«На двухместном самолетике над Бермудским треугольником, над бездною без границ ты сказал мне: не смотри вниз… Я помню, я буду смотреть на горизонт, в ту точку, где море сливается с небом В конце концов, у меня есть то, что навсегда останется неизменным…»
Flёur, «Горизонты»
Рогозина лежала на больничной кровати и предавалась меланхоличным размышлениям, продолжая угрюмо рассматривать потолок. Такие раздумья всегда одолевали ее в моменты одиночества. Именно поэтому, Галина старалась не оставаться на долго одной, почаще быть в обществе коллег, немногочисленных друзей, а домой приходить только для того, чтобы переночевать. Она ненавидела свою беспомощность, а уж тем более, ей было крайне неприятно, что сейчас, свидетелями ее состояния были коллеги. Они, конечно же, пришли проведать свою любимую начальницу из лучших побуждений, хотели ее поддержать, но она предпочла бы побыть в тишине и никого не видеть из знакомых. Ее раздражали сочувствующее — настороженные взгляды ребят, которые явно не знали как себя с ней вести и тоже нервничали. Галина натянуто им улыбалась, мечтая о том, что ее поскорее оставят в покое. Настроение женщины стремительно портилось. Наконец — то все ушли, в палате воцарились долгожданные тишина и покой, устало откинувшись на подушки, она прикрыла глаза. Тягостные мысли, вновь овладели ею, вытягивая последние силы. Пытаясь избавиться от мучительного наваждения, Галина с трудом повернулась набок, отчего одеяло сползло на пол. Рогозина попыталась дотянуться до него, но руки плохо слушались свою хозяйку, распухшие суставы запястий сильно болели, ограничивая ей свободу движений, а разбитые пальцы практически не сгибались и немели. Нервно сглотнув, Галина тяжело вздохнула и прекратила свои тщетные «упражнения в эквилибристике». Отрешенно отвернувшись к стене, она, тяжело вздохнув, крепко зажмурилась, закусив губу, отчаянно пытаясь заглушить подступившие к горлу рыдания. По ее щеке скатилась одинокая слезинка. Марина привычно металась по коридору, крепко вцепившись в руку Инги. — Марина Андреевна! Может, все — таки перестанем играть в «угадайку» и спросим кого — нибудь из персонала, где находится палата Рогозиной? А? — Сейчас, сейчас… Так, кажется, не второй, а третий этаж и направо, гм, или налево? Хм, налево или направо?! — рассеянно размышляла Серёгина — жаль, что я запамятовала. — Марина покопалась в сумочке и нашла листочек — вот, — она щелкнула пальцем по листочку и радостно улыбнулась — ну, точно! Третий этаж, налево. — Ну, Марин Андреевнааааа! — нетерпеливо заныла секретарь — может, все — таки уточним? — Погоди! Я записку от Якушкиной нашла: третий этаж, первая дверь налево. Видишь? — Марина протянула ей листочек — Инга, а ты можешь немножко подождать где — нибудь? А? Я хочу первой к Рогозиной зайти, вдруг, она совсем, совсем не будет настроена принимать посетителей? А она дама вспыльчивая, не нужно ее нервировать. Давай, — Марина задумчиво посмотрела на часики, прикидывая время — подходи к нам через час, ладно? Держи листочек. — Марина заглянула секретарю в глаза — посидишь в кафе рядом с больницей? Хорошо? — Инга понимающе кивнула и спустилась к выходу. Серёгина, грустно улыбнувшись, спешно вбежала в подъехавший лифт. Ей нравилась Инга тем, что та всегда понимала ее с полуслова и не обижалась. Поднявшись выше, Марина тихо прокралась к дверям палаты и осторожно постучавшись, проскользнула внутрь. — Можно к Вам, Галина Николаевна? — спросила Марина и осеклась, увидев ее застывшее в непроницаемой маске лицо, пепельно — серого цвета, со следами слез, безвольно вытянутые на кровати руки и отрешенно — пустой взгляд. Серёгина в нерешительности замерла в дверном проеме, облокотившись на дверь. Задумавшись, Галина не сразу услышала обращенный к ней вопрос и испуганно подскочила от неожиданности. Нога, зафиксированная в гипс после разрыва связок колена, тяжело соскользнула вниз. Забраться в кровать самостоятельно, ей уже никак не удавалось, было слишком больно. Предприняв несколько безуспешных попыток вернуться в исходное положение, Рогозина, закусив губу от боли безучастно уставилась на посетительницу, сохраняя полную невозмутимость на лице: — Гммм… Это Вы! Здравствуйте, — слегка растерянно пробормотала она — красавица я, правда? — сыронизировала над собой женщина. Вымученно улыбнувшись, полковник откинула голову на кровать, пытаясь спрятать вновь выступившие слезы. — Г — Галина Николаевна? — Марина подбежала к Рогозиной и ласково провела рукой по ее волосам — разрешите, я Вам помогу? А? Возражать не будете? — забрасывала она Галину вопросами, не по наслышке зная, на сколько болезненно — самолюбивым характером обладала ее бывшая преподавательница. — Да у меня уже, собственно, и выбора — то нет — раздраженно хмыкнула женщина — «прореветься и то не дают» — уныло подумала Рогозина. Проморгавшись, Галина вгляделась в встревоженное лицо нежданной посетительницы и криво ухмыльнулась — впрочем, — немного помолчав, собравшись с мыслями и перестав хамить, Рогозина все же решила сменить тон. Слабо улыбнувшись, она продолжила разговор, устало прикрыв глаза — спасибо Вам, Марина, правда! — совершенно искренне сказала она — не обижайтесь… — совсем тихо прошептала Галина Николаевна. — Ну, что Вы! Я же понимаю, незваный гость… — Кивнула Марина в ответ — Вы ведь не ждали меня — она помогла Галине Николаевне удобнее устроиться на кровати, подняла с полу одеяло и заботливо укрыв им притихшую женщину, осторожно погладила ее по плечу. Снова дернувшись от прикосновений, Галина скривилась и отвернулась, чтобы спрятать глаза, вновь наполнившиеся слезами. Ей было мучительно стыдно из — за своей откровенности перед посторонним человеком, но и сдерживаться, тоже больше не было сил. Рогозину залихорадило, сказывалось нервное напряжение последних недель — случилось, что — то? — обеспокоенно спросила Серёгина, взбивая и бережно поправляя подушку — может быть, я все же смогу хоть чем — то помочь? — Мне уже поздно помогать — невесело отшутилась Рогозина — не принимайте близко к сердцу, Марина, со мной такое бывает — тяжело вздохнула Галина. Она терпеливо ждала, когда же Серёгина наконец — то наобщается с ней и уйдет, потому что чувствовала, что может не выдержать и сорваться, ей был страшно разрыдаться у нее на плече, страшно проявить слабость. Страшно, а потому и непривычно, но и Марина Андреевна тоже не собиралась сдавать свои позиции. Ей хотелось вывести полковника из ступора, отогреть, облегчить ее боль: помочь раскрыться, выговориться, выплакаться. Марина прекрасно понимала причины болезненной раздражительности Рогозиной, таким закрытым людям всегда трудно говорить о своих проблемам другими. Они хотят казаться непогрешимыми. Марине надо было сделать — то самую малость — встать и уйти, прямо сейчас. Оставить в покое женщину, которая явно не хотела ее видеть, но Серёгина чувствовала, что с Галиной Николаевной происходит, что — то неладное и просто не смогла позволить себе бросить ее в таком нестабильном состоянии. Она ощущала ее страх. Природное мягкосердечие и отзывчивость пересилили все доводы разума, робость и условности. Марина, тепло приобняв Галину за плечи и ласково, но настойчиво притянула ее к себе поближе. Полковник недовольно поджала губы, но сопротивляться не стала, у нее больше не было сил ни на что, уж очень она морально устала за последнее время. Посидев немного в обнимку, Марина наконец нарушила тишину: — Может, Вы, выговоритесь, поделитесь своими переживаниями, а? — Марина нежно погладила ее по голове и плечам, ей очень хотелось поддержать Галину — Вам ведь легче станет. Если сами захотите, конечно. Я ведь тоже с чем только в своей жизни ни сталкивалась, а уж сколько раз обманывалась в людях… Ох, что уж лукавить, в самых близких людях — Марина грустно покачала головой, подбирая слова — Вот, Вы, наверное, думаете, что я легкомысленная, воздушная фея и сама непосредственность? Это не совсем так, в чем — то я и правда максималистка, у меня есть свои принципы, котором я неукоснительно придерживаюсь. Что же касается моего поведения в межличностном общении, — Марина пожала плечами — то мне действительно так легче жить и взаимодействовать с миром. — Она ласково улыбнулась полковнику — ну, а для Вас, я совершенно чужой человек. Поговорите и забудете, уж поверьте, за конфиденциальность с моей стороны беспокоиться Вам не нужно. Я никогда не буду причинять кому — либо вред. — Серёгина ободряюще погладила ее по руке, стараясь не причинять женщине боль. — Ну, не преувеличивайте — возразила Галина — после всех приключений, которых нам с Вами довелось пережить из — за этого дела, не такие уж мы и чужие — усмехнулась Рогозина. — Просто, я не считаю правильным с кем — либо откровенничать и делиться своим личным. Ведь кто владеет информацией — владеет миром. Да и вряд ли кому — либо интересны мои переживания. Все люди эгоисты. — Прищурившись, она внимательно посмотрела в глаза Марине, прикидывая как же дальше выстраивать с ней диалог, но увидев неподдельную готовность собеседницы выслушивать и сопереживать ей — сдалась. — Что же, ну, ладно… — Задумчиво протянула полковник — ты, то есть, Вы, бррр… Кхм. Марин, тебе, наверное, сложно будет меня понять, но я просто уже так устала! Тяжело… Очень! — на глаза Рогозиной вновь навернулись непрошеные слезы, ей вдруг действительно, очень сильно захотелось выговориться перед человеком, который не зависит от нее и не имеет над ней власти. Можно было бы открыться Вале, но уж слишком хорошо знала Галина, что Антонова, в порыве импульсивности может нечаянно проболтаться коллегам. А держать копившиеся годами переживания в себе было уже невыносимо. — Когда — то я тоже была жизнерадостной и легкой на подъем девочкой, но мне слишком рано и быстро пришлось повзрослеть — вздохнув, Галина Николаевна все — таки начала свой рассказ — вот и характер со временем стал тяжелым, резким, непримиримым. Я же чувствую, чувствую, что люди: коллеги, друзья, знакомые — все боятся меня — Рогозина печально покачала головой — даже моя близкая подруга Валя! — голос Галины сорвался и она бессильно уткнулась Серёгиной в плечо — их, их даже мой взгляд пугает. Догадываюсь, как они называют меня за спиной! Только я ничего не могу с собой сделать! Я пыталась, правда, но никак не получается — Марина внимательно слушала всхлипывающую в беззвучных рыданиях женщину, поправляя сползающее с нее одеяло, — а, а с чего мне веселой — то быть? Я как школу з — закончила — мать умерла после длительной болезни, чтобы боль заглушить, я и впряглась: у — учеба, учеба, п — потом, ра — раб — б — бота, работа — на глазах Галины опять вскипели слезы, от волнения, она начала слегка заикаться, не замечая, что Серёгина крепче прижимает ее к себе, ласково перебирая волосы — а, а потом случился «служебный роман» — Галина грустно улыбнулась и крупные слезы одна за другой покатились по ее щекам — я надеялась, что он уйдет от жены и останется со мной, а он, он лишь поигрался мною, поглумился над моими чувствами и все! Я так любила его! Впервые в жизни, наверное, так сильно! — и тут измученную женщину окончательно «прорвало», воспоминания о прежних чувствах всколыхнули такую волну эмоций, запрятанных где — то в уголках души, что Галину в конце — концов накрыла истерика. Ей надоело существовать в постоянном режиме «железной леди», привычно сворачивать свои чувства «в тугой узел», скрывать их ото всех, но иначе вести себя в рамках жесткой системы и тех жизненных обстоятельствах, в которых она жила, полковник себе позволить не могла. Почему — то именно перед этой женщиной, в сущности совсем ей незнакомой, Галине захотелось раскрыться до конца. Взяв паузу в своем печальном монологе, она крепко вцепилась Марине в руку и обмякла. Державшее напряжение, потихоньку начинало отпускать ее, охнув от резкой боли, Рогозина судорожно вздрогнула, продолжая беззвучно плакать. Она пытаясь хоть как — то прийти в себя, но пока безуспешно. — Серёгина кивала головой и поддакивала ей, к сожалению, она как никто другой понимала Галину. Достав из кармана пиджака платок, она осторожно вытерла ей слезы с лица: — Галина Николаевна, миленькая, я Вас очень хорошо понимаю! Даже не представляете как! — Марина, осторожно освободив другую руку из цепких пальцев Рогозиной, убаюкивающе похлопала ее по спине — я сама долгое время была любовницей женатого мужчины, даже дочку от него родила. Умоляла ко мне уйти ради ребенка и нашей любви, а он только обещал. Приезжал набегами, редкие встречи в машине, все бегом, на ходу — Марина вздохнула, она и не заметила как сама, в свою очередь открылась полковнику — теперь, он захотел вернуться, вновь пообещал уйти от жены ко мне, но только теперь я этого не хочу. Устала от вранья! Дочери вру, что отец герой — подводник, погибший во врем спец. операции. Ох, боюсь аукнется мне это все когда — нибудь! Только как же мне объяснить ребенку, что у нее мать была двадцатипятилетняя дура, влюбившаяся в чужого мужа и «залетевшая» от него. Хотя почему была? — горестно вздохнула Серёгина — ею и осталась, даже в тридцать три года. Восемь лет морока! Восемь лет лжи! Понимала же, что все это не правильно, но словно в омут затянуло. Дура я! — она попыталась незаметно смахнуть рукой нахлынувшие слезы. Почувствовав, что Марина вздрогнула, Галина Николаевна подняла голову и заметила слезы на лице Серёгиной. Кривясь и покусывая губы, она попыталась погладить Марину по руке в ответ. Успокоившись, Галина продолжила: — грустная история, Мариночка, увы, в чем — то банальная, а еще и старая как мир. Зато, у тебя хотя бы дочка есть, а я что? Ни котенка, ни ребенка, только ФЭС. Вот выпрут на пенсию и что я делать буду? — Рогозина горестно вздохнула — я вот только с дочками подруги нянчилась, а своих… — Галина пожала плечами — я не успела просто, да и не задумывалась тогда об этом особо. Когда поняла, что толку от отношений нет, мы расстались с любовником. Тоже устала. Потом, отец познакомил меня с сыном давнего товарища и вот с ним у нас действительно завязалась глубокая дружба, которая потом переродилась в искреннюю любовь. Скажу честно, что сначала, я его воспринимала только как друга, но потом, потом он подобрал какой — то ключик к моей душе. И я действительно полюбила. — Галина как — то сразу сникла — да, я вышла замуж на зло любовнику, хотела утереть ему нос. Это даже Слава знал, не представляю даже как он вообще согласился жениться — то. Я бы, честно говоря, на такое не согласилась, наверное, он и правда меня очень сильно любил. — Марина слушала и кивала, продолжая тихонько обнимать Рогозину за плечи — со временем, я оценила его заботу, нежность, искреннюю любовь и сама привязалась — продолжила Галина — он был замечательным! Мы жили очень дружно, в любви и согласии — Галина тепло улыбнулась и на мгновение преобразилась, ее лицо будто бы помолодело и засветилось изнутри, но внезапно, ее глаза потухли и улыбка так же быстро исчезла с лица: — а потом, потом началась в — вой — й — на… К — которая отняла у меня все: мужа, здоровье — тихо прошептала Рогозина, глотая слезы — мой мир п — погас, умер вместе с ним! Тогда, на моих руках, одиннадцать лет назад. А, а время, время остановилось… Я, я попыталась пережить все это, но получилось, увы, с трудом. Точнее не очень, да в общем — то, какая теперь разница. Все равно… — от тягостных воспоминаний, Галину вновь залихорадило и по ее лицу потекли слезы. Марина прониклась печальной историей Рогозиной, ей стало очень ее жаль. Вздохнув, она продолжила гладить Галину по спине, пытаясь поддержать и успокоить. Закончив свою исповедь, Рогозина осторожно высвободилась из объятий Марины и откинулась на подушку. Марина осторожно держала ее руку в своей, искоса поглядывая на Галину. Посмотрев на часы, она тихо ойкнула: — Совсем забыла, к Вам еще моя секретарь Инга хотела зайти… Я решила первой Вас проведать. — Да поняла я, побоялись, что я пришибу посетителей ненароком — насмешливо ответила Галина — все в порядке, я действительно могу прибить, когда не в духе. Пусть проходит, я так понимаю, уже все решено — кивнула она — хотя я устала немного, но ладно. — Мы можем уйти, я и так заняла у Вас слишком много времени. — Можете, и что я тогда буду делать? — невесело улыбнулась Рогозина в ответ — депрессивно рассматривать трещинки в потолке? Заходите уже все, на сколько я слышу, ваша Инга там не одна топчется под дверью — она с хитрецой посмотрела на Марину, пытаясь спрятать полуулыбку на лице — Серёгина помогла Галине принять сидячее положение и ловко заколола ей волосы заколкой наверх. — Марина Андреевна, я не виновата! Он сам! Я честно хотела одна прийти к вам. Здрасте, Галина Николаевна, как Вы себя эээ… Чувствуете? — Марина! Ты где себе такого секретаря отрыла?! У меня ребят в спецвойсках таких не было. Знаешь, что она мне сказала? — притворно возмущаясь, посмотрел на Ингу, вошедший следом Мурга. — Прием строго по записи — высунув язык ответила ему Инга, прячась за спиной судьи — держите, Галина Николаевна! — дотянувшись ногой до стула, она подкатила его к кровати и усевшись рядом со своей начальницей, протянула Рогозиной связку мандаринов. — Вот, смотри! Кого ты воспитала! — развел руками прокурор — хамит старшему по званию, ограбила твоего любимого Шпагина! — Глеб шутливо погрозил секретарю кулаком — привет, Галь, как себя чувствуешь? — Прекрасно! — улыбнувшись, ответила она сразу обоим, — спасибо, Инга, я не могу взять в руки пакет. Положи, пожалуйста, его на тумбочку. Что новенького скажешь, Глеб? — Ты про дело Саламова? — Галина посмотрела ему в глаза и скривившись, автоматически погладила затянутые в тугие бинты запястья — да все великолепно! Марина Андреевна отдала месяц назад дело нам, мне. Ну, я его и веду. — Он потер костяшки пальцев правой руки — веду как могу, Галь! — взяв стул, он подвинул его поближе к кровати Рогозиной и оседлал его верхом. Протянув руку вперед, он осторожно погладил ее поверх одеяла. Галина закатила глаза и фыркнула. — Саламов со всем согласен, Галина Николаевна, все признает. — Стесняюсь спросить, Глеб Николаевич, как именно ты это добился, м? — нахмурилась Марина. — Спокойно, Ваша честь, спокойно! — шутливо поднял руки вверх прокурор — с доказательствами, моя дорогая «служительница Фемиды», все просто замечательно. «Комар носу не подточит», ну, что ты на меня так смотришь, Марин? Я не самовозгорюсь и не надейся даже! Треснул я ему пару раз за тебя и за Галю. Марин! Ну, ты чегооо! Без обид, мы с Галиной Николаевной старые знакомые, еще с армейских времен. Скажи, Галь? — он умоляюще посмотрел на Рогозину и та согласно кивнула в ответ — ну, Марин, не дуйся, а! Все, началоооось! — вздохнул Глеб, обхватив голову руками — спасай меня Галя от ревности «Фемиды», а то она ненароком молоточком забьет! На смерть! А потом скажет., что так и было. — Я не дуюсь, я думаю! — озадаченно ответила Марина. — Отстань от судьи, Глеб, — подмигнула Галина — она рассматривает вновь открывшиеся обстоятельства по делу — повернувшись к Марине она с трудом протянула руку и осторожно коснулась пальцами ее кисти. — Мариночка, Вы не переживайте так, пожалуйста, мы действительно старые знакомые и ничего такого! Правда! Вы уже, наверное, поняли, что друзей, в силу своего «чудненького» характера у меня мало, а Глеб — друг моего погибшего мужа. Не бойтесь — горько улыбнулась она — Глеба я не уведу, я не в его вкусе, так ведь Глебушка? — «Мымра» была, «мымрой» и осталась! — пробубнил в ответ прокурор. — «Чудищем» был, «чудищем» и остался! — не осталась в долгу полковник. — Мариночка Андреевна, а они сейчас, кажется, «поцапаются» — заговорщически прошипела Инга начальнице — давайте, посмотрим, а? Вы за кого болеть будете? — Ну, уж нет! — усмехнулась Марина — «брэйк» господа офицеры! — Мы пойдем, хорошо? Вы, наверное, устали от нас? Отдыхайте! — кивнула она Рогозиной — приходите ко мне, хорошо? Адрес мой помните? — Спасибо, Мариночка, за приглашение, зайду! До встречи! — вздохнула Галина. Марина аккуратно обняла Рогозину на прощание и вышла, Инга, улыбнувшись погладила ее по плечу и пожелала скорейшего выздоровления, а Глеб задержался. Он что — то шепнул ей на ухо, осторожно похлопывая ее руку на прощание.***
— Мама, а почему дядя Глеб не пришел кормить птичек? — скакала вокруг Марины дочка. — Солнышко, он задерживается, наверное, скоро придет! Вот, держи, булочку. Смотри, вон, стайка голубей сидит, беги давай. — Надя в припрыжку побежала к ним, но не заметив высокую фигуру, наблюдающую за ними, с разбегу налетела на нее и грохнулась бы на асфальт, но высокая женщина, ловко подхватила ее не давая расшибиться — ой! — испуганно пробормотала девочка, вцепившись в длинные рукава накидки— простите, пожалуйста, я нечаянно! — Доченька? Что там случилось? — к Наде уже со всех ног бежала обеспокоенная мать — ты не расшиблась? Наденька, ну, в кого ты у меня такая невнимательная? А? Людей с ног сшибаешь, ты извинилась? — выговаривала дочери Марина. — Не волнуйтесь, Марина, все в порядке. — Подняв глаза, она обомлела — Галина Николаевна? З — здравствуйте! Ой, извините нас! — Марина запрокинула голову, нервно заправляя длинную прядь светлых волос за ухо — как Вы? — Ну, началось! — улыбнулась она ей в ответ — только в обморок падать не будем, ладно? Нормально все со мной, бывает! Я же обещала прийти, вот, пока еще в отпуске, решила прогуляться, а то не выберусь потом. А вас как зовут, дочка судьи? М? — протянула Наде руку Рогозина. — А Вы с мамой работаете? — хитро сощурилась девочка в ответ и тут же стала похожа на мать, — а то мне мама с незнакомыми говорить не разрешает! — смело заявила Серёгина — младшая Рогозиной. — Да уж, ребята не ошиблись — засмеялась Галина в ответ, не пропадешь — я -полковник милиции Рогозина Галина Николаевна, тоже дочь судьи — подмигнула она ей в ответ, — а у твоей мамы я научным руководителем в институте была. — Надежда Антоновна Серёгина — широко улыбнувшись, проговорила девочка, пожимая руку женщины в ответ, — а чем Вы на занимаетесь? — заинтересованно протянула Наденька. — Ну, пойдем, на скамеечку, я тебе расскажу. Вон и птички твои любимые тоже туда прилетели — улыбнулась ей Рогозина в ответ. Марина, задумчиво улыбаясь, подошла к реке и облокотившись на резные ограждения набережной всматривалась в воду. Она не услышала как к ней сзади подкрался Глеб и обняв ее за талию, подхватил на руки, закружив в своих объятиях. Стайку голубей спугнул истошный визг перепуганной Серёгиной. — Ты из меня дуру сделаешь! Мурга! — задыхаясь от испуга сказала она, — а ну, пусти! Признайся, что ты просто мечтаешь об этом! — Ну, естественно и как ты догадалась! Все приговоры суда тогда будут Мо — и — ми! — Высшее образование помогло! — уткнувшись в плечо засмеялась Марина — ладно, отпусти, перед людьми неловко. — Привет, дядя Глеб! — вмешалась в семейные «разборки» Надя — ты зачем мне всех птиц распугал? А?! — Прошу прощения, маленькая леди, но на небе уже собираются тучки, пора домой! — Здравствуй, Глеб! — услышав за спиной знакомый голос, он обернулся. — А! Привет, ты к нам? — кстати, Саламова я посадил. Только он странным образом умер от сердечного приступа в камере, а был здоров как бык. — И с чего бы это? Мммм? Больно многозначительно ты смотришь на меня, Глебушка. Может, хватит мне каждый раз напоминать про это дело? Мне не нравится! Больше тем нет? — Ах, простите, Ваше превосходительство! — наконец — то поставив Марину на землю, он шутовски поклонился Рогозиной. — Ну… Все! Марин, прости, но он сам напросился — беззлобно хохотнула Галина — Мурга, ну, держись! Надя, тащи ветки со скамейки, у нас с Глебом Николаевичем дуэль. «Грибоедов», блин! — засмеялась она. — А давай, тряхнем стариной! Становись в позицию, «Пушкин». Марина, Надя за кого болеть будете?***
Они вчетвером возвращались домой: Марина, Глеб и Надя впереди, а Галина, по своему обыкновению, чуть отстала. Галина Николаевна смотрела им в след и задумчиво улыбалась. Нет, она не завидовала им и действительно была рада за Марину. Собственная боль не утихла. Притупилась, но не прошла и как могла, Галина гасила ее ни к чему не обязывающими отношениями. Она смотрела на Марину с Глебом и видела в них себя, свою историю любви. От этих размышлений, ей вновь становилось немного грустно. Казалось, что сердце вот — вот вздрогнет последний раз — и умрёт, но она понимала, что эта грусть светла, и ее сердце все — равно будет биться… Она печально улыбалась, украдкой смахивая слезы. Рогозина не любила набиваться в друзья, она все еще хотела убедить себя в том, что по — прежнему независимая и ей никто не нужен, но чем — то все — таки ее зацепила эта лучезарная женщина и ее семья. Наверное, все началось с их взаимной «исповеди» друг другу, тогда они и «породнились». Оказалось, что Марина одинока так же как и она. Серёгина не растворялась полностью в семье и быте как Валя, она любила свою работу почти так же как и сама Рогозина, только еще и воспитывала ребенка. Галину тянуло к ним, а Марина и не возражала, она была рада новому знакомству. Ей частенько не хватало непредвзятой оценки со стороны, общества «старшей» подруги. У Марины, по сути, друзей — то не было. Только коллеги по работе и их знакомые или девушки, а Рогозиной и самой понравилось с ней общаться и она постепенно втянулась. Их дружбу всячески поддерживал Глеб. Периодически «подковыривая» Марину на тему, что та наконец — то «изменила» своему закадычному «паразиту» — адвокату Шпагину, но на самом деле он был рад, что у Марины появилась альтернатива в дружеских отношениях. Она была слишком зациклена на Костике, была готова потакать ему во всем, даже во вред делу и ему это очень не нравилось. Глеб точно знал, что Рогозина ее в обиду не даст и нагло пользоваться, и «ездить» как прежде на ней не позволит. Давней подруге он доверял как себе. Общение с Мариной не обременяло, она не чувствовала рядом с ней себя ущербной. Хоть она никому не признавалась в этом, даже себе, что из — за отсутствия детей она очень переживала. Это была ее боль, которую она прятала ото всех, даже от себя. Марина не «кудахтала» над дочкой и не раздражала этим Галину. Да, у них были очень близкие и теплые отношения, но без фанатизма. Надя ей тоже очень нравилась. Обычно, дети побаивались Галину из — за специфического поведения и отстраненно — холодного выражения лица. Чаще всего они попросту ревели увидев ее. Валины близнецы так и делали первое время, а Надя была очень бойкой и общительной девочкой. Она не боялась начать разговор первой, не боялась ошибок, при этом, она была очень внимательной и осторожной, не доверяла чужим людям. Надя и Галина удивительным образом чувствовали и понимали друг друга. Была в семье Серёгиной какая — то особенная атмосфера и это чувствовалась. — «Нет, все — таки дочь судьи — это диагноз. Даже меня тянет в дом судьи» — усмехнулась Галина. Она наконец — то почувствовала себя своей не только на своем рабочем месте и квартире, но и в доме новой подруги.