Идеальное несовершенство

      - Мсье Даае, мсье Кристиан, - звал Кристину Жером, пухлый коротышка лет пятнадцати, который служил при театре разнорабочим, - Простите, что отвлекаю, но не могли бы вы помочь?       Кристина с младшими работниками была в ровных отношениях, а те, в свою очередь, ее любили за то, что она не вела с ними себя так, будто они – лишь грязь и пыль. Все-таки человеческое отношение порой творило чудеса, а одному черту известно, сколько бед (притом вина будет недоказуема от слова «совсем») может принести обиженная горничная или костюмерша.       - Чего тебе, Жером?       - Помогите вот тот ужас достать из-под крыльца.       Кристина заглянула под крыльцо одного из служебных входов в театр и разглядела прижавшееся к стене тихо воющее существо. Этот крупный представитель семейства кошачьих черного окраса явно попал в переделку: бок и щека его были то ли обварены, то ли пострадали еще каким-либо образом. Животное практически плакало, и в больших желтых глазах стояли самые настоящие слезы. Девушка, будучи намного выше Жерома, легко согнулась и, протянув изящную руку, без труда вытащила животное, рассматривая «масштаб бедствия».       - Кто ж тебя так? – пробормотала она.       - Да это Луиза кипятила щелочь для белья, а остатки выплеснула на двор. Вот бедолага и попал случайно. Давайте его мне, я сейчас мигом найду какой-нибудь мешок да сбегаю, утоплю, чтоб не мучился.       У Кристины глаза на лоб полезли от такой бесчувственности.       - Это я тебя сейчас утоплю, чтоб не мучился и окружающих своим дебилизмом не мучил, бля! Ну-ка, подь сюды. На тебе монету, - девушка сунула в руку парню деньги, - чеши в аптеку и возьми заживляющих мазей, бинтов и порошков. Понял? Чтоб через четверть часа вернулся. Живо!       - Сделаю в лучшем виде, мсье Даае, - кивнул парень и припустил бегом по переулку.       Кристина тем временем раздобыла у горничной чистую тряпицу и завернула брыкающееся животное. До репетиции оставалось еще много времени, так что девушка терпеливо ждала. Когда Жером вернулся, она поблагодарила парня и оставила ему сдачу как благодарность за труды. Потом пошла в уборную, ополоснула кота, украсившись царапинами, обработала его ожоги: благо, кожа слезла не полностью, но все равно мех надо было состригать с большого участка. Щедро намазав кота специальными мазями, девушка перебинтовала животное и, заперев его в старой гримерной, которую пока использовали в качестве чулана.       Вернувшись после репетиции, Кристина обнаружила, что кот сорвал с себя все бинты и старался зализать свои раны, предварительно их расчесав. Пришлось брать кусок картона в мастерской, где делали декорации, и смастерить что-то вроде воротника, чтобы животное не могло снять бинты. И постричь ему когти. И завернуть в старый плед, чтобы донести до своей квартиры. Дома девушка сняла на время воротник, чтобы кот мог попить молока и съесть специально купленный для него кусочек печенки.       Поправился под неусыпной заботой Кристины кот очень быстро. Шерсть на месте ожогов выросла неровными пучками, местами обнажающими шрамы, а морда навсегда осталась перекошенной. Чтобы животное не скучало запертым в квартире, девушка принесла его в театр и выпустила со словами:       - Ну, тут тебе будет привольно. Крысы, другие кошки, много места. Я тебе буду по утрам печенку приносить, договорились?       Кот благодарно потерся о ее ноги и быстро, словно всю жизнь так делал, исчез в каком-то незаметном отверстии в стене.       - Ну и урод, - фыркнул Пьер, один из подчиненных Бюке.       - Урод тут один, и это ты, - спокойно, без агрессии отозвалась девушка, и работник, смутившись злого взгляда глаз цвета моря, поспешил удалиться.       После этого у Кристины было две традиции: до репетиции скармливать коту кусочек печенки и играть с ним, сидя на заднем крыльце и удивляя театральную прислугу. А после репетиций или выступления девушка неизменно приходила в часовню поговорить со своим другом. Призрак однажды сказал:       - Вы спасли покалеченного кота. Оказывается, вы сердечный юноша.       - Не, а как по-другому то? Если можно помочь, то надо помогать!       - Так считают немногие.       - Да похуй, кто там что считает, счетоводы ебаные, - девушка была не в духе.       - Кристиан, вы сегодня взволнованы.       - Ага. Есть немного. Давайте, что ли сыграем?       И они снова играли дуэт на скрипках – прекрасный, чувственный, он был похож на разговор двух влюбленных. Призраку гораздо проще было облечь эмоции в музыку, нежели в слова, и своей музыкой он хотел рассказать этому странному юноше обо всем том, что ему довелось пережить, о годах одиночества, о неизбывной душевной тоске. И, казалось, этот мальчишка, носивший маску холодности, все прекрасно понимал – или же Призраку только хотелось верить, что он и правда понимает?       Никто не знал ответов на эти вопросы, но им просто было хорошо вместе. Голос из-за стены и сладкая чарующая музыка делали Кристину ненадолго счастливой, заставляя забывать о реальности. А ее присутствие, поддержка, разговоры и дружба давали Призраку хрупкую надежду на то, что к нему, к ужасному монстру, будут относиться как к другу. Все чаще он думал о том, чтобы показаться этому юноше, чтобы пригласить его в гости в свое подземелье – просто поговорить, сидя напротив друг друга.       Однажды, была уже середина февраля, Кристиан не пришел после репетиции – он ушел сразу же, коротко попрощавшись с остальными артистами. Полы его теплого плаща трепал ветер, когда он уходил в сумерки Парижских улиц, и Призрак, наблюдая за удаляющимся силуэтом с крыши театра, понял: это начало конца. «Видишь, ему теперь есть, к кому спешить. Ему больше не нужен монстр и урод в дурацкой маске» - насмешливо шептал внутренний голос Призраку, повторяя вновь и вновь те сцены, где люди, увидев его лицо, кричали от ужаса и омерзения, одаряя его своей ненавистью. Хотелось биться головой о каменную стену, чтобы выбить все эти ужасные воспоминания, эти слова, эту боль.       Ночью в холле театра заиграл рояль, который не молчал только тогда, когда сюда выходили лучшие музыканты оркестра, чтобы поиграть на танцах господам в роскошных нарядах. Соло на рояле это здание не слышало еще никогда. Инструмент стенал и рыдал, и голос, жуткий в своей бешеной экспрессии не то пел, не то плакал. Кристина, не вынеся одиночества своей квартирки, где пыталась отпраздновать свой День Рождения надраться в стельку, вернулась в театр с большой бутылкой коньяка и, раздобыв несколько свечей, решила помузицировать. Дома в прежнем мире (казалось, это было уже много жизней назад) ей всегда помогал справиться с тоской и одиночеством синтезатор. Скрипка была, конечно, хороша, но клавишный инструмент позволял еще и проорать в пустоту все свое разочарование и боль, на миг снимая маску с искусственной улыбкой. Тем более, девушка соскучилась по звучанию этого инструмента, так что, опустошив у себя дома бутылку на треть, она вернулась в театр.       Слуги и те артисты, что жили при театре, спали в другой пристройке, так что ничего не могли слышать, а рабочие, которые должны были зорко охранять имущество театра, спали, пьяные в стельку, доверившись тому, что легенда о Призраке Оперы отпугнет случайных воришек.       Сам Призрак же бродил по театру, когда услышал эту игру. Кристина играла «Forevermore» группы Xandria, вкладывая в свой голос все эмоции, на которые была способна (а способна она была на очень, очень многое). Рядом стоял канделябр с тремя свечами, которые практически не рассеивали мрак бального зала, а у ног девушки примостился кот, которого она в свое время спасла. Сейчас Призраку открылось удивительное зрелище: скрипач сидел на банкетке, небрежно кинув рядом свой плащ, на нем не было галстука, а его порядком отросшие волосы были растрепаны. Парень время от времени прикладывался к стоящей на расстоянии протянутой руки бутылке коньяка. С одной стороны, Призрак был рад, что друг вернулся к нему, но с другой стороны – отчего этот мальчишка почти плакал? Неужели он ушел, чтобы признаться в любви, и его возлюбленная его отвергла?       - Отчего вы так страдаете, Кристиан?       - Я… ик! Не страдаю… Я… ик! Праздную. Ик! – кажется, кто-то был пьян.       - И что же вы празднуете? – осторожно спросил Призрак.       - День Рождения, - грубо буркнул музыкант, - Хотите? Тут немного, но у меня – хи-хи – есть еще. Иди-ка сюда, моя радость, - из кармана плаща была тут же извлечена бутылка поменьше.       - Вам не стоит больше пить. Завтра не сможете репетировать, - строго отозвался Призрак.       - Тоже мне… ик! Нашелся… ик! Учитель, бля, на мою голову. Мою волю не сломить: я пил, пью и буду пить! Вот! – мнимый парень залпом прикончил первую бутылку и тут же открыл вторую.       - Отчего же вы не празднуете День Рождения с друзьями?       - Нахуй их. Я с вами лучше посижу, - ответил мальчишка, исполняя пассажи на рояле.       - Так общество театрального привидения вам приятно?       - Приятнее, чем все они вместе взятые.       - Спойте мне еще, Кристиан, - голос Призрака дрожал.       И Кристина пела – самозабвенно исполняла весь репертуар рок-групп с женским вокалом, поражая Призрака незнакомыми и необычно смелыми словами песен. Ему было мучительно-сладко, и впервые он ощущал себя не одиноким, несмотря на то, что все еще прятался в тени так, чтобы никто его не увидел. Он гадал, откуда и за что он получил столь бесценный дар – дружбу этого необычного мальчишки.       В итоге Кристина уснула на одном из диванчиков в холле и не заметила, что ей под голову положили мягкую подушку в персидском стиле и накрыли ее собственным плащом. Призрак убрал последствия ее попойки в виде пустой и недопитой бутылок коньяка, а утром девушку разбудило ласковое прикосновение к щеке. Но когда она открыла глаза, никого не было – только рядом с диванчиком стоял большой графин с холодной водой, хрустальный фужер и поднос со свежими булочками и сыром. И серебряные запонки с нефритом, так похожим на оттенок ее глаз в аккуратной коробочке.       - Спасибо! – громко крикнула Кристина в пустоту холла, почему-то зная, что ее услышат.       *       В Париж незаметно пришла весна: зацвели деревья, расцвели на окнах цветы у торговок, на улицах появились лотки с фруктами. Публика дольше гуляла на свежем воздухе, радуясь теплу и солнечным дням, и даже вечно истасканные лошади извозчиков вроде как бодрее бежали в своих упряжках. Одной Кристине было не до всего: ее накрывало уныние, и музыка больше не приносила облегчения, ибо ее маленькой подругой Мег Жири во вполне конкретном плане заинтересовался юный Рауль, виконт де Шаньи, парень лет двадцати пяти, которого привел в Оперу брат Филипп после того, как он вернулся из плаванья.       Совершенно очевидно, что мезальянс не подразумевался, и юноша просто хотел себе хорошенькую любовницу, но Мег влюбилась по уши, и говорила только о Рауле. Мадам Жири была в тихом ужасе, потому что ни увещевания, ни откровенные запреты на Мег не действовали.       Кристине было жаль наивную девочку, которая была уверена, что станет виконтессой, но не знала, что и поделать. Можно, конечно, было вступить в противостояние с Раулем и начать ухаживать за Мег самостоятельно, но чему это приведет? Даже если юная балерина вновь обратит внимание на скрипача, придется делать ей предложение, а полноценный брак, по понятным причинам, возможен не был. Можно было, конечно, найти достойного жениха, но как сделать так, чтобы сердце Мег забыло обаятельного виконта с широкими плечами, голубыми глазами, русыми волнистыми волосами, деньгами и титулом?       Кристина злилась, потому что жалела наивную добрую девушку.       Решение пришло само собой: надо поговорить с виконтом! Тем более, ее часто вызывали в ложу к де Шаньи. Надо просто поговорить, взывая к благородству зажравшегося царёнка. Кристина до последнего верила в то, что молодой человек может одуматься.       Случай представился довольно быстро – на одном из спектаклей ее пригласили в ложу к графу де Шаньи, который уединился с Ла Сорелли в ее личной гримерной, а сестры графа перешли в соседнюю ложу к своей подруге детства. Кристина осталась наедине с Раулем, который дожидался брата, и исполнила небольшой этюд, чтобы, так сказать, «наладить контакт».       - Виконт, - обратилась Кристина к юноше, - могу ли я осмелиться задать вопрос?       - Чем могу помочь, мсье Даае? Вам нравится работать в этом театре?       - Опера Популер великолепен, но я хотел поговорить не совсем о работе.       - А о чем? - впервые на лице юного аристократа отразился интерес.       - До меня дошли слухи, что вы… - девушка замялась, не зная, как коснуться столь интимной темы, зная о мнительности аристократов, - вы покорены талантом юной Маргарет Жири.       - Да, мадемуазель Жири очень талантливая балерина, - тепло улыбнулся юноша.       - Я хотел бы узнать, каковы ваши намерения относительно нее, виконт, - выдохнула Кристина, наконец, решившись, - Я вижу вашего брата и Ла Сорелли, но Маргарет… она мне как сестра, и я беспокоюсь об ее будущем.       - Да как вы смеете! – подскочил виконт.       - Прошу меня простить, виконт, - Кристина низко поклонилась, - Но я обязан был спросить, ибо мне не безразлична судьба Маргарет. Я никоим образом не желал вас оскорбить.       - Я намерен честно ухаживать за Мег и предложить ей помолвку, если вы об этом! – запальчиво почти что крикнул юноша, - Я никогда – слышите, никогда! – не покусился бы на нее… Она как ангел.       - Она и правда – ангел, - кивнула Кристина, - Итак, помолвка в виду?       - Разумеется, - с достоинством ответил Рауль.       - Я искренне надеюсь на то. И я очень прошу вас, виконт, сообщить о своих намерениях ее матери, мадам Жири. Она работает здесь балетмейстером, и весьма переживает за дочь.       - Что ж, это будет разумно, - покивал успокоенный юноша, - Спасибо за добрый совет.       - Спасибо вам, виконт, - вновь поклонилась девушка и, увидев, что в ложу вернулся граф с сестрами, взялась за смычок; в последующие антракты ее не приглашали в ложи.       Вечером после концерта Кристина решила вернуться домой пешком: было тепло, и приятная темнота ничем не напоминала туманную мглу февральских ночей. В темном переулке девушка услышала какую-то странную возню, а потом тоненький, почти детский голосок воззвал:       - Отпустите меня домой! Я хочу к маме! Помогите!       Завернув за угол, девушка увидела, как несколько мужчин зажали в углу юную девушку, еще почти ребенка, лет пятнадцати-шестнадцати. В голове у нее всплыли воспоминания, которые Кристина забивала в глубины подсознания, но никак не могла забыть. Она грубо рявкнула:       - Ну-ка отпустили девчонку! Живо нах!       - А ты кто такой, чтобы нам указывать?       - Тебе ли не похуй? Слышь, малая, - Кристина ловко притянула ее за руку к себе и завела за свою широкую (ага, если бы) спину, - Дуй отсюда.       - Раскомандовался, - фыркнул чернявый здоровяк, - Режь его, ребята!       Да только реакция у Кристины была очень хороша: первого нападавшего, самого здорового, она уложила выстрелом в лоб (спасибо Эмилю и его совету купить револьвер!), а затем, отбросив разряженное оружие, выхватила кинжал и перерезала горло коротышке одним широким росчерком. Оставшиеся двое уже организованно оборонялись и планомерно нападали в ответ. Фехтование на коротких ножах было опасно тем, что противник с большей длиной рук мог запросто обойти защиту и нанести решающий удар. В проулке за спиной послышалась возня и громкая брань – судя по всему, там какой-то невидимый благодетель расправлялся с теми, кто шел на подмогу этим четверым несостоявшимся убийцам.       Ее оттеснили к стене, зажимая между своими телами, каменной кладкой и большой бочкой, на которой стояла пустая бутылка. Девушка схватила эту бутылку и, разбив ее, получившейся «розочкой» нанесла удар в лицо одному из нападавших. Тот взвыл и впился в искалеченное лицо, и в тот же миг девушка сделала выпад в яремную впадину противника, а вот второй нападавший все-таки достал Кристину: длинный тонкий стилет вошел в левое плечо и, кажется, прошил, тело насквозь. Она подалась вперед, до конца насаживаясь на лезвие противника, и вбила ему свой кинжал между ребер, доставая до сердца. Сцепившись с противником, она повалилась на мостовую, слыша, как затихает пульс мужчины.       Призрак, чувствуя какую-то подспудную тревогу, решил прогуляться.       Он увидел, как Кристиан идет пешком в сторону дома (Призрак давно уже знал, где живет его друг и иногда провожал его). Мужчина решил пройти вслед за другом, просто наблюдая, как тот упругой походкой меряет мостовую. Его внимание отвлек резко завернувший экипаж, а когда Призрак оглянулся по сторонам, то понял, что Кристиан уже далеко ушел вперед. Нагонять его не было смысла, но возвращаться в театр не хотелось, так что Призрак просто пошел, куда глаза глядят, невольно следуя за своим другом. Когда он услышал голос парня, выстрел и звон стали, его пронзил страх: он не мог, просто не мог позволить себе потерять единственного друга. Бросившись за звуки драки, Призрак был уверен, что все, кто попытается причинить вред мальчишке, умрут.       Однако Призрак увидел, что и сам мальчишка был не промах: будучи на вид худым, бледным и слабым, он за первые минуты заварушки расчетливо порешил двоих противников и нанес увечье третьему. К месту событий спешило еще пятеро нападавших, но добраться до Кристиана им была не судьба: ловкий Призрак уже достал пенджабское лассо, которое слишком долго лежало без дела и в тот миг молило о работе. Он был Ангелом Смерти когда-то в далекой Персии, и теперь ему снова предстояло взяться за дело. Их было всего лишь пятеро, у них было два револьвера, три кинжала и шпага, а у него было тренированное тело, прекрасное зрение, что позволяло видеть даже в темноте и верное лассо, отнимающее жизни одну за другой. У нападавших не было ни единого шанса против него.       Когда все было кончено, Призрак подскочил к двум сцепившимся молодым людям: «джентльмен удачи» был мертв, а Кристиан – ранен. Он не мог позвать лекаря или отвезти парня в больницу, да и сам, признаться, знал о врачевании больше, чем местные эскулапы. Поэтому Призрак аккуратно извлек стилет из раны и, наскоро перетянув ее шейным платком, схватил скрипку Кристиана, кинжал и револьвер и, подхватив на удивление легкого юношу на руки, кинулся в сторону своего дома, впервые за много лет молясь тому, в кого не верил, чтобы рана оказалась не опасной.