Forever Yours

«I will find something more Someone I am made for Shame on you baby, Forever yours»

      Риду почему-то очень дорог Ричард. Ему очень нравится, когда его андроид крепко-крепко обнимает его, зарывается носом в волосы, делает вздох. Дыхание у него, на удивление, очень теплое, совсем как у человека. Ричард сам по себе очень теплый, словно печка, и вечно мерзнущему Гэвину приятно согреваться об него.       Всё лицо горит от этого чертова андроида, его лицо так близко, что кончики носов почти соприкасаются, и взгляд у него нежный и грустный. Гэвин поражается этому, потому что на работе он становится равнодушной машиной, чьи серые холодные глаза смотрят с омерзением в душу, раздирая её.       Ричард — это сухие, горячие поцелуи посреди ночи, это зазывающий в глубины ада шёпот, это грубые словечки во время секса; Гэвин всё так же пристыжено прячет голову, боясь смотреть в это прекрасное, вечно молодое лицо, но Ричард упрямо переворачивает его, хватает своими длинными, цепкими пальцами за подбородок, заставляя смотреть в глаза. Но у Гэвина есть последняя попытка — он крепко зажмуривает их, так крепко, что кружится голова. Но от Ричарда это не спасает. — Открой глаза, — шепчет Ричард, его голос забирается в голову, растекается по венам и расслабляет мышцы. — Ничего не случится, обещаю.       И Гэвин открывает их, смотрит на любопытное лицо RK900, его пальцы нащупали чувствительную точку, и Гэвин сначала вздрагивает, а потом хрипло стонет, хотя на самом деле хочется кричать, сорвать свой голос к чертям. Но ему становится легче, потому что Ричард оставляет нежные поцелуи на животе, по одному, только ему известному, алгоритму.       Пальцы в тысячный раз сжимают хлопковую простынь, а он, на самом деле, хочет сжимать и царапать спину своего любовника. И Ричард будто бы читает его мысли, он берет руки Гэвина в свои и закидывает на шею, а сам лезет целоваться. Ричарду почему-то нравится эта человеческая прелюдия, может быть, ему нравится, когда Гэвин немного сопротивляется, а потом резко уступает, позволяя его языку трахать рот Рида.       Ричард кончиком языка скользит по нижнему ряду ровных зубов, сталкивается с языком Гэвина, слабо прикусывает верхнюю губу, а потом долго и с чувством зализывает крохотные ранки.       Шее он уделяет особое внимание — Ричард оставляет синяки от пальцев, укусы, засосы, словно помечая его, Гэвина, будто бы он только его. И Гэвину нравится это чувство. Наконец-то он нужен хоть кому-нибудь, наконец-то его целуют так, словно у них остался последний день вместе.       Ричард очень внимателен, он никогда не сделает так, чтобы Гэвину стало плохо. Он заботится о нём и смотрит так, будто бы тот — центр вселенной. Гэвину становится хорошо и плохо от этого взгляда. Хорошо, потому что так важно ощущать, что ты дорог кому-то, а плохо из-за того, что это может быть очередной линией поведения.       Когда Ричард вдалбливается в Гэвина, то уходят эти неприятные мысли, в голове становится приятно пусто, остаются только два тела, что двигаются в одном ритме. Он не чувствует себя использованным, не чувствует омерзение от секса, это хоть и правильно, но так необычно, к этому очень легко привыкнуть. Ричард сводит брови и касается пальцем носа Гэвина. До шрама, догадывается Рид. Ричард целует его, целует другие шрамы на его теле, будто бы это поможет их забыть. И это немного помогает, он чувствует себя красивым даже с ними. Гэвин протягивает ладонь к лицу Ричарда, и тот незамедлительно прижимается, закрывая глаза. Его волосы сильно растрепались, и от андроида остался только мигающий диод. Ричард почему-то рвано выдыхает и смотрит на него из-под ресниц, Гэвин сокращает расстояние, покрывает осторожными поцелуями всё лицо. Ричард настолько удивляется, что останавливается. — Не останавливайся, — просит Гэвин и прижимается теснее. — Сделай так ещё раз. Пожалуйста.       И Гэвин делает. Он целует щеки, брови, нос, ощущает, как Ричард забавно дергает лицевыми мышцами, прижимается даже ко рту, но быстро переходит на шею. Он целует кадык, не забывая поглаживать Ричарда по лопаткам, Ричард словно не может решить, нравится это ему или нет, а потом прикрывает глаза и шепчет: «Ещё, ещё, ещё», и с каждым его поцелуем толкается ещё сильнее. Неужели ему это нравится? Нравится, ещё как нравится.       Ричард аккуратно проводит по члену Гэвина, выбивая из него довольное шипение, проводит пальцем по головке, размазывая смазку. — Быстрее, — потому что Гэвин готов вырубиться от этого бесконечного удовольствия, которое уже превращается в жестокую и изощренную пытку.       Ричард слушается и выравнивает темп своего тела и ладони. Это слишком много для одного Гэвина, слишком много внимательного и умелого Ричарда, но его всегда будет не хватать, и это странно и приятно одновременно.       Гэвин больше не боится смотреть ему в глаза, не боится его взгляда, не боится вообще. Кусающий свои губы Ричард становится последней каплей, и он с рыком кончает, пачкая красивые пальцы андроида. В глазах становится темно, но он всё ещё видит его, у Ричарда будто бы сухой оргазм, его диод мигает даже красным, но внезапно становится спокойно голубым. Ричард падает на Гэвина, подминая его под себя. — Задушишь же, — Гэвин немного врёт: ему нравится приятная тяжесть тела Ричарда.       Ричард молча перекатывается на другую сторону кровати, и Гэвину становится холодно. Он хочет попросить, чтобы Ричард прижался снова, но Ричард просто перетягивает его на себя так, чтобы Гэвин лежал на нём. — Тогда так, меня невозможно задушить.       И Гэвин прижимается к его крепкому плечу.