормится здесь, прогуливаясь по светским раутам так же, как гуляла по ярмарке. Не помогли ни границы, ни соглядатаи. А вторую мысль Коля и подумать толком не успевает - она в основном о том, чтобы сегодня не оплошать и притащить мерзость эту Якову на допрос, - потому что дева, его углядев, распахивает испуганно глаза, а вслед за этим распахивает и веер, брызнувший вдруг ослепительно яркими красками,зеленым, синим, фиолетовым цветом, каких в Нави не бывает, и словно исчезает из Нави. Коля подумал бы, что снова она пропала как тогда, на ярмарке, но открыв глаза в Яви успевает разглядеть пресловутый этот веер и подол темно-бордового платья. Здесь значит осталась, скрылась от взгляда Тёмного неизвестным манером, но не исчезла никуда. Коля по Нави снова присматривается по сторонам, но больше ни одного яркого всполоха не видит. То ли любопытство, то ли чувство долга берут верх над желанием отправиться домой, к чистым листам бумаги, перьевой ручке и тишине с потрескиванием камина, к недоконченной повести и Якову, терпко пахнущему сигарным дымом и дорогим коньяком. Коля проходит неторопливо по первому этажу особняка, больше в Нави приглядываясь к окружающим, но ничего интересного не замечает. Настоящая нечисть подобные сборища редко посещает, как успел Коля заметить. Нежити здесь и делать нечего, а ведьмы и колдуны больших сборищ не любят. Так что все кажется вполне обычным до тех пор пока взгляд вдруг не натыкается на голую черепную кость. Не сообразив даже, что именно он увидел, Коля в первое мгновение дальше идет, затем ошарашенно обернувшись, чтобы приглядеться. И правда - полуголый череп, с которого лоскуты отгнившей кожи сползают старым тряпьем. В провалах глазниц теплится еще какая-то жизнь, запавшие глубоко внутрь белесые глаза, невыразительно поглядывают на окружающих, а безгубый рот обнажает ряд раскрошившихся, кривых зубов, между которыми в разговоре мелькает черный, покрытый язвами язык. Зато вся грудь в орденах, что немного выбивает из колеи - такую чудь Коля только на кладбищах, да в жутких своих кошмарах видел, когда заложные покойники его донимали. Наяву мужчина оказывается вполне цветущим и здоровым, даже смутно Николаю знакомым - то ли министр какой, то ли граф. Немолодой, конечно, лет уже за шестьдесят, но никаких признаков болезни по его розовому, обрамленному пушистыми седыми бакенбардами лицу, угадать не удается. - Ищете кого-то, молодой человек? - неожиданно дружелюбно басит мужчина, внимательно глянув на Колю который не сразу сообразил, что отнюдь не в Нави так бесстыдно на него таращится. - Да… даму одну, - от неожиданности сознается Николай, стараясь не вспоминать хотя бы сейчас то, что только что видел в Нави. - С веером… павлиньим… - Не по зубам она тебе, молодчик, - весело гаркает мужчина. - Да и по средствам вряд ли. После чего отвлекается от Коли на разговор с приятелем. Гоголь, извинившись, отступает, понимая, что донимать расспросами такие чины ему совсем не по статусу. Но беспокойство, завернувшись в груди тугим змеиным клубком, копошится, поднимает голову. Лучшим исходом кажется с Яковом посоветоваться, бес в подобных делах сведущ, что делать подскажет. Сам же говорил, что коли что случится из-за суккуба, тогда уже это его делом будет. Змеиный клубок, мерзко шевелящийся внутри, подсказывает, что что-то уже случилось. Яков, кажется сам только-только домой вернулся, даже переодеться в домашнее не успел. Коля застал его прохаживающимся по большой гостиной на первом этаже, и притаился на несколько мгновений: полюбоваться уверенной плавной походкой, фигурой, затянутой в темный, узорчатый камзол, длинными пальцами в перстнях и рубинах, строгим профилем, словно с греческих статуй срисованным. Отмирает Коля только когда Яков из графина вино в два бокала наливает - тогда подходит несмело, принимая прохладный хрусталь из его рук, и делая глоток охлажденного вина, не спасающего уже толком от накатившей на город душной жары. Николай наскоро пуговицы на своем камзоле расстегивает, что тоже мало помогает, и тут же охает тихонько, чувствуя, как теплая ладонь, скользнув по рубашке под ребрами, ложится на спину и тянет ближе к бесу. Коля вмиг забывает обо всех своих тревогах, доверчиво подставив шею влажным и прохладным от вина поцелуям, запустив пальцы в рыжеватые гладкие волосы и потянув бесстыже, чтобы поймать губами губы и слиться в долгом поцелуе. Но Яков сам отстраняется, тряхнув головой, так что Коля, непонимающе руку разжимает, взглянув тревожно - что не так сделал? - Что тебя гложет, яхонтовый? - спрашивает Яков, пальцами скользнув по щеке. Ничего от него не укроешь, даже если собственный разум предательски прячется от мыслей. - Рассказывай. Коля садится рядом с ним на диване, отпивает еще вина, внезапно от воспоминания словно вкус тлена на языке почувствовав - и тут же по бедру успокаивающе скользит ладонь, замирая там же. Коля и рассказывает, и про предчувствие дурное, и про суккуба, чувствуя, как замершие на бедре пальцы приходят в движение, выстукивая затейливую мелодию. А на словах про веер, Яков и вовсе руку убирает, вставая с дивана и делая несколько шагов в сторону и обратно. - Поподробнее про безделушку расскажи. Все, что запомнил, - Гуро по-деловому хмурится, останавливаясь напротив Коли и награждая его серьезным взглядом. Дорогая безделица Колины мысли меньше всего занимала, но ослушаться Якова он и не думает, рассказывает про неё все что помнит в подробностях, хотя что особенного можно рассказать про обычный, хоть и богатый веер? Размер да цвет, да то как Навь вдруг окрасил неприсущими ей красками. Отчитавшись на этот счет, Коля переходит к самой волнующей его части - про мужчину, что в Нави выглядит, словно бы мертв уже несколько месяцев. Рассказ про это Яков уже не перебивает, выслушав внимательно от начала и до конца, так, кажется, и не шевельнувшись ни разу. Да еще после того, как Коля закончил, несколько минут задумчиво молчит. И что-то в этой задумчивости есть такое, что Коле подсказывает - дело это беса задевает сильнее обычного, как-то по-другому, словно личное, исподволь кольнувшее стилетом под ребра. Яков беспорядков в Петербурге вообще не терпел, да и не только в Петербурге, но такого глубоко-мрачного выражения, Коленька в его глазах ни разу еще не заставал. Но спросить решил о другом, рассудив, что о личном Яков Петрович, если захочет - сам расскажет. Другое Колю на данный момент гложет куда сильнее. - В опасности он в большой, так ведь? - осторожно произносит Коля, не желая оставаться в стороне, когда с живым человеком пакость такая происходит. - Яков Петрович, нельзя ему как-то помочь? Предотвратить как-то? - Под описание такое много кто подходит, душа моя, - отстраненно, задумавшись о своем чем-то, произносит Яков. - Вся грудь, говоришь, в орденах… Ну-ка, вспомни поотчетливее, а я гляну. Коля кивает серьезно, вспоминая всю науку - сосредотачивается, цепляется мысленно за образ, и воссоздает его перед глазами, стараясь ничего лишнего не додумывать. Держится только это воспоминание недолго, потому что другое мысли занимает - то, в котором с полуголого черепа в мир глядят едва живые глаза. На это Гуро тоже внимательно смотрит, сердито цокнув. - Так значит, душа моя. Когда в следующий раз ты, руководствуясь неясными мне мотивами, решишь, что какую-то нежить следует изловить заблаговременно, я тебя послушаю. А если заупрямлюсь, напомни мне этот разговор. Коля не вполне себе представляет, как может “заупрямившегося” Якова к чему-нибудь принудить, но согласно кивает. - А кто это? Важная какая персона? - Важная, Коленька, важная. Граф Тормасов, в переговорах с турками большой вес имеет. Коля кивает, признавая, что где-то вроде бы слышал это имя. Но куда больше его волнуют более насущные проблемы: - Так помочь чем-то можно? Предупредить? Может вы его… вылечить сможете? - А знаете, Николай Васильевич, может и смогу, - Яков пружинисто поднимается на ноги, быстро пройдясь по комнате, и в пустоту, сделавшуюся вдруг зыбкой и не-пустой бросив: “запрягай экипаж”. Не видная глазу тень, дрогнув в знак согласия, исчезает, а Коля, вслед за Гуро поднявшись, смотрит на него с непониманием и надеждой. - Ну, не вылечить, конечно, - признает Яков, накидывая пальто, небрежно брошенное в кресло, хотя погода на Колин взгляд к таким утеплениям не располагает, и забирая со стола неизменную свою трость с птичьей головой. - Но поддержать какое-то время в здравии, раз вы говорите, что никаких явных признаков недуга незаметно, а там и виновницу этого безобразия найдем. - Думаете, её рук дело? Суккуба? - оживляется Николай, почувствовав, что может дело и без смертей обойтись. - Думаю, голубчик, думаю. Можно было бы на болезнь какую затяжную списать, глазу не видную, - на этих словах Яков останавливается вдруг, расстегнув Никин камзол и застегнув заново - тот и не заметил, что впопыхах пуговицы поперепутал. - Но видел я Петра Александровича не далее как дюжину дней назад, и точно могу сказать, что болен он ничем не был. - А не поздно для визита? - сомневается Николай, выходя на крыльцо после короткой борьбы с Венькой, решившим выскочить следом. - Поздно, конечно, - соглашается Яков. - Время-то уже заполночь, яхонтовый. Но если зря скатаемся, то я позабочусь, чтобы об этом никто не вспомнил. Ну а коли не зря, то с победителя - какой спрос? - Беспокоит вас это дело, - не сдержавшись произносит Коля, уже устроившись в экипаже. - Беспокоит, конечно, - признается бес. - Тебя надо было послушать. В другое время, Колю бы порадовало такое признание, но сейчас он куда больше рад был бы, если б ошибся тогда и ничего этого не случилось. - А что скажете-то? - беспокоится Николай, чуть не вприпрыжку поднимаясь по ступеням, ведущим к величественному особняку за Яковом, который ступени преодолевает с неизменным изяществом, но даже побыстрее Коли. Гуро останавливается вдруг перед дверью, прислушавшись, и досадливо цокает, взглянув на нахмурившегося, тоже почуявшего неладного Колю. Женские рыдания, доносящиеся из дома, ничего хорошего не обещают. - Боюсь, Николай Васильевич, говорить ничего не придется. У Коли в груди словно что-то обрывается - хоть и не знал этого человека, знакомств никаких с ним не водил и не зависел от него ни в коей мере, а все равно обидно вдруг сделалось, что не смог помочь, не сумел или не успел. За мыслями этими он едва успевает отойти от распахнувшейся двери - за ней обнаруживается дородный, но очень бледный мужчина, немолодых лет, в ливрее поверх ночной рубахи. Яков эдакую вольность оглядывает с легкой брезгливостью, никаких комментариев, однако, не отпустив. - Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии старший следователь Яков Петрович Гуро, - на одном дыхании произносит Яков, проходя мимо оторопевшего дворецкого в дом. - Что это тут у вас происходит? Коля следом проскальзывает, настороженно оглядев погруженный в чернильный мрак холл. Единственный источник света - тоненькая свеча в канделябре, находится в руках у дворецкого, и сейчас опасно трепыхается, от того, что руки у него отчаянно дрожат. На Якова слуга смотрит с почтением и даже ужасом, начиная трястись все сильнее. Коля думает, что зря он письменный набор не догадался захватить. По лицу слуги ясно видно, что он бы сейчас пригодился. Женские всхлипы, доносящиеся откуда-то чуть сверху, словно девица сидит на лестнице, ведущей на второй этаж, становятся все отчаяннее и громче, грозясь вот-вот перерасти в рыдания. Слуга шикает сердито в сторону всхлипов, рукой взмахивает, прикрикнув “а ну брысь к себе”, и от резкого движения свеча в его руках гаснет окончательно, погружая холл в темноту. - Прелестно, - с явным раздражением, хоть и прикрытым тонким слоем ядовитой любезности, произносит Яков. - Итак, милейший. Рассказывайте, что произошло. - Откуда ж вы, Христа ради, узнали-то, ваше высокородие, - крестится слуга, едва затеплив свечку заново. - Параська ж только-только его светлость нашла, вон, прорыдаться никак не может, дуреха… Мы ж только-только собрались Сергей Владимирыча будить… - Государственной важности происшествие, - холодно ответствует Гуро, отчего у слуги на лице ужас сменяется благоговением, и он истово крестится еще раз. - А теперь по порядку. Вас, любезнейший, как звать? - Ефим Андреич, ваше высокородие, - безголосо откликается слуга, не сводя с Якова подобострастного, но запуганного взгляда. - Значит так, Ефим Андреевич. Вы будьте добры, светом меня с секретарем обеспечьте. Проводите к покойному. Параську вашу умойте и успокойте, я с ней позже поговорю. А Сергей Владимирович это у нас кто? - Так племянник его светлости, - докладывает слуга, от холодной властности следовательского тона сразу как-то успокоившийся. - Спят еще. Будить? - Будить, конечно, - кивает Яков. - Как только нас проводите, так сразу и будить. В спальне на втором этаже Ефим разжигает еще несколько свечей, освещая немаленькое помещение, и, спросив у Якова разрешения, выскальзывает прочь, оставляя следователя с секретарем наедине с покойником. Коля печально осматривает мертвеца, разглядывая в Нави уже изгнившие черты, бездумно силясь различить в провалах глазниц хоть какую-то искру жизни. Безуспешно, конечно, человек в парчовом темно-алом халате, раскинувшийся на постели, окончательно и бесповоротно мертв. - Я должен был что-то сделать, - заикаясь бормочет Николай, хватаясь за резное изножье кровати, когда чувствует в ногах тошнотворную слабость. - Ты уже ничего не мог сделать, голубчик. Да и я навряд ли бы смог, - Яков дотошно осматривает смятую постель и проводит пальцами по щеке покойника, собирая тонкий слой белой пудры. - Я так понимаю, не один был наш покойник в момент смерти или незадолго до неё. - Думаете, она здесь была? - Коля качает головой с сомнением, указывая на стоящую у кровати откупоренную бутылку вина и один бокал рядом с ней. В бокале еще плещется вино, к которому Николай неуверенно принюхивается, но ничего необычного вроде как и не чувствует. - А вы посмотрите на лицо усопшего, - кивает Яков, сам в это время внимательно изучая его руки. Коля смотрит. Редко увидишь покойника с таким блаженством, написанным на лице. - Вот вам и лучшее доказательство, что смерть его - вина суккуба. Никак иначе такой счастливой наружности в посмертье не заполучить. А что это у вас? - Яков требовательно протягивает руку, и Коля осторожно передает ему бокал, который до сих пор вертит в руках. - Странно… - Что странно, Яков Петрович? - допытывается Коля, забеспокоившись от того, как Гуро резко хмурится. - Чую белладонну, - Гуро еще раз принюхивается к вину, и снова смотрит на покойника. - От нее так легко не умирают, Яков Петрович, - возражает Коля, хоть и понимает, что именно это обстоятельство заставляет Гуро хмуриться. Как настоящие перед глазами встают страницы из учебника, в которых тщательно описаны признаки отравления разнообразными ядами. - И что ж у нас тут получается? - Яков ставит бокал на место. - Ерунда какая-то. Ефим Андреевич, пойдите-ка сюда. Есть у Якова способность так людей вызывать, чтоб они точно услышали и точно пред его темные очи явились - Коля, который и Якима иногда по полчаса дозваться не мог, отчаянно этому свойству завидовал. Вот и сейчас Ефим Андреевич, наскоро приведший себя в более менее божеский вид, возникает на пороге, словно все это время за дверью подслушивал. За плечом у него маячит бледное девичье личико с огромными заплаканными глазами, видать и есть та самая Прасковья, что тело нашла. - Иди, голубчик, за стол, бумагу с чернилами готовь, - Яков кивает в сторону письменного стола, занимающего все пространство у зашторенного окна. - Проходите, Ефим Андреевич, и девушку с собой берите. Племянника графского разбудили? - Так точно, ваше высокородие, - кивает Ефим, проходя вместе с девицей в комнату, поглядывая на покойника. Коля, проходя мимо, запахнул на мертвеце расшитый халат, срам прикрыв, хоть Яков и цокнул неодобрительно, мол незачем картину преступления нарушать. - Супружница или любовница у покойного имелась? - интересуется Гуро, едва только Коля выудит чистый лист из стопки. - Никак нет, барин, - тихонько пищит Параська из-за ефимова плеча. Тот шикает на неё, но тоже головой качает с серьезным видом, подтверждая. - Девки, может, продажные, приходили? Ефим от такой дерзости краснеет весь, как редис - таким же розово-синюшным цветом, и возмущенно всплескивает руками, не посмев Якова вслух укорить. - И сегодняшним вечером к покойному графу никто не наведывался? - Никак нет, барин, - настойчиво повторяет Ефим, до того неубедительно, что даже Коля от бумаги отрывается, чтобы на него посмотреть. - За ложные показания следователю Третьего отделения на каторгу оба отправитесь, - мягко предупреждает Гуро, однако, хоть Коля и не видит, можно угадать, что взгляд у него при этом ледяной. Прасковья всхлипывает, отступая на шаг, и взгляд её мечется от дворецкого к следователю, словно она не знает, от кого большей беды ждать. - Послушайте, мы ведь понимаем, что дело деликатное, - встревает Коля, нервно улыбнувшись в ответ на новый Параськин всхлип. - Но следствию препятствовать - п-подсудное дело. Николай замолкает, поймав себя на том, что снова начал заикаться, но сердитая упертость дворецкого уже дала трещину - плечи у него устало опускаются и весь он словно становится ниже ростом, признаваясь: - Впускал сегодня к его светлости девицу одну… Бывала у него в последний месяц нередко… Ну, вы ведь понимаете, барин, - Ефим с надеждой смотрит на Якова, явно не горя желанием вдаваться в подробности. - Куртизанка, понимаем. Как выглядела, как часто приходила, когда была сегодня и когда ушла? - Так не уходила, - тихонько пищит девчонка из-за стариковского плеча. - Мы с Ефим Андреичем не видели, чтоб уходила… - А ну замолкни, тебя не спрашивали, - старик в сердцах замахивается на шарахнувшуюся в сторону девушку, и та замолкает, лицо руками закрыв, словно вот-вот зарыдает. - Ну почему же не спрашивали, - цедит Гуро. - Как раз для разговора и позвали. Не уходила, значит. А куда делась? Девчушка вновь поднимает на Якова большие светлые, заплаканные глаза, выразительно пожимая плечами. Искусанные обветренные губы дрожат, когда она, заикаясь, пытается ответить: - Так не з-знаем, барин… Крик вдруг, среди ночи, и тишина… - Крик? Чей крик? - вскидывается Гуро. - Так женский, - встревает Ефим. - Я как услышал, Параську послал выяснить что да как, я пока по лестнице поднимусь, утро наступит. А эта дуреха в незапертую спальню сунулась, вот и увидала его светлость… Коля еще раз кидает взгляд на покойника, распластанного по постели с блаженным выражением на лице. Зрелище малоприятное, тем более, для молодой девки. - И сколько времени прошло между тем, как вы крик услышали и в комнату вошли? - Так пара минуточек, барин, - шепчет Параська, всхлипывая. - Я вам боженькой клянусь, не знаю, куда та барыня делась. Яков кивает, задумчиво тростью пару раз стукнув, и переводит взгляд на появившегося в дверях молодого мужчину. Первое, что Коля отмечает, - сущий ужас в глазах, когда он бросает взгляд на постель. Потом уже и повнимательнее приглядывается: растрепанные пшеничные волосы, молодое, но изрядно потрепанное вином и пороками лицо, глаза нездорово-красные и желтые от табака зубы. Еще и запах перегара наверняка, но Коля далековато сидит, чтобы учуять. Пока Яков объясняется с племянником покойного, Коля тщательно записывает все услышанное и увиденное, еще раз постель осматривает, надеясь хоть волос какой-найти или обрывок кружева, хоть что-то кроме пудры на щеке мертвеца. - Яков Петрович, - подзывает тихонько, заметив кое-что, и Гуро мгновенно шагает к нему, чуть ли не на полуслове оборвав разговор. Сергею Владимировичу, правда, до этого не много дела, он все смотрит на мертвого родственника со смесью страха и удивления. Словно покойников никогда не видел, - думает Коля. А нашел он несколько переливчатых тонких ворсинок, похожих по его мнению на части павлиньего пера. Яков лупу откуда-то достает - Коля так уверен, что из воздуха, - рассматривает внимательно, серьезно покивав в ответ на незаданный Николаем вопрос. - Это тоже полицейские пускай заберут, как приедут. Вместе с бокалом и бутылкой, - Яков окидывает еще одним взглядом комнату. - В околоток послали уже? - Так за пару минут до вашего прихода, - сглатывает Ефим, часто закивав. - Хорошо, приедут значит вскоре. Подождем. Все на выход, - Гуро взмахивает рукой и никто перечить не осмеливается, тянутся гуськом к выходу, а Ефим, вышедший последним, еще и дверь за собой прикрывает. - Заметили, что в комнате никаких признаков присутствия дамы? - спрашивает Яков, еще раз проходясь вдоль кровати, пока Коля записывает последние мелочи. - Заметил, - соглашается Гоголь. - Словно не было здесь никого. После любовных утех хоть что-то, хоть волос на подушке бы остался, - Коля краснеет, говоря об этом, но не замолкает, упрямо глянув на Якова. Кажется, что во взгляде беса мелькает легкая гордость. - Вот и я о том. Но тут дело в том, что суккуб это все-таки не человек, потому и следов таких явных не оставляет. Но кое-что все-таки оставила, - Яков садится в кресло, откинувшись, рассматривая в дрожащем свете немногочисленных свечей, массивную кровать под балдахином. - Отчего ж она кричала, коли убить его пришла? - Николай откладывает бумаги, чтобы просохли, и завинчивает маленькую чернильницу. - Белладонна эта еще. Странно все это. Нелогично. - Нелогично, - соглашается Яков, прислушиваясь к шуму внизу - судя по разговорам полицейские наконец-то добрались. - Поезжай домой, душа моя, поспи. От службы тебя освобожу на сегодня… - Но Яков Петрович!- Коля искренне пытается возмутиться, объяснить, что он и так часто неловкость испытывает от частых поблажек, но спорить бес явно не намерен. - Пошлю за тобой, коли понадобишься. Или сам приду. Скажи-ка напоследок, точно ты уверен, что та же самая девка была, что на ярмарке? - Я наяву-то её не видел, Яков Петрович, - Коля, уже вышедший из-за стола останавливается напротив Гуро. - Но в Нави точно она. Лицо, фигура, кожа, клыки… Она это, я более чем уверен. - Хорошо, - Яков кивком отпускает его, но Коля не спешит уходить, припоминая кое-что еще и желая рассказать раньше, чем полицейские поднимутся. - Яш… - Коля дожидается, пока бес поднимет на него вопросительный, оттененный нежностью взгляд. - Яш, она ужасно испугана была… не мною даже, а словно вообще… просто боялась. Она так смотрела, словно на помощь надеялась… Может такое быть? - Коленька, душа моя, - Яков наклоняется вперед, ловя руку Николая своей и поднося к губам, чтобы припечатать легким поцелуем костяшки. - Меня очаровывает твое желание во всех видеть только хорошие черты. - Яш, мне правда так кажется… - Коля оглядывается нервно, услышав шаги на лестнице, и Яков выпускает его пальцы из ладони, мягко кивая. - Я рассмотрю этот вариант, Николай Васильевич. Идите домой, отдохните.