Идеальное несовершенство

      Кристина, готовясь к выступлению, все не могла перестать думать об Эрике: что пережил этот человек, что он предпочел называться Призраком? Хотя, догадаться было не трудно – в этом веке все, кто хоть немного не вписывался в общепринятые нормы и стандарты, подвергался анафеме. Как-то раз она видела, как стайка подростков обзывала девушку, чье лицо было покрыто оспинами, а волосы были ярко-морковного цвета и торчали жесткими прядями из прически, доводя несчастную до слез. И все это лишь за немного рябое лицо. Тогда что же досталось Эрику? Она видела шрамы на руках, она видела его боль, когда сорвала с него маску, и это вызывало у нее смесь жалости и негодования. Как смели те, кто не обладал и сотой долей его знаний, заставить его поверить в то, что он – ничтожество лишь потому, что он родился с таким лицом?! Девушка скрипнула зубами от злости и, помахав Габриелю, отправилась в оркестровую яму вслед за коллегой.       Эрик лежал на том диване, на котором отдыхала Кристина, и всем своим существом старался впитать остатки ее тепла, запаха ее волос. Поминутно он касался кулона, оставленного ему как залог ее возвращения. Слезы невольно наворачивались на глаза от того, что эта невероятная девушка воскресила в нем давно убитую надежду любить и быть любимым. Он смотрел на часы, считая минуты до ее возвращения, и молился неведомым силам, прося только об одном: пусть она позволит себя любить, пусть будет такой же приветливой и ласковой в ответ, и он сложит ей под ноги весь мир.       Он сможет.       Ради нее он сможет все, но только пусть она не обманет, пусть вернется к нему. С трудом оторвавшись от дивана, Эрик, ведомый вдохновением, отправился в свою музыкальную комнату: ему нужно было выплеснуть свои чувства в мелодии - изящные пальцы легли на клавиши органа.       Злясь на мир за Эрика, злясь на себя от боли, которой отзывалось плечо от каждого движения, Кристина играла бесподобно. Скрипичное соло заставило зал плакать от восторга, и ее даже пригласили на поклон вместе с артистами после первого акта. Ее снова позвали к графу де Шаньи в ложу, и граф смотрел на нее так, как будто она была неземным созданием, каким-то сверхчеловеком.       - Скажите, мсье Даае, как вам удается такая игра? – спросил Филипп.       - Я играю не только руками, но и сердцем, и душой, - просто ответила Кристина.       Виконт де Шаньи одобрительно улыбнулся: очевидно, это был очень впечатлительный и романтичный юноша. Его сестры, прикрывшись веерами, тихонько засмеялись, и Кристина вежливо кивнула барышням, показывая, что она ценит их хорошее расположение. Филипп же был отчего-то особенно мрачен – пробормотав что-то невразумительное, он покинул ложу. Кристина играла младшим де Шаньи до самого первого звонка, очень желая знать, озвучил ли Рауль свои намерения в отношении Мег мадам Жири. Спросить у мадам напрямую было бы бестактно и опрометчиво, а Мег бы едва ответила что-то конкретное потенциальному сопернику ее обожаемого виконта.       Когда Кристина вышла из ложи де Шаньи, она натолкнулась на возвращающегося Филиппа, который, словно бы нарочно, сжал ее левое плечо и проговорил:       - Мсье Даае, я искренне восхищен вашим талантом!       - Благодарю вас, граф, - поклонилась Кристина.       - Вы очень бледны сегодня, - заметил граф, - Думаю, что после сезона вам следует поехать отдыхать куда-нибудь к морю. Мы с Ла Сорелли поедем в Ниццу – быть может, и вы приедете ненадолго?       - Спасибо, граф, я непременно последую вашему доброму совету.       Кристина почувствовала, что рана, задетая мужчиной, вновь начала кровоточить и зашипела от боли: если во втором перерыве ее снова пригласят в ложу, то сменить повязку она не сумеет.       После выступления девушка едва ли не падала с ног: ее черный фрак потемнел на плече от выступившей крови, и она была уверена, что жилет и рубашка испорчены безвозвратно. Кристина дошла до заброшенной гримерной и повернула зеркало, которое было проходом в скрытый коридор. Они условились с Эриком, что он будет ждать ее у первого уровня подвала, но, только ступив в темноту прохода, подсвечивая себе путь одинокой свечей, девушка буквально оказалась в объятиях своего друга:       - Что такое, Эрик? – спросила она слабым голосом, - Почему вы поднялись сюда?       - Эрик боялся, что вы не придете к нему, что вы сбежите…       - Вам надо верить мне: я держу слово, как видите.       - И совсем не держитесь на ногах, - недовольно проворчал он, ощупывая ее плечо.       Заметив кровь, он тихонько выругался на каком-то незнакомом языке и просто снова взял девушку на руки, прижимая ее к груди, как величайшее сокровище этого мира.       - Я и сама дойду… - попыталась возразить Кристина.       Эрик ничего не ответил, продолжая шагать по темным коридорам (свечу она выронила в туннеле, натолкнувшись на своего знакомого), прекрасно ориентируясь без каких-либо источников света. На упругую поступь не влияло ни то, что он нес на руках девушку, ни неровный пол – словно грациозный и опасный хищник, он бесшумно скользил по своим владениям, пока они не оказались на берегу подземного озера. Возле воды было значительно прохладней, и мужчина укутал Кристину в свой плащ, чтобы она не продрогла, помогая ей устроиться поудобнее в небольшой лодке с керосиновым фонарем на носу.       - Откуда тут озеро? – удивленно спросила она, окуная пальцы в мутную воду.       Вода казалась чернильной, и оттого, что дна не было видно, создавалось ощущение, что под лодкой самая настоящая бездна.       - Три года назад было наводнение – вот часть театра и затопило, - объяснил мужчина, - Работники, страшась Призрака Оперы, побоялись спускаться, чтобы устранить этот беспорядок, и Эрику пришлось обучаться искусству гондольера. Но вода дает в туннелях интересную акустику, вот послушайте…       И он запел романс «Скажи мне, дорогая» – шикарный чувственный баритон пел стихами Теофиля Готье, отражаясь от стен и воды многоголосым хором эха. Это было потрясающе, это повергало Кристину в трепет, и ей хотелось, чтобы этот голос не умолкал как можно дольше – девушка блаженно улыбалась. Она поразилась, насколько легко дается Эрику пение без каких-либо сбоев или срывов дыхания и управление не такой уж и легкой лодкой одновременно: на такое был способен только хорошо тренированный человек.       - Эх, я хочу туда, где любят навсегда, и в горести - верны, - подхватила Кристина.       - Где только ни бывал! Но, верь мне - не видал нигде я той страны, - закончил Эрик на низкой ноте.       Когда они прибыли к пристани, Эрик помог девушке выбраться из лодки и сразу проводил ее в ванну, чтобы она могла обработать рану и сменить повязку.       - Эрик приготовил для вас платье. Здесь вы можете не притворяться мужчиной, - тихо сказал он, указывая на большой сверток.       - Спасибо, - улыбнулась девушка, удивляясь такой предусмотрительности.       - Это Эрику впору благодарить вас, - он посмотрел на девушку со смесью восхищения, жалости и какой-то болезненной привязанности: так смотрит не раз битая, но все еще жаждущая ласки дворняга.       - Но за что? – искренне изумилась она, но не получила ответа, поскольку Призрак в свойственной для него манере сменил тему:       - Кристина, Эрик забыл вам отдать… - мужчина вытянул из-под рубашки цепочку с кулоном.       - Пусть он будет у вас, друг мой, - она остановила его ласковым жестом.       Эрик удивленно заморгал: девушка отдавала ему то, что, как она сама говорила, было для нее очень ценным. А могло ли это… а значило ли это… что он для нее тоже важен? Мужчина спрятал кулон обратно под рубашку, напоследок сжав его в ладони, словно бы давая безмолвное обещание сберечь это сокровище. И Кристину он тоже поклялся беречь: отныне она не должна была чувствовать себя покинутой или одинокой.       Через полчаса девушка и отмылась, и обновила повязку на ране, которая выглядела не очень хорошо. Благо, ближайшие несколько дней не предвиделось ни концертов, ни репетиций, и можно было дать себе отдых. Кристина боялась, что с платьем возникнут проблемы: она не имела ни малейшего понятия, как шнуровать корсеты или что-то в этом роде, но Эрик раздобыл ей платье свободного кроя, которое мягко струилось по фигуре – серебристо-серый шелк больше походил на жидкость, чем на ткань. «Сколько же стоит такое чудо?» - подумала девушка, покачав головой.       - Вы будете ужинать? – мужчина встретил ее в гостиной.       - С удовольствием, - кивнула девушка, садясь на любезно отодвинутый стул. За эти несколько часов с Эриком она получила столько внимания, сколько не получала за несколько месяцев полноценных отношений в своем двадцать первом веке. Подать руку, помочь надеть плащ, отодвинуть стул, придержать дверь – все это делал для нее Призрак Оперы, и для нее, эмансипированной женщины, все было в новинку. Столько такта, внимания и – чего скрывать? – откровенного обожания, и все лишь для нее одной. Это обескураживало и одновременно подкупало: Призрак Оперы порой был наивен, словно дитя – дитя, никогда не знавшее любви, он был готов отдать душу любому за ласковое слово. И оттого Кристине было грустно: возможно, он так относился к ней не из-за нее самой, а из-за того, что она просто его не испугалась?       - Позвольте налить вам бокал красного вина? Оно обладает кроветворным действием, и вам не повредит, - мужчина принес откуда-то бутыль.       - Что ж, можно и выпить, - кивнула Кристина, - Кстати, почему накрыто на одного?       - Эрик не голоден, - ответил он, но его желудок тут же громко опроверг эти слова, торжественно издав песню «умирающего кита».       - Врать нехорошо, - пожурила его девушка, - Я видела вас без маски, так что прошу составить мне компанию, иначе я просто отказываюсь есть.       - Вам будет неприятно.       - Значит так, неприятно – это когда струны на скрипке перерезали, а когда с тобой ужинает добрый друг – это очень даже приятно. Еще возражения есть? Нет? Прекрасно.       - Эрик никогда ни с кем не делил трапезы, Кристина, - мужчина отчаянно цеплялся за свои комплексы, отстаивая возможность не снимать маску с еще большим рвением, чем монашка защищает свою девственность.       - Не думаете, что пора бы начать?       - Но…       - Или мы едим вместе, или вместе же сидим голодные, - Кристина демонстративно отодвинула от себя тарелку, - Не заставляйте даму ждать.       Девушка демонстративно барабанила пальчиками по скатерти. Решение пойти на шантаж пришло спонтанно, тем не менее, оно подействовало: Эрик погасил все свечи, кроме одной, которую передвинул к Кристине и, усевшись на другом конце стола в полутьме, осторожно снял маску. В тенях было практически незаметно неровностей кожи, зато девушка открыла для себя один интересный нюанс: глаза мужчины, казалось, отражали пламя камина, сверкая в тени.       - Что такое? Эрику уйти? – он заметил, что девушка слишком долго не отводила взгляд.       - Нет-нет, простите. Просто… у вас глаза в темноте светятся… как у кота.       - Страшно? – он виновато опустил голову, словно страшась какого-то наказания.       - Ничуть. Скорее – необычно, - девушка широко улыбнулась.       - Ничем вас не пронять, - усмехнулся он, - Эрик уже думает, что он плохо играл роль Призрака Оперы.       - Хорошо вы играете – самый настоящий Призрак! Знаете, как вас боятся?       - Он знает. Все, кроме вас…       - А мне нужно вас бояться? – девушка выгнула бровь.       - Не нужно! Эрик не хочет, чтобы вы его боялись. Но это так… странно. Эрик не встречал ни одного человека, который мог бы смотреть на его лицо.       - И потому – за дружбу! – девушка подняла бокал.       - За вас, Кристина, - ответил Эрик.       - И, кстати, лицо – это же не вы сами. Не вижу смысла ненавидеть или превозносить человека лишь за то, что он родился с той или иной внешностью. Вы же не стали бы относиться ко мне иначе, имей я отталкивающую внешность?       - Нет-нет, ни в коем случае! – поспешно отозвался Эрик.       Он и правда в первую очередь оценил ум, талант и цельность характера Кристины, и проникся симпатией к ней тогда, когда вообще считал ее мужчиной.       - Вот и славно. Кстати, вы снова удивляете кулинарными способностями.       - Вы льстите Эрику.       - Отнюдь. Ну-с, о чем поведем застольную беседу, - непринужденно спросила она.       - О чем бы вам хотелось поговорить? Эрик никогда не вел застольных бесед.       «Да уж, откуда бы ему об этом знать, ведь он затворник!» - фыркнул внутренний голос девушки.       - А расскажите мне о Персии, - попросила Кристина, - Пожалуйста?       Призрак Оперы задумался: о чем ей рассказать? О розовых часах Мазендерана, когда он был всего лишь чем-то средним между шутом и палачом при маленькой султанше? О том, как построил дворец, роскошнее которого не видел свет, и начинил его, как шкатулку с секретом, сотнями тайных ходов и комнат? О том, как ловко орудовал пенджабским лассо, устраняя наемных убийц, которых выпускали против него на каком-то подобии арены забавы ради? Нет-нет, эта девушка не должна знать об этом.       И тогда, собравшись с мыслями, он начал рассказывать о прекрасных садах, вечно цветущих под горячим солнцем. Он рассказывал о роскошных дворцах, украшенных, как платье самой яркой парижской модницы. Он говорил о чудесных зверях: верблюдах, слонах, о лошадях редкой грации и скорости, что ценились в целое состояние. Он вспоминал великолепное оружие – кинжалы и ятаганы, украшенные редкими самоцветами, которые при этом разили беспощадно, послушные рукам умелых воинов.       Кристина слушала, затаив дыхание: ужин уже давно закончился, о вине они позабыли и плавно переместились на подушки перед камином, а Эрик все рассказывал и рассказывал о чудесах Востока. Его гипнотический голос убаюкивал, и вот в пламени камина девушка уже видела волшебные дворцы, райские сады с пальмами и экзотическими цветами и караваны верблюдов, уходящие к линии горизонта. Отдельные язычки огня казались ей гибкими танцовщицами, наряженными в алые шелка, расшитые золотыми нитями. Девушка не заметила, как уснула.       Эрик за своими рассказами-воспоминаниями не обращал внимания на то, что девушка подвигается все ближе и ближе. Он старался занять ее живое воображение, рассказывая обо всех тех чудесах, что ему довелось увидеть. Неожиданно мужчина ощутил тяжесть у себя на коленях – Кристина просто плавно сползла в сон, удобно пристроив свою голову на его бедрах. Призрака Оперы бросило в жар: эта девушка, похожая в новом платье на серебристую статуэтку, доверяла ему настолько, что…       Дальше не думалось от слова «вообще» - оставались только животные инстинкты, которые неимоверным усилием воли были забиты обратно в подсознание. Эта девушка была в его жилище и доверяла ему, сам этот факт повергал в смущение, но было и желание оправдать доверие и показать себя джентльменом, несмотря ни на что.       Эрик вздохнул и отнес ее на диван, задумавшись над тем, что для Кристины неплохо было бы организовать комнату в его подземном доме. «Кровать, платяной шкаф, туалетный столик…» - бормотал про себя мужчина, прикидывая, что для Кристины очень даже подойдет одна из пустующих комнат. В ней, по счастью, тоже был камин, а значит, девушке не будет холодно. А пока недурно было бы и поспать: к этому моменту он не спал уже три дня к ряду, и веки начинали слипаться сами собой.       *       Кристину разбудили дикие вопли, звучащие на весь дом.       Девушка, подпрыгнув на месте и тихонько матюгнувшись, первым долгом посмотрела на часы: было три ночи. Кто мог кричать так жутко в этом заброшенном подземном доме, да еще глухой ночью? Кристина осторожно пошла на звук, вооружившись тяжелыми щипцами, которыми поправляли поленья в камине, и свечей, чтобы осветить себе путь. Пройдя по длинному коридору, она оказалась у двери, из-за которой неслись эти звуки – девушка выдохнула и осторожно толкнула дверь.       То, что ей открылось, не поддавалось описанию: мрачная комната с мебелью из темного дерева, старинный персидский ковер на полу, покрытый слоем пыли, по центру, на небольшом возвышении – гроб. Настоящий дубовый гроб, в котором метался в путах какого-то ужасного сна хозяин этого дома. Его уродливое лицо исказила гримаса животного ужаса, он то невнятно бормотал сразу на всех известных ему языках, то громко кричал что-то нечленораздельное. «Но могут ли сниться хорошие сны, если спишь в гробу?» - фыркнула про себя Кристина. Она присела на корточки рядом с этой необычной кроватью, поставила свечу в подсвечнике на пол и аккуратно потрясла Эрика за плечо, но мужчина не просыпался. Тогда девушка осторожно погладила его по впалой щеке, другой рукой перебирая его длинные пальцы, вцепившиеся в одеяло, и тихонько пробормотала:       - Проснитесь, друг мой, это всего лишь сон. Эрик, вы слышите меня?       Однако мужчина не спешил просыпаться: он по-прежнему метался по гробу, одетый, как ни странно, в рубашку и старые брюки. Девушка про себя отметила, что в нелюбви к пижамам они тоже сходятся, хотя сама она предпочитала спать так, что посторонним лучше никогда не видеть во избежание морально-нравственного шока.       - Эрик?- позвала его Кристина.       А дальше произошло то, чего девушка никогда бы не смогла предугадать: мужчина резко вскочил, моментально оказавшись на ногах и, в мгновение ока достав что-то из кармана, кинулся на девушку. На ее шее затянулась петля, а мужчина оказался за ее спиной. Воздух уходил из легких по капле, забирая с собой жизнь и желание бороться, но Кристина была не из тех, кто легко сдавался – она трепыхнулась и дала пинка мужчине. Над ее ухом раздался сдавленный стон, ругательство вполголоса, а потом петля с шеи пропала также быстро, как и появилась.       Кристина, откашливаясь, обернулась к Эрику, с трудом удерживаясь на ногах, перед ее глазами все еще в дикой пляске сменяли друг друга зеленые и красные круги, а горло саднило. Тот, кто называл себя Призраком Оперы, сейчас напоминал побитого пса: мужчина забился в угол и сдавленно рыдал:       - К-к-кристина… О, Кристина… Эрик никогда бы не…       - Вы… вы чего? – тихо спросила девушка, опускаясь рядом с ним на пол.       - Кристина, простите, простите Эрика… - он вцепился в край ее платья, прижимаясь к нему лицом и трясясь всем телом, как в лихорадке, - Зачем, зачем вы пришли?       - Вы кричали во сне. Вам снился кошмар?       - Эрику всегда снятся кошмары.       - Я просто хотела помочь… - прошептала девушка, с трудом поднимаясь с пола: у нее все еще шумело в голове, а горло саднило, - Вам принести воды или вина?       В ответ были лишь молчаливый, изо всех сил сдерживаемый плач.       Она тихонько выскользнула за дверь.       Свеча осталась одинокой свидетельницей очередной трагедии Призрака.       Ему снова снились кошмары – кошмары о его комнатах пыток, о всех тех, кто в них был казнен, о всех тех, кого он задушил. Ему снились те, кто смеялся над ним, кто тыкал в него пальцами и кричал: «Отродье Сатаны!». Ему снились все те, кто мучили его и были замучены им. Они шли за ним, звали за собой во тьму еще более глубокую, чем мрак подземелий Оперы; они тянули к нему свои мертвые руки, покрытые струпьями, и хрипели, задыхаясь снова и снова в смертельном захвате его пенджабского лассо. Это был чистый ужас.       Вдруг ему показалось, что его схватили, его касались чьи-то руки – это тени из прошлого нашли его, они пришли за ним! «Не сейчас, только не сейчас, не когда появилась Кристина» - мысленно молил Эрик, в котором проснулся дух бойца: он мигом собрался и, путая сон и явь, накинул верное лассо на шею тому, кто осмелился пробраться в его комнату. Тонкое горло поддавалось его сильным рукам, в неверном свете откуда-то взявшейся свечи мелькали неясные тени.       Неожиданно его лягнули прямо под колено, отчего он болезненно выдохнул и сосредоточился на жертве в серебристом свободном платье с волосами цвета бледной луны… Серебряное платье и светлые волосы… они ассоциировались с ласковым низким контральто и странными песнями, каких он не слышал прежде. Кристина! Лассо моментально выпало из рук, а он, осознав, что только что сотворил, скатился на пол и, беспорядочно перебирая конечностями, отполз в угол.       Что он наделал? Он только что собственными руками убил любую возможность на счастье, и правы были те, кто называл его убийцей и монстром: он уничтожал все, к чему прикасался. Кристина сказала, что хотела помочь, потому что слышала, как он кричал во сне, а он? Чуть было не убил ту, для которой не пожалел бы ничего, ради которой сделал бы все, но теперь это не имело ни малейшего значения: Кристина никогда его не простит. Она ушла, чтобы не вернуться.       «И к лучшему. Ей не место в темном подземелье с уродливым монстром» - жестоко рассмеялся внутренний голос: «Она не должна быть рядом с таким, как ты». Он взвыл и, свернувшись в комок на холодном полу, замер, надеясь только на одно: смерть наконец-то будет милосердной, и придет к нему.       - Эрик, вы как? – раздался над головой немного хриплый голос, - Вот, выпейте, - ему поднесли бокал с вином (девушка нашла кухню не сразу, но сориентировалась довольно быстро), - Пейте давайте, все хорошо, я не Лукреция Борджиа, не отравлено, - она решила немного пошутить.       - Кристина?       - А вы ждали кого-то другого? Простите меня, я не хотела вас напугать – я просто не подумала, что, живя столько лет в одиночестве, вы, верно, и не предполагали спросонья, что это я. И сама я зла тоже не держу. Мир?       Перед его лицом оказалась протянутая ладонь.       Что? Эта невероятная девушка извинялась перед ним? Боже, но ведь она ни в чем не виновата – лишь он один. Она протягивала ему вино и говорила что-то доброе, что-то хорошее – что-то, что он подслушивал в других домах, что говорили родители нормальным детям, и его сердце разрывалось от нежности. Никто не говорил ему столь ласковых слов, никто не утешал его, а Кристина, казалось, и не замечала его уродства. Эта девушка относилась к нему, будто он был таким же, как и все остальные, и Призрак с трудом верил, что это не сон истерзанного одиночеством сознания, а реальность. Он понимал, что умрет за нее, убьет за нее, сделает все, что она захочет – ей нужно будет только сказать.       Мужчина прижался к ее нежной ладони лбом, словно животное, ищущее ласки:       - Простите Эрика…       - Не за что прощать. Давайте больше не будем параноить, хорошо?       - К-к-как?       - Т-т-так, - передразнила его Кристина и, подхватывая свечу, весело продолжила, - Пойдемте, выпьем что ли? Так сказать за преодоление границ.       Эрик покорно вернулся к камину в гостиной, где уже стояла большая бутыль с вином, а также на подносе лежали булочки и найденный в кармане пиджака шоколад (девушка любила сладкое, а потому запасалась шоколадками, чтобы время от времени поднимать себе настроение). Мужчина залпом осушил еще бокал вина и затравленно посмотрел на свою поразительно невозмутимую гостью:       - Только скажите, и Эрик уйдет.       - Не скажу, - безмятежно отозвалась девушка, - нам обоим надо успокоиться. Будем! – она торжественно отсалютовала бокалом, - Что это? – спросила она, указывая в его вырез рубашки.       - Это… это… - глаза мужчины беспокойно забегали: только теперь он понял, что он бос, одет в старые брюки и какую-то непонятную рубашку, которая расстегнулась в процессе их «возни».       - Откуда у вас шрамы? – тихо спросила девушка.       - Эрик был… был игрушкой. Зверем на цепи. Плохим зверем, и его часто били, - он застегнул рубашку и поспешил завернуться в плед.       - О, черт, - прошипела Кристина, - Из-за этого кошмары, да?       - Можно мы не будем об этом сейчас? – жалобно спросил мужчина.       - Конечно. Расскажите мне еще о Персии и Индии, а? Если что, заснем прямо здесь, - она широким жестом обвела устроенное «ложе», которое представляло с собой найденные в шкафу одеяла, множество подушек и три пледа.       - Эрик не может…       - Эрик, пожалуйста, - она обняла его за плечи, - Побудьте сегодня со мной. Мне тоже снятся кошмары о том нападении, - и это было снова полуправдой: девушка часто видела сны о детдоме, где ее третировали и о частной школе, где… впрочем, она тоже не была готова рассказывать все.       - О, Кристина…       И он снова рассказывал сказки Востока, в которые вплетал полуправду о своих путешествиях – его голос немного дрожал. Эрик постоянно бросал короткие взгляды на Кристину, силясь найти в ее позе или жестах следы испуга, недоверия или ненависти, но ничего этого не было: девушка с видимым удовольствием растянулась, греясь от тепла камина, и ласково щурила большие глаза:       - Вы сегодня прямо-таки Шахерезада, - внезапно сказала Кристина, - Рассказываете мне сказки.       - И в вашей власти, мой Шахрияр, казнить меня или даровать жизнь, - в тон ей ответил Призрак, он вернул себе спокойствие, и его голос снова звучал с гипнотической мягкостью, буквально обволакивая девушку, погружая ее в какое-то мечтательное состояние, напоминающее транс.       «Как горячий шоколад» - мысленно сравнила Кристина голос Эрика со своим любимым лакомством.       - Ну, я не кровожадна, - хихикнула девушка, - Дерусь, только если в угол загонят. Так что, думаю, что с вами я обойдусь без кровопролития.       - Льстивое дитя, - погрозил ей Эрик, - Вам пора спать, иначе ваша рана еще долго будет вас мучить.       - Хотите спеть мне колыбельную, мсье Эрик?       - Эрик хочет, чтобы вы как следует отдохнули, особенно после того, что он вам сделал, - он было протянул руку к багровой полосе, перечеркнувшей горло девушки, но отдернул ее, передумав, - Если бы вы знали, как Эрику жаль.       Его сердце снова болезненно сжалось от одной мысли, что он в своем безумии мог… Нет, даже думать об этом было страшно. Слишком страшно было бы потерять такое сокровище, как эта удивительная девушка с нефритовыми глазами.       - Жаль – не жаль, а факт свершился. Нам остается лишь сделать все, чтобы такое не повторилось. Ведь не повторится?       - Эрик никогда…       - Верю, ложитесь рядом. Давайте засыпать?       - Эрику лучше уйти.       - Не нужно. Быть может, нам удастся отогнать кошмары друг друга?       Он вздохнул и, тщательно укрыв девушку, сам свернулся поодаль, стараясь ее не касаться. Если это доставляло ей удовольствие, он бы рассказывал ей сказки тысячу и одну ночь и даже дольше, и испытывал бы истинное счастье просто от того, что она рядом. И хотя нахождение в столь непосредственной близости такой прелестной особы создавало некоторые… неудобства, Эрик винил в этом лишь свое треклятое тело, которое никак не хотело угомониться и довольствоваться тем, что уже было. А было более чем достаточно: Кристина его не возненавидела, и она была готова остаться в его доме – это ли не был повод быть счастливым здесь и сейчас?